Джеймс Риз - Книга теней
– Они были как дети, — продолжала Мадлен, – и вели себя по-детски: выкрикивали худшее из слов, известных им: «Ведьма!». Вот так мать-настоятельница внезапно оказалась обвиняемой .
– Расскажи о теле, теле священника, – настойчиво просил инкуб, который в своем человеческом обличье грациозно и проворно кружил теперь по большой комнате. Я услышала, как свирепый ветер со свистом ворвался в дымоход, огоньки в камине ритмично заплясали, словно повинуясь некой мелодии.
– Нет, Луи. Не нужно об этом говорить, ведь все, что мы хотим сообщить этой ведьме…
Отец Луи, все быстрее и быстрее круживший по комнате (так кружили в своих клетках львы, которых римляне морили голодом, чтобы натравить на варваров, подумала я), обвинил свою подругу, что та не дает ему позабавиться. Не обращая на него внимания, Мадлен продолжала:
– Там, в лесу, когда труп был обнаружен и раздался крик «Ведьма!», сестра Мария, размахивая распятием, висевшим на ее четках, завопила: «Ты отомстила ему, а тебе отомстит Бог!». И, не утруждая себя доказательствами, сестры покойного схватили мать-настоятельницу и повели в монастырь. С этого момента она все время будет оставаться под надзором… И тут начались разговоры об экзорцизме – изгнании нечистой силы …
– Экзорцизм, – эхом отозвалась я. – Но почему? Кого сочли одержимым бесами?
– Сначала никого, – ответил священник, – но именно тогда я… то есть мы приступили к делу.
Я посмотрела на девушку-призрака.
– Да , – сказала она, – я действовала с ним заодно, но не «ради забавы», как он любит говорить, а потому что была рассержена . – Она сделала паузу. То, что она сказала дальше, прозвучало как исповедь: – Слишком уж долго я была переполнена гневом .
– Ты и теперь гневаешься, – сказал священник. Я ожидала, что Мадлен на него набросится, но вместо этого она уселась с поникшей головой, умоляюще сложив руки на коленях. Она молчала, сознавая справедливость обвинений. Когда отец Луи вновь заговорил, в словах его не было злобы, и звучали они примиряюще: – Сейчас она просто сердита. Но тогда… тогда она была разъярена. Гнев ее был безграничен. Каждое новое разочарование раздувало негаснущее пламя ее ярости в большой пожар… поистине ветхозаветной мощи!
– Разочарование? – переспросила я. – Что вы имеете в виду?
– Я отправилась в А*** , – ответила Мадлен, – прослышав, что тамошнюю настоятельницу обвиняют в колдовстве. Знала, что там будет полно священников, дающих показания монахинь, будут исполняться ритуалы, в том числе, вероятно, и изгнание нечистой силы .
– Мы уж позаботились , чтобы не обошлось без экзорцизма, – добавил отец Луи.
– Видишь ли , – объяснила Мадлен, – к тому времени я успела разочароваться в ритуале колокола, книги и свечи – анафеме, которая была пустым звуком, когда ее провозгласил нечистый священник, отлучая немого от церкви. Я думала, что, может быть, экзорцизм, если правильно исполнить этот обряд, если будет чистый священник… может быть, этот ритуал покажет мне путь. Путь в буквальном смысле – дорогу к смерти .
– Но ты его не увидела, – осмелилась прервать ее я, – и вновь разочаровалась.
– Конечно, разочаровалась, – сказал священник. – И стала еще злей… И не думай, ведьма, что я говорю о надутых губах или дурном настроении. Нет, когда Мадлен возбуждена , я уж не говорю – рассержена, об этом знают ветры всех четырех сторон света, и приливы, и парящие в небе облака…
– Довольно, Луи .
– Священник, изгонявший нечистую силу, – спросила я, желая услышать продолжение рассказа, – он был…
– Нечист , – сказала девушка-суккуб. – Он просто домогался сана епископа, а в его послужном списке экзорцизм отсутствовал. Стоило отцу Франсуа, красивому, надменному, преисполненному амбиций отцу Франсуа, приехать в А***, как я уже знала, что весь обряд обратится в фарс. Католицизму так свойственна театральность. Думаю, что, если церковному ритуалу присуща сила – а он, несомненно, ею обладает, – не следовало это демонстрировать в А***: экзорцизм неизбежно должен был превратиться в мошенничество, как все то, что совершалось…
– В деле Капо, – закончила я ее фразу.
– Да. И вот тогда я согласилась на его план , – она кивнула в сторону инкуба, – только тогда я разрешила ему делать все, что ему заблагорассудится, с этими женщинами. А что до отца Франсуа, то он был мой, целиком мой.
На лице Мадлен появилась неприятная улыбка: ее рот… ее улыбка возникала на совершенно неподвижных губах, говорила она не через рот, но через открытую, разорванную глотку (кровь высохла на ране, ставшей от этого лишь еще ужасней), и эти губы слегка дрожали, как струны фортепиано, когда она проговорила бесцветным голосом:
– И тогда отец Луи отвел душу на этих женщинах .
– Это случилось сразу после смерти их брата, если память мне не изменяет… – инкубу, несомненно, воспоминания доставляли удовольствие, – или когда обнаружили тело?
– В ту самую ночь , – сказала Мадлен. – Тебе некогда было ждать .
– Да, в ту же ночь, – сказал Луи. – Сестра Мария начала испытывать… дайте подумать, как она сказала во время слушания дела? Да, она начала испытывать «ночные искушения».
– Священник, этот отец Франсуа, тогда уже приехал? – спросила я. – А вы уже знали, что ничего не выйдет: обряд экзорцизма будет лишь пустым представлением?
– Меня интересовал сам ритуал, но да, когда в дело вмешался этот честолюбивый священник… Да, в тот самый день, как он появился в А***, мы с отцом Луи решили …
– Мы решили сделать попытку, – закончил отец Луи, – превратить все в представление еще до того, как этим займется отец Франсуа. И конечно, я начал с девушек…
– А сестра Сент-Коломб? – спросила я.
– Она была закована в кандалы, беспрестанно молилась и ожидала суда, исход которого был ясен заранее. Матери-настоятельнице было предъявлено обвинение двадцать восьмого октября, за трое суток до Хэллоуина, вашего ведьмовского праздника. В начале ноября были выслушаны показания свидетелей, и вскоре после этого состоялось слушание дела в парламенте Дижона, который без долгих проволочек признал сестру Сент-Коломб виновной в преступлениях против Бога и приговорил, по наущению отца Франсуа, к экзорцизму .
– Без ложной скромности должен сказать, – продолжал отец Луи, – что мой замысел блестяще сработал. На суде все монахини единодушно свидетельствовали в пользу обвинения, очень красочно описывая происшедшее.
