Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах
— Вот и не спеши, — поддержал Владыка и тут же добавил с улыбкой:
— Но и не раздумывай слишком долго. Посоветуйся с матушкой, детишками — и «с миром изыдем». А мы ждем твоего решения.
Тут бы радоваться, а отец Игорь возвращался домой с невеселым настроением. Он врос в этот край, в этот приход, в этих людей, их судьбы, радости, беды… Как все бросить? Как воспримут новость сами люди?
Зайдя в храм, он окинул взглядом его стены, купол, святые образа. Все родное, близкое, неразрывное с судьбой самого отца Игоря. Как бросить?..
Выйдя оттуда, прошелся к могилкам последнего отшельника здешних мест старца Агафадора и того, кому Господь первому открыл тайну его существования — батюшки Лаврентия. Помолившись, отец Игорь присел рядом на скамеечку.
«А как благословите вы, досточтимые отцы? — мысленно обратился к ним батюшка. — Ведь по вашим молитвам Господь привел меня, грешного, в это святое место. По вашим молитвам дал прикоснуться к этой великой тайне…»
В памяти отца Игоря пронеслись мгновения первых встреч с лесным отшельником.
«Вот ты каков… Негоже богатырю болеть, не богатырское это занятие. Жду тебя, добрый молодец, у себя. Погост. А там Царица Небесная Сама укажет…»
А потом эта загадочная встреча в глухом лесу:
«Кончаются времена истинных отшельников… Да, гдето еще есть такие места и такие люди, а сюда больше никто не придет. Меня положишь рядом с отцом Лаврентием. Святой жизни старец был, мученик. Теперь ты, отче, последний хранитель этой тайны…»
Многое вспомнилось отцу Игорю у святых могил.
«Как же теперь все это бросить? — думал он. — И место, и старцев, и тайну?..»
В этих размышлениях он пришел домой, с невеселым настроением сев за накрытый стол.
— Что наш батюшка невесел, низко голову повесил?
— ласково обняла его матушка. — На то, что ты получил от архиерея нагоняй, непохоже. Значит… Значит он предложил тебе новый приход? Так?
Отец Игорь удивленно взглянул на нее:
— Ты, матушка, случаем, не прозорливицей стала? Как ты догадалась?
— А для этого не нужно обладать даром прозорливца, — та налила ему чай и положила в чашку кусочек лимона. — Я знала, чувствовала, что когда-нибудь тебе предложат переехать в другое место. В конце-концов, это вполне естественно.
— Ну и… — теперь отец Игорь посмотрел вопросительно. — Что будем решать?..
Матушка Елена пожала плечами, загадочно улыбнувшись.
— Последнее слово, конечно, за вами, отец настоятель, — в этот момент в столовую вошли все их дети, — но мы тут посоветовались и решили…
— Ни-ку-да не у-ез-жать! — в один голос дружно крикнули те.
Отец Игорь улыбнулся и обнял всех.
— Значит, остаемся на месте? Отшельниками?
— Остаемся, — обняла его и матушка. — Но отшельником и его славой остаетесь лишь вы, дорогой батюшка, а мы остаемся при вас. Принимаете такой вариант?
Отец Игорь глубоко вздохнул, освобождаясь от последних сомнений. Раз все, что было в его жизни, произошло по воле Божьей, то зачем искать какую-то еще?
Венец
Живо на свете преданье одно:
Шел по дорогам, глаголет оно,
К граду от града, к селу от села,
Скудною пищей питаясь всегда,
Претерпевая и стужу, и зной,
Наш Искупитель — и вел за Собой
Всюду двенадцать послушных друзей.
Вот шли они как-то вдоль тихих полей,
Шли они долго — не час и не два,
Трудной, тяжелой дорога была.
Солнце уж скрылось за горной грядой…
Вдруг они видят село пред собой:
В окнах дрожат светлячки-огоньки,
Манят уютом, покоем они;
Сладко доносится дым очагов,
Вьется, струится над кровлей домов.
Путники с теплой надеждой спешат:
Может, их тут на ночлег приютят?
Входят и видят блистающий дом:
Смехи веселие слышатся в нем,
Слуги по двору спешат и снуют,
Яства к вечерней трапезе несут.
Путники робко в ворота вошли…
— Что вам, бездельники? — слышат они.
Прямо навстречу хозяин ступал,
Взор его гневом и злобой пылал.
Взглядом недобрым на них посмотрел:
— Кто вас пустить, дармоедов, посмел?
— Смилуйся нашей судьбе, господин,
Странникам бедным, — промолвил один, —
Нам бы покушать немного, уснуть,
Чтоб от дневного пути отдохнуть…
— Вам бы все только пожрать да поспать,
Начал хозяин браниться, ругать
Странников, кротко стоявших у врат,
— Я вам не родич, не сват и не брат,
Чтоб я вас больше нигде не видал! —
Злобно хозяин друзьям тем сказал,
Круто до них повернулся спиной
И удалился к себе на покой.
Молча двенадцать стоят у ворот,
Ночь все темнее меж тем настает.
Вдруг кто-то странников тихо зовет:
— В нашем селеньи давно уж живет
Жизнию скромною сира вдова,
Путникам Божиим рада всегда,
Многим давала тепло и уют,
Многие помнят добро ее тут…
Странники к бедной вдовице пошли.
Дом на окраине видят они:
Вросший по окна в земле он стоит,
Жалким светильником лампа горит.
Смотрят: ютятся друг к дружке тесней
Шестеро босых малюток-детей,
В печке уже догорели дрова…
К путникам вышла навстречу вдова.
Кланяясь низко, сказала при том:
— Милости просим в убогий наш дом,
Не погнушайтесь под кров сей войти
И отдохнуть от дневного пути.
С этим несет им кувшин молока:
— Вот, закусите с дороги пока…
Теплых лепешек дала им вкусить,
Воду нагрела, чтоб ноги помыть.
Вытерла ноги им чистым сукном,
Спать положила их в доме своем.
Ну а сама все хлопочет, не спит.
Ночь беспокойная быстро летит…
Вот за луною рассвет настает.
Путники встали — вдова уже ждет,
Чтоб подкрепить их в дорогу едой,
Свежего хлеба дает им с собой,
Просит за бедный приют извинить,
Тайных обид на себя не таить.
Странники ей поклонились — и вот
Снова дорога их полем ведет…
Вскоре села за горой не видать.
Стали двенадцать Христа вопрошать,
Чтоб вразумил их ответом Своим
И сокровенно поведал бы им,
Что ожидает вдову и скупца,
Ждать им награды какой и венца.
Молвил Спаситель им слово в ответ:
— Будет в богатстве до старости лет
Гордый скупец у себя почивать,
Горя и лиха не будет он знать,
Много сокровищ себе наживет,
Прежде чем в мир он иной отойдет.
Нас же принявшая ночью вдова
Будет такою, какою была:
Бедной, убогой, страдальной, больной,
Будет ей хлеб со студеной водой
Пищей единственной, а молока
Ей уж теперь не видать никогда:
Издохнет корова бедной вдовы
К бедам ее горемычной судьбы…
Слушают молча двенадцать Христа…
— Где же искать справедливость тогда?
Жарко все стали Его вопрошать,
— Где же в том правду святую искать?
