Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 2
Перед мостом через Покшу Шурик сбросил газ, еще раз взял вправо и поехал вниз, по свежей колее в примятой траве. Впереди сквозь заросли ивняка проблескивала старица – та самая, в воде которой так прекрасно и чудно отражалась утром далекая Никольская церковь. Трясясь по кочкам, подъехали ближе и встали у самого берега. Разнообразное общество предстало взору доктора. Кое-кого он узнал – Живоглота-Абдулхака, к примеру, явившегося на лоно природы в пиджаке малинового цвета, белой рубашке и галстуке, туго охватившем толстую, в складках, шею; «кота-пройдоху», предрика Семшова, усердно махавшего картонкой над источавшим сладостный запах мангалом; и, разумеется, писателя, депутата и Героя Труда, сидевшего в раскинутом креслице с ногой в гипсовом сапожке, водруженной на походный стульчик и с дымящейся сигарой в одной руке и рюмкой – в другой. Все остальные были для него новые люди, за исключением, правда, хлопотавшей у стола миловидной Оли, первого – не считая Игнатия Тихоновича – его знакомства на земле предков, а точнее, на улице Калинина, где она преградила им путь и заодно явила себя. С веснушками на лице, очень славная. Она ему улыбнулась и помахала рукой. И он ей в ответ улыбнулся с неожиданным для себя теплым чувством.
Ну-с, пойдем далее. Кого судьба послала в сотрапезники и собутыльники. Выпивали и закусывали, кто сидя, кто стоя: некто очень толстый, с лицом страдальца и генеральскими лампасами на темно-зеленых брюках; пожилой субтильный полковник, к которому жалась пышнотелая бабенка лет более чем средних; перекрашенная в блондинку молодая особа с длинными ярко-красными ногтями, венчавшими толстые пальцы; и успевший хорошо поддать обладатель седого чубчика на загорелом коричневом лбу, приметивший Сергей Павловича и сиплым голосом звавший его составить компанию.
– Чего встал? Иди, я тебе накачу.
– Это гость из Москвы, – вступила Оля, по-прежнему улыбаясь Сергею Павловичу. – Он к Игнатию Тихоновичу приехал…
– Какой такой Игнатий?
– Ну, Константин Корнеич, голубчик, вы что! Учитель наш, Столяров…
– Ага. Его знаю. Пусть, – благосклонно кивнув, просипел Константин Корнеевич. – Ну чего как вкопанный? Иди сюда, я тебе сказал.
Обратившееся к Сергею Павловичу скорбное лицо толстого человека также приобрело, если так можно выразиться, приглашающую мину. Однако депутат и писатель, пристроив сигару, уже протягивал доктору руку для взаимного дружеского пожатия. Вот, говорил он, из-под толстых стекол очков поблескивая ледяными глазками, изволите видеть картину под названием крушение героя. Как лорд Байрон, хожу с палкой. Он указал на трость орехового, судя по всему, дерева, с перламутровой рукоятью. Это все козни Романа Николаевича, погрозил он в сторону «кота-пройдохи».
– Виноват! – радостно согласился тот. – Искуплю шашлыками!
– Как с гуся вода, – недовольно покачал головой Анатолий Борисович. – И ведь я уверен, я совершенно уверен, никто никогда не будет переделывать эти чудовищные ступеньки!
– Я прослежу, – заверил Шурик.
– На тебя, милый, вся надежда. А теперь, будь добр, принеси нашему гостю перекусить и утолить жажду. Садитесь, доктор, – указал Анатолий Борисович на появившийся рядом стул. – И будьте как дома. Непринужденно. Свободно. Радостно. Представьте себя в халате и тапочках в окружении любящего вас семейства…
Тут же перед Сергеем Павловичем возник столик, на котором красовалось блюдо с двумя только что снятыми с мангала и восхитительно пахнувшими шампурами, початая бутылка коньяка и вместительная рюмка.
– Ваше здоровье! – провозгласил депутат и писатель, и Сергей Павлович с ним чокнулся. – Вы произвели… – Анатолий Борисович медленно, с наслаждением выпил и, прищурив правый глаз, левым глянул через стекло только что опустошенной рюмки на старицу, по которой скользили розовые лучи заходящего солнца. – Божественно!
Было, однако, не вполне ясно, что именно он имел в виду: коньяк ли, чуть опаливший глотку и горячей волной плеснувший в желудке, или открывшуюся взору скромную прелесть среднерусской природы. Сергей Павлович, однако, кивнул, поддерживая Никулинского как в том, так и в другом случае.
– …весьма достойное впечатление. А что касается… – тут он пошевелил ногой в гипсовом сапожке, – то вообще, выше всех похвал. Вот так, наощупь… Экстра-класс! Вас надо из вашей «скорой» в «кремлевку», где полы паркетные, а врачи, сами знаете…
– Нормальные там доктора, – дожевав шашлык, пробормотал Сергей Павлович.
