Виктория Токарева - Террор любовью
Для нее не было авторитетов. Она сама себе авторитет. Это была рано созревшая личность. Царенков ловил себя на том, что он ее стесняется.
Однажды на занятиях по мастерству Царенков предложил приспособление: если надо держать паузу, можно глядеть в лицо партнера и считать реснички вокруг его глаз. Сохраняется напряжение.
Царенков преподавал давно, у него были заготовки на все случаи актерского мастерства. Не будет же он каждый раз придумывать что-то новое. Все давно придумано.
Студенты обрадовались и принялись отрабатывать прием, считать реснички.
Лобода стояла в стороне.
– Вы не согласны? – спросил Царенков.
– Для меня сцена – это алтарь, а не конюшня.
– Первые пять лет – алтарь. А потом – конюшня. А вы – лошадь или конюх. Это не только искусство, но и ремесло.
Лобода не ответила. Но было ясно, что она презирает такую концепцию.
Царенкова задевало непослушание учеников. Он привык к своему безусловному авторитету.
В учебном спектакле Царенков дал Лободе характерную роль, откровенно комедийную. Лобода играла совершенно серьезно, с личным участием. Никого не смешила специально, проживала каждую секунду.
Царенков понимал, что в пространство театра приходит большой талант. Звезда. Он умел это распознать. У него был талант – услышать другой талант.
Лобода не клевала на похвалы. Она и сама все про себя знала. Она была взрослой сразу.
Я училась на втором курсе института и написала сюжет для «Фитиля». Две страницы.
Сюжет приняли. Я получила деньги и купила телевизор. Но это не все. Я показала эти две страницы одному замечательному писателю. Он прочитал тут же, при мне и сказал: «Ваша сила в подробностях. Пишите подробно».
Я уже рассказывала эту историю и рискую быть занудной, повторяясь. Но из песни слова не выкинешь. Как было, так было.
Я пришла домой со своими двумя страницами, села к обеденному столу, письменного у меня не было, и переписала две страницы подробно. Получилось – сорок две.
Далее я пригласила машинистку – не помню откуда, но помню ее имя: Кира Наполеоновна.
Я диктовала ей свои сорок две страницы и время от времени громко хохотала над текстом. Кира Наполеоновна скромно улыбалась – не тексту, а тому, как я смеюсь.
В середине дня мы с ней обедали. Обед я называла: крестьянский завтрак. Картошка, зеленый горошек, кусочки колбасы, сладкий перец – все это кидалось на сковородку, а сверху заливалось яйцами. Главное – не пересушить.
Мы ели эту нехитрую еду с видимым наслаждением, потому что главное в трапезе – своевременность. Есть тогда, когда хочется есть.
Своевременность – великая сила.
Своевременно полюбить – не рано и не поздно. Своевременно умереть. Своевременно прославиться…
Рассказ я отнесла в толстый журнал, и его напечатали. Критика обратила внимание. В журнале «Вопросы литературы» вышла большая статья, где разбирались самые значимые имена: Аксенов, Шукшин, Горенштейн, и я в такой высокозначимой компании. Это называется: куда конь с копытом, туда рак с клешней. Кто они – и кто я? Девочка с Выборгской стороны. Хотя если разобраться, деревня Сростки, в которой возрос Шукшин, – намного дальше и намного глуше, чем моя Лесная улица.
Моя мама позвонила и спросила:
– Кто за тебя пишет?
Ей в голову не могло прийти, что я сама на что-то способна. Нет пророка в своем отечестве.
Все, что произошло потом, выглядит как цепь случайностей.
Едет поезд откуда-то с юга, «стучат колеса, да поезд мчится»… В купе – двое актеров: мужчина и женщина. Оба молоды и красивы. Они не любовники. Просто снимаются в одном фильме на Одесской студии.
На длинной остановке актер выскочил из поезда, купил ведро яблок и журнал с моим рассказом. Он продавался в газетном киоске.
Далее актер вернулся в купе, залез на верхнюю полку и от нечего делать прочитал рассказ. Потом протянул журнал актрисе и сказал:
– Прочитай.
Актриса вытерла полотенцем яблоко, села удобно в уголочек, возле окошка и прочитала рассказ. И положила журнал в свою сумку.
Дома она сказала мужу:
– Прочитай… – И вытащила из сумки журнал.
Перед сном муж зажег верхний свет, начал читать, прочитал до конца и тут же позвонил своему директору объединения. Муж был не просто так, а художественный руководитель объединения на киностудии «Мосфильм». Большой человек.
Он сказал директору – пожилому и хитрому армянину:
– Позвоните автору и заключите договор.
Далее было объяснено, какому автору, и назван мой рассказ.
Армянин посмотрел на часы, было два часа ночи.
– А завтра ты не мог позвонить? – упрекнул директор.
– Завтра поздно. Ее перекупят…
В девять часов утра в моей квартире раздался звонок. Звонил редактор объединения и елейным голосом приглашал приехать на киностудию к одиннадцати часам, третий этаж, десятый кабинет.
Мне не надо было повторять два раза. Киностудия – фабрика грез. Моих грез. Как часто я мечтала о той минуте, когда меня пригласят на киностудию, заключат со мной договор, и моя слава, как пожар в лесу – вспыхнет и разгорится. И я буду не просто «я», а «я» плюс еще кто-то, поцелованный Богом в самую макушку.
В одиннадцать утра я стояла перед главным редактором. Рядом околачивался хитрый армянин и задумчиво смотрел вдаль.
Я думала: он обдумывает концепцию фильма, но позже поняла – он считал, на сколько можно надуть меня в деньгах.
Редактор достал договор.
– У вас паспорт при себе? – спросил он.
– Нет. Я его потеряла.
– А как же вы прошли на студию?
– По студенческому билету.
Редактор посмотрел на директора.
– А наизусть вы помните? – спросил хитрый армянин.
– Билет? – не поняла я.
– Паспорт…
– Помню.
– Ну и все.
Со мной заключили договор, потому что боялись: если я выйду в коридор, меня тут же перекупят.
Было лето. Мы жили на даче, снимали какую-то халупу.
Я пришла в халупу и сказала мужу:
– Я хочу помыть голову. Полей мне над тазом.
Муж нагрел воду в ведре. И стал лить на мои волосы. Я стояла, склонив голову, и дрожала. Это был стресс.
Оказывается, счастье – тоже стресс, и организм реагирует перенапряжением.
Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Я себя нашла, и МЕНЯ нашли.Был еще один самый счастливый день.
…Меня положили в больницу с подозрением на внематочную беременность. Впереди маячила операция – боль и страх. А в дальнейшем – возможная потеря материнства. Я должна была пройти через пытки и остаться бесплодной на всю жизнь.
Я паниковала, плакала, гневила судьбу.
Вокруг меня лежали женщины с туберкулезом костей, это была специализированная больница. Они были хромые и кривые – каждая на свой лад, но мужественно несли свой крест. Они презирали меня за трусость и за то, что я была молодая, целая, без видимых дефектов.
