Томас Пинчон - Радуга тяготения
Мшистая Тварь шевелится. Она подползла гораздо ближе с тех пор, как Павел смотрел в последний раз, — это тревожит. Внезапный разлив гладкого вишневого вниз по склону горы справа (а там были горы? Откуда горы-то взялись?) и он незамедлительно понимает — это не обман и надежды нет, — что соскользнул в Север, что вдохнул дыханье первопредка — и оказался в этой ужасной земле, а он ведь наверняка знал, что так все и будет, шаг за шагом эти последние годы, отвернуть невозможно (что есть отвернуть? даже не знаю, куда и поворачивать… не знаю, как вообще двигаться…) слишком поздно, опоздал на много миль и перемен.
И вот голова его в стальной прорези Кристиана в 300 ярдах. Как вдруг — кошмарное ветвленье: две возможности уже разлетаются со скоростью мысли — во всяком случае, новая Зона, вот она, будет стрелять Кристиан или же воздержится — прыгай, выбирай…
Энциан старается как может — сбивает ствол в сторону, речет пару неприятных слов юному мстителю. Но оба увидели эти новые ветви. Зона — снова, только что переменилась, и они уже переметнулись — в эту новую…
Они подъезжают туда, где Павел нюхает синтетический бензин на склоне безлампового бежевого холма, под танками, что бело всползают улитками к небесам, — вот он, один из самых довольных клиентов «ИГ»…
Знает ли Павел такое, чего не знаем все остальные мы? Если «ИГ» хотело, чтобы это стало прикрытием для чего-то иного, то почему не для дыханья Мукуру?
Энциан может спроецировать себя обратно в Эрдшвайнхёле, где заводит новое дело на «ИГ», — увидеть, как папка все пухнет и пухнет по мере развития сцепок, аудита книг, выходят свидетели — не вперед, но хотя бы вбок, вечно в тенях… А если окажется, что это не Ракета, не «ИГ»? Ну что ж, тогда придется идти дальше, ведь правда же, к чему-то иному — заводу «Фольксваген», фармацевтическим компаниям… а если они даже не в Германии, придется начинать в Америке или в России, а если он умрет до того, как они отыщут Истинный Текст, дабы его изучить, тогда должна быть машинерия, чтобы продолжали другие… Скажи-ка, роскошная же мысль — созвать все Эрдшвайнхёле, встать и сказать Народ мой, мне было виденье… нет нет но придется завести штат побольше, если поиск окажется таким масштабным, втихушку перенаправить ресурсы прочь от Ракеты, диверсифицировать, но так, чтобы походило на органический рост… и кого привлечь? Кристиана — можно ли теперь взять мальчишку, гнев Кристиана, использует ли Оно Кристиана, все презрев, чтобы помог в подавлении Омбинди… потому что если миссия Шварцкоммандо в Зоне поистине явлена только сейчас, с Омбинди, с Пустыми, с доктриной Окончательного Нуля что-то нужно будет делать. Больше штат — это значит больше зонгереро, не меньше — больше информации, поступающей о неприятеле, больше связей — значит, большая угроза народу, значит, племенная численность должна возрасти. Есть ли альтернатива? нет… он бы предпочел Омбинди игнорировать, однако нужды этого нового Поиска не дозволят ему такой роскоши… поиск превыше всего…
Где-то среди пустошей Мира — ключ, что вернет всех нас, возвратит нас к Земле и к нашей свободе.
Андреас уже некоторое время разговаривает с Павлом, который по-прежнему где-то не здесь со своими причудливо подсвеченными компаньонами, играет в то и это. Сколько-то спустя любовью и уловками Андреас раздобывает адрес медицинского контактера Омбинди.
Энциан знает, кто это.
— Санкт-Паули. Поехали. У тебя машина не барахлит, Кристиан?
— Не умасливай, — взрывается тот, — тебе на меня наплевать, наплевать на мою сестру, она там умирает, а ты, как и раньше, просто суешь ее в свои уравнения — ты — лепишь тут святого отца, а внутри этого своего эго ты нас даже не ненавидишь, тебе плевать, ты ведь уже даже не связан… — Он впечатывает кулак Энциану в лицо. Плачет.
Энциан стоит себе и не противится. Больно. Пусть болит. И кротость его — не вполне политика. В том, что сказал Кристиан, он чует довольно костяка правды — может, и не весь, не все сразу, но довольно.
— Ты только что связался. А теперь можно мы за ней поедем?
□□□□□□□
Вот добрая фрау склоняется над Ленитропом издалека у изножья кровати: глаз ее ярок и нагл, как у попугая, большая белая и выпуклая округлость этого глаза утверждена на консоли старых шипастых ручек и ножек, черный платок над валиком помпадура — траур по всем ее ганзейским покойникам, что под вспученными железными флотами, под волнами Балтики, килеострыми и серыми, мертвы под флотами волн, прериями моря…
Дальше — нога Герхардта фон Гёлля тычет Ленитропа отнюдь не любовно. Солнце взошло, а все девчонки пропали. Отто ворчливо грохочет на палубе ведром и шваброй — удаляет вчерашнее шимпанзючное говно. Свинемюнде.