– Ну-ну, – снисходительно одернул его писатель и депутат. – Не стоит защищать честь халата. Поверьте, мой дорогой, если бы я не был многолетним кунцевским пациентом… Оставим, однако. Не будем омрачать наш небольшой патриархальный праздник. Он дорог сам по себе, но особенно в преддверии невиданных потрясений и неслыханных мятежей.
С изумлением на него глянув, доктор отметил в ледяных глазках тень мрачной задумчивости.
– Как сказано в книге, которую вы, несомненно, читали – она кричала от мук рождения. Вот и нам, бесценный Сергей… э-э-э…
– Павлович, – подсказал Шурик.
– Бесценный Сергей Павлович, предстоит помучиться и родить. Кого? – Он пожал плечами. – Что? – Теперь наморщил лоб и углубился в изучение сигары с плотным серым столбиком пепла на ее конце. – Родила царица в ночь, – проговорил нараспев Анатолий Борисович, – не то сына, не то дочь… Вот и мы – ни то, так сказать, ни се… Ах, – беззаботно махнул он рукой, – не слушайте меня. От многих знаний многие печали. Вы лучше наливайте и налегайте безо всякого стеснения. Знаете… Мне отчего-то сдается, – между двумя медленными глоткам заметил Анатолий Борисович, – а я все-таки инженер человеческих душ, – с коротким смешком прибавил он, но при этом мгновенно просверлил ледяными глазками Сергея Павловича, не усомнился ли тот в его познаниях в области переменчивой человеческой натуры, на что младший Боголюбов благоразумно промолчал, вовремя взяв более или менее длительную паузу для приема горячительного, – ваше пребывание здесь стало для вас своего рода испытанием… Не так ли?
Надо отвечать. Не надо было ехать. Раб желудка.
За старицей и редкими кустами на противоположном ее берегу по серебряному блеску угадывалась река, дальше лежали луга, по дальнему краю которых, между ними и лесом, тянулась черная полоса дороги на Красноозерск. По ней в сторону Сотникова бежала крохотная машина, вдруг сильно и резко вспыхивающая на солнце всеми своими стеклами и превращающаяся в одну слепящую точку. Неотрывно следя за ее движением, Сергей Павлович промолвил, что, конечно же, эти два дня… Он оторвал взгляд от машины, свернувшей к мосту через Покшу, и посмотрел правее, на монастырь, белые стены которого окрасил нежно-розовый отсвет заката.
И третий день будет завтра, день последний… неотступно преследовала мысль о том, как их убивали – деда и прадеда. Каждый камень вопит и каждое дерево стонет. Старца Иоанна – в Юмашевой роще, среди сосен. Деда Петра Ивановича – на Урале, в тюрьме. Там они его расстреляли. Во всем этом надлежит найти какой-то смысл, ибо если появится смысл, придет и понимание не только их судьбы, но и судьбы народа в целом. Они погибли – но мы ведь не спрашиваем, по какой причине. Тут, по крайней мере, все ясно, криво улыбнулся Сергей Павлович. Но не может, вернее – не должно быть, чтобы погибшее семя погибло просто так, не дав всходов и не принеся добрых плодов. Или земля, в которую оно упало, была как камень? Вороны склевали и сорняк заглушил?
Писатель, депутат и гертруда протянул за плечо рюмку, и Шурик тотчас ее наполнил. Анатолий Борисович омочил губы, посмаковал, прихлебнул и прикрыл глаза. Н-да. Не дай мне Бог сойти с ума, уж лучше посох и сума. Прямо относится к вам, дорогой доктор, будем, однако, надеяться, что вы благополучно пройдете между Сциллой умопомешательства и Харибдой ненависти. Но размышления, которым вы с такой страстью и с таким упорством предаетесь, нравственные страдания, ими вызванные… Сокрушенно покачал головой. …невозможность отыскать целеполагание в кошмарном абсурде, порядок в хаосе, искру разума в кровавом безумии – все это ставит человека на грань отчаяния. Пепел, стучащий в сердце! Мучительное взыскание ответа! Запекшиеся уста, с которых срываются проклятья – небу, власти, согражданам, всем! Что делать? Куда нам плыть? Рюмка опустела. Он задумчиво обозрел ее дно.
У стола бушевал резко повысивший градус Константин Корнеевич.
– Ну куда ты все лезешь? – хрипел он. – Везде суешься, как кот в сметану. Теперь в область. Кому ты там нужен, в области? Сиди в районе, пока не прогнали. А то ведь и отсюда запросто метлой по жопе. Вот сейчас премьер-министр Турции помер, а ты чего-то ничего… Давай, выдвигайся на его место! Глаза слезятся глядеть, как ты хером все груши здесь околотил.
– Корнеич! – прервавшись, окликнул Анатолий Борисович. – Не обижай Федю. И выбирай выражения. Тут дамы.
