Виктория Токарева - Террор любовью
Одно дело, когда она сама придиралась к Царенкову. И совсем другое дело, когда это материализуется, становится реальностью. Измена, сплетни, радость врагов. Люди завистливы, и им становится хорошо, когда другим плохо. Но это не все. Нищета. Как они проживут на тети Тосину пенсию и зарплату артистки? Вот уж действительно «копеечки сиротские, слезами облитые…».
Тетя Тося все стучала и стучала головой об пол. И это было страшно.
Снизу постучали по батарее. Это соседи протестовали против шума.
Нонна стояла бледная, как луна. И такая же безмолвная.
Царенков просто не знал – что ему делать. Он подбежал к тете Тосе и хотел поднять ее с пола, но тетя Тося укусила его за руку. Впилась зубами, как собака бультерьер.
Боль вывела Царенкова из оцепенения. Он стал действовать. Позвонил своему другу-врачу, описал картину и спросил: что делать?
– Вызывай машину, везите в психушку, – посоветовал друг. – Вы сами не справитесь.
Друг продиктовал нужный телефон.
Царенков набрал номер.
Приехали два здоровых бугая, один – врач, другой – санитар. Видимо, туда нанимали только физически мощных людей.
Тетю Тосю оторвали от пола, уложили на носилки и увезли неведомо куда.
Нонна не сдвинулась с места. На нее напал ступор.
Царенков удалился в комнату, сел в кресло и стал читать газету. Возможно, он просто смотрел в листки. Но это не имело значения.
– Ты нас бросишь? – спокойно спросила Нонна.
– И не подумаю, – сказал Царенков. – Я что, дурак?
– Но Лобода сказала…
– Мало ли что она тебе сказала, – перебил Царенков и перелистнул газетный лист.
Он сидел в доме и ото всего отпирался. Значит, Лобода приняла желаемое за действительное. Она ведь не знала, что имеет дело с бабником и болтуном. И все же выплыло неоспоримое: он изменяет ей уже три года и, оставшись наедине, поносит свою семью. Это предательство. Дом перестал быть крепостью. Это уже не крепость, а проходной двор.
Нонна пошла к ребенку. Он сидел на полу и складывал кубики.
Завтра с утра репетиция. Куда девать ребенка? Куда увезли маму? Куда ушла любовь?
Они были созданы друг для друга. А он взял и все разломал своими руками. И теперь сидит как ни в чем не бывало.
Утром Нонна узнала адрес психушки и поехала по адресу.
И попала в ад.
Палаты были без дверей, все на обозрении. Вонь. Нищета. И серые тени бродят и вскрикивают.
Нонне казалось, что пахнет серой, как в аду.
И вдруг сквозь это адское пространство Нонна увидела лицо своей мамы, худое, как у овечки.
Тетя Тося лежала тихонькая, смиренная, испуганная, как ребенок. И не моргала.
Это лицо вошло иглой в сердце Нонны. Она поняла, что не оставит здесь свою мать ни при каких обстоятельствах. Она заберет ее сию же секунду. А если не отдадут – выкрадет.
Состоялся разговор с лечащим врачом. Выяснилось, что забрать больного из психушки очень трудно. Практически невозможно. Надо подключать дополнительные силы.
Врач был похож на красивого орла. И имя клокочущее: Глеб.
Он объяснял Нонне, что грань между нормой и болезнью очень зыбкая. Нижняя грань нормы почти смыкается с началом «не нормы».
Тетю Тосю можно было признать и здоровой, и психопаткой.
Нонна слушала и понимала: от Глеба зависит – в какую сторону он развернет диагноз.
В заключение Глеб сказал, что хорошо бы иметь ходатайство, бумагу на бланке, подписанную авторитетными лицами.
Глеб страховал себя на всякий случай.Нонна достала такую бумагу у себя в театре. В ней было сказано, что Нонна – штатная артистка театра и подает большие надежды. Про тетю Тосю ни слова, но дальнейшее подразумевалось само собой. У тех, кто подает большие надежды, родственники должны быть в полном порядке, а не валяться по психушкам.
Нонна позвонила в больницу.
Глеб был любезен. Его голос плыл. Нонна поняла, что одним ходатайством не обойтись, придется приплачивать натурой. Цель оправдывала средство. Ради матери она была готова на все. Да и чем дорожить? Это раньше ее тело было – сокровище, клад, хранилище любви и верности. А сейчас… Какой смысл хранить верность, которая не нужна.Глеб назначил свидание у себя дома. Нонна приехала.
Все произошло спокойно, по-деловому.
Глеб оказался сорокалетний, смуглый, чистый, совершенно не вонючий, с очень красивым смуглым членом. Просто произведение искусства. Хоть бери и рисуй.
Нонне не было противно. Она быстро разделась. И потом так же быстро оделась.
– Ты прямо как пожарник, – заметил Глеб.
– А что тянуть?
Глебу хотелось именно потянуть. Ему хотелось романтики, которой так мало было в его жизни. В его жизни были только сумасшедшие и их родственники с вытаращенными глазами и нескончаемыми вопросами.Нонна вернулась домой, подавленная изменой. Это случилось с ней в первый раз и было равносильно потере девственности.
По дому фланировали студенты, новый курс. Царенков лихо приспособил их на хозяйстве. Одна студентка гуляла с ребенком. Другая стояла у плиты и жарила картошку. Трое парней слушали лекцию Царенкова. Он восседал нога на ногу и вещал на тему: художник и власть.
– Борис Годунов пожалел юродивого. По этим же законам Сталин пощадил Шостаковича. Не стал добивать. Тиранам тоже хочется побаловать себя милосердием. Так кошка иногда отпускает мышь…
– Сытая кошка… – заметил студент.
Нонна ушла в спальню. У нее болела голова, душа, совесть. Болело все, что может болеть. Она была как мышь, побывавшая в зубах кошки.Чувство вины немного примирило Нонну с Царенковым. Она смотрела на него глазами равного – без растерянности, без страха и без желания угодить любой ценой.
– Завтра я забираю маму, – сообщила Нонна.
Царенков промолчал. Потом сказал:
– Ты должна сделать выбор: мать или я. Вместе мы несовместны. Ты это знаешь. Я не могу жить и дышать постоянным хамством.
– Но она все делает. Хамство – это же мелочь.
– Мелочи разрушают большое. Маленький древесный жук может сожрать концертный рояль.
Нонна испугалась, что Царенков пустится в долгие рассуждения, но он был краток.
– Если твоя мать сюда вернется, я уйду.
– К Лободе?
– Тебя это уже не будет касаться.
Нонна помолчала, потом сказала:
– Ты мне нужнее, чем мама. Но ты сильный, с профессией, тебя любит много людей. У тебя есть всё. А мама… Она беспомощная, глупая и старая. У нее есть только я и внук. И больше ничего.
– Таких много по стране… Оглянись. Вся страна в маргинальных сиротках. И ничего. Живут.
– Но они мне никто. А моя мама – это моя мама.
– Как хочешь. Я сказал.Нонна привезла тетю Тосю домой.
Царенков сложил чемодан и ушел. Нонна отдала ему ключи от тети Тосиного жилья. Но Царенков не пошел в коммуналку. Он переехал к своему другу Понаровскому. Оттуда было близко до работы.