Скакун — в своем обычном бодром «я»:
— Яйца и кофе в рубке — приступайте. Мы отходим через 15 минут.
— Ну вот только не надо этого «мы», ас.
— Но мне нужна ваша помощь. — На Шпрингере нынче костюм из тонкого твида, очень Сэвил-роу, сидит идеально…
— А Нэрришу требовалась ваша.
— Вы сами не понимаете, что говорите. — Глаза его — стальные шарики, стеклянным никогда не проигрывают. Смех с субтитром Потакаем дуракам — Mitteleuropäisch[314] и безрадостный. — Ладно, ладно. Сколько вы хотите?
— У всего есть цена, верно? — Но он тут не в благородство играет, нет, дело в том, что ему в голову только что пришла его собственная цена, и беседе нужна прокладка, нужно дать беседе мгновенье на вздох и развитие.
— У всего.
— О чем толкуем?
— Мелкое пиратство. Заберете для меня один пакет, а я вас прикрою. — Смотрит на часы, комедь ломает.
— Хорошо, раздобудьте мне отставку — тогда я с вами.
— Чего? Отставку? Вам? Ха! Ха! Ха!
— Надо чаще смеяться, Шпрингер. Вы становитесь такой милашка.
— Какую отставку, Ленитроп? Почетную, быть может? А-а-ха! Ха! Ха! — Как и Адольфа Гитлера, Шпрингера легко щекочет то, что немцы называют Schadenfreude — радость от чужой неудачи.
— Харэ юлить. Я серьезно.
— Ну еще бы, Ленитроп! — Опять хи-хи.
Ленитроп ждет, наблюдает, яйцо сырое посасывает, хоть сегодня по утрянке коварство его оставило.
— Видите ли, сегодня со мною должен был отправиться Нэрриш. Теперь же у меня только вы. Ха! Ха! Где же вы хотите получите эту — ха — эту отставку?
— В Куксхафене. — Ленитропу в последнее время взбредала эта смутная фантазия: попробовать войти в контакт с людьми из Операции «Обратная вспышка» в Куксхафене — вдруг помогут ему выбраться. Они, видимо, — единственные из англичан, кто по-прежнему занимается Ракетой. Он уже знает, что ничего не выйдет. Но все равно они со Шпрингером условливаются о свиданке.
— Приходите в одно место, называется «У Путци». Это по Дорумскому шоссе. Местные дельцы вам скажут, где это.
Значит, опять в море — мимо мокрых объятий молов, в Балтику, с гребня на гребень, в ореол, что громоздится за валом вал, скачет веселый пиратский барк, навстречу дню, уже шквалистому и обозленному, а чем дальше, тем хуже. Шпрингер стоит у рубки, вопит внутрь, перекрикивая рев бурного моря и перехлесты волн через бак и по палубам.
— Куда, по-вашему, идет?
— Если курсом на Копенгаген, — обветренное лицо фрау Гнабх, въевшиеся морщинки улыбок вокруг глаз и рта, сияет солнышком, — у них фора не больше часа…
Видимость утром плохая, берега Узедома не разглядеть. Шпрингер подходит к Ленитропу у лееров — тот смотрит в никуда, вдыхает смыкающийся аромат серой погоды.
— Все в порядке у него, Ленитроп. Бывал в переделках и похуже. Два месяца назад в Берлине мы попали в засаду у самого «Чикаго». Он прошел под перекрестным огнем трех «шмайссеров» и предложил нашим конкурентам сделку. Ни царапины.
— Шпрингер, он же там отбивался от половины советской армии.
— Они его убивать не станут. Они знают, кто он такой. Работал с наведением, у Шиллинга был лучшим, про интегрирующие цепи знает больше всех, кто еще не в Гармише. Русские предлагают фантастические оклады — лучше, чем у американцев, — они позволят ему остаться в Германии, работать в Пенемюнде или в «Миттельверке», как и раньше. Он сможет даже сбежать, если захочется, у нас в этом смысле очень хорошие связи…
— А если сто уже застрелили?
— Нет. Не должны были.
— Шпрингер, блядь, хватит — это вам не кино.
— Пока не кино. Ну, может, не вполне. Наслаждайтесь, пока можете. Настанет день, когда пленка научится поспевать, техника станет карманной и невесомой, а продаваться будет по доступным народу ценам, софиты и операторские краны уже не понадобятся, вот тогда… тогда… — По правой скуле мы приближаемся к мифическому острову Рюген. Меловые утесы его — ярче неба. В лиманах и средь зеленых дубрав висит дымка. Вдоль пляжей нанесло перламутровые гряды тумана.
