Дина Рубина - Синдикат
Все складывалось очень кстати даже и в домашнем смысле. Дочери Надька и Янка (он произносил их имена всегда слитно, как “Летка-Енка” и называл еще “мои голодранки”, “мои паразитки”, “мои террористки”), пугали его своей растущей самостоятельностью. Пятнадцатилетние паразитки были совершенно самодостаточными личностями, чемпионками Израиля по игре в бридж.
Они были похожи так, как могут быть похожи только классические однояйцевые близнецы, рожденные с разницей в пятнадцать минут. В детстве видели одни и те же сны и, просыпаясь, просили отца рассказать окончание, – очень удивлялись, узнав, что не всем людям снятся одинаковые сны. Если шли, огибая дерево с разных сторон, и одна спотыкалась, то – одновременно с ней – спотыкалась другая. Они были связаны друг с другом таинственной и страшной физической зависимостью. Спали в одной постели, всегда на одном и том же боку. Одновременно вздыхали во сне, одновременно медленно, как в синхронном плавании, не просыпаясь, поворачивались на другой бок.
Яша был заботливым отцом, он следил, чтобы девочки хорошо ели.
– Душа моя, – говорил Яша дочерям за столом, то одной, то другой – ешь, душа... – И подкладывал на тарелки кусочки.
Он был заботливым отцом, но не вездесущим. Однажды во время генеральной весенней уборки обнаружил под кроватью своих амазонок батарею бутылок из-под пива и понял, что наступило время больших перелетов.
По совету Воли Брудера он позвонил одному человеку, сидящему в Синдикате в департаменте Кадровой политики. Его пригласили на собеседование, которое он выдержал с блеском, демонстрируя “качества настоящего лидера, помноженные на прекрасное владение ивритом”... Заполнил анкету с довольно странными вопросами, типа: “Верите ли вы в явление Машиаха?” “Чувствуете ли вы в себе задатки мазохиста?” “Не возникало ли у вас когда-нибудь желания поменять пол?”... Затем сдал труднейший восьмичасовой тест с весьма внушительными результатами, поступил на курсы синдиков... А там уж не успел оглянуться, как подкатил август – время “икс”, месяц, когда Синдикат меняет часовых, и вновь призванные синдики пакуют чемоданы.
Как особо отличившемуся на курсах, ему предложили право выбора города. Из-за детей он выбрал Москву, – только там при Посольстве работала израильская школа, где девочки могли нормально учиться. Однако он недооценил самостоятельность своих голодранок. И не то чтобы они совсем не учились... Нет, природные способности и ненатужная программа израильской школы позволяли им держаться на плаву. Но в первый же месяц они разыскали бридж-клуб где-то на Серпуховском или Коровьем валу, завели новые увлекательные знакомства в самых разных кругах столицы и зажили такой наполненной, такой загадочной, неуловимой жизнью, что озадаченный и закрученный новой работой отец лишь посвистывал и головой качал...
Microsoft Word, рабочий стол, папка rossia, файл sindikat
“...у дочери в новой школе – настоящая математическая драма: строгий учитель. “Мама, он никому не ставит высокой оценки, никому! Кроме Соколих, конечно”. – “Кроме кого?” – “Ну, Янки и Надьки Сокол”... – “Видишь, значит, если девочки стараются...” Она, возмущенно: “Ну ты скажешь, тоже! Они, наоборот, ни черта не стараются! Просто они – математические гении!”
– “Прямо так уж и гении!”... – “Конечно, гении, самые настоящие! И учитель говорит, что они – уникальное явление природы. Знаешь, как они считают в уме?! Это просто цирк! Они даже угадывают логическое продолжение задачи! Он еще пишет на доске условия, а они уже хором говорят ответ!”
Надо бы полюбопытствовать у Яши – что за двойное уникальное явление природы он вырастил без женского глаза... Вообще, эта школа при израильском Посольстве – тоже уникальное явление: детей во всех классах, если не ошибаюсь, – всего человек сорок. У дочери в классе – семь человек. Это сплоченная семья, со своими напряженными отношениями, с постоянными разбирательствами, интригами, дружбами, любовями, враждами... Например, моя приятельствует с Яшиными девочками, хотя те на два класса старше. Все вместе сплочены против внешнего мира своим израильским самосознанием (“Здесь, в России, все чокнутые!”).
Кстати, в первый же день обустройства в новой квартире Ева вытащила из своего рюкзака бесформенную кучу бело-голубого тряпья.
– Что это?!
– Наш флаг! – тон упрямый, угрюмо-гордый. – Знаешь откуда? С кнессета!
– Что?! Ты с ума сошла?!
– Да, да! Мне Михаль одолжила на Россию. У нее дядька – завхоз в кнессете. А это флаг старый, списанный... выцвел, конечно, и немного дырявый, но я заштопала...
– И где же мы его вывесим в Спасоналивковском переулке? – бессильно осведомилась я.
– Нигде. Буду им укрываться...
– Что?!
– Укрываться! – отрезала она тоном, исключающим продолжение учтивой беседы.
Тем не менее глаза шныряют по сторонам, старшеклассники по пятницам собираются в “Шеш-Беш” – забегаловке на Ордынке... Все уже совершили по нескольку экспедиций на “Горбушку”, понакупили дешевых дисков и кассет... Вообще потрясены и подавлены “дистанциями огромного размера”... Я, кстати, тоже – после десяти лет отсутствия, – до известной степени, потрясена и подавлена этими дистанциями...
...Любопытно наблюдать за собой, за изменениями в отношениях с Россией... Вчера мы говорили на эту тему с Яшей Соколом. У него – художника, человека впечатлительного, – свои счеты с родиной. Рассказал, как в восьмидесятых годах у себя в Подольске стал свидетелем сцены, забыть которую не смог никогда.
Это было время, когда в Подольский госпиталь привозили тяжелых раненых из Афганистана... Их оперировали, ампутировали конечности, многие ребята просто оставались обрубками, – без ног, с одной рукой. Потом долго они приходили в себя, – учились выживать, как-то справляться с бесконечной тоской...
Однажды несколько этих ребят нашли себе девочек и пригласили в кино. Как только они выкатились в своих колясках за ворота госпиталя, – откуда ни возьмись, появился наряд милиции и стал загонять их обратно. Сначала они удивились, шутили, говорили – вы что, братаны, мы же не в тюряге, вот, с девушками в кино впервые выбрались, фильм хотим посмотреть...
Но те – видно, у них был приказ, – стали напирать, загоняя калек обратно в ворота. Стране нельзя было показывать уродства войны.
И тогда раненые бросились в рукопашный бой. Они дрались костылями и палками ожесточенно, яростно... Драка была в самом разгаре, когда прикатил вызванный взвод солдат на грузовике, те набросились на калек, покидали их в кузов вместе с костылями, колясками, палками и куда-то повезли...
И пока он рассказывал, я вдруг поняла, – что меня мучило все эти годы. Я пыталась определить и обозначить словами разницу в душевном моем осязании двух моих стран – Израиля и России. Вся моя жизнь в Израиле, предметы, пространство и люди, – все, что меня окружает там, – была и есть ослепительная сиюминутная реальность. Все, что было со мной в России, что происходит сейчас и будет когда-либо происходить – все это сон, со всеми сопутствующими сну приметами.
