Таня Валько - Арабская дочь
Девочка, видя, что сейчас не может спорить, направляется в спальню, а женщины переходят в маленькую комнатку, в которой стоит телевизор и почти не слышны отголоски веселья. Включают телевизор, усаживаются поудобнее на мягкие диванчики, стягивают обувь и кладут уставшие ноги на низкую лавку.
— А знаешь, мы ведь тоже заслужили что-нибудь элегантное и дипломатическое, — начинает мать, глядя на разочарованную дочку. — Я видела в кухне открытую бутылку красного вина. Пророк Мухаммед в Коране запрещает питие, обещая его, однако, всем, кто пребудет в раю. А потому самое время попробовать что-нибудь, стоящее греха.
— Я принесу. — Хадиджа оживляется, как от прикосновения волшебной палочки.
Женщины прекрасно развлекаются в обществе друг друга, слушая арабскую музыку и рассказывая анекдоты из прошлого. О будущем они стараются не думать — ведь в их семье никогда ничего не известно. Жалеют, что раньше не проводили больше времени вместе и торжественно обещают наверстать это. В полночь разговоры в салоне почти полностью стихают. Слышно только два приглушенных голоса: Малики и ее приятеля из Ганы — Анума. Матери и Хадидже уже нечего ждать, и они расходятся по своим комнатам.
Будни в Аккре
Пора делать следующую оплату обучения в школе, а посольство не дало еще ответа о первой сумме. На проблемы, касающиеся работы, Малика может пожаловаться только дома.
— А дорого ли это, доченька? — спрашивает мать, поднимая глаза от женского цветного шрифта.
— Изрядно, даже очень, — вздыхает Малика. — Мое полугодовое обеспечение едва покроет оплату за обучение и вступительный взнос, а как же деньги на жизнь?
— Не шути! Сколько конкретно? — Мать и Хадиджа внимательно смотрят на Малику.
— При поступлении ребенка в школу взимается около пяти тысяч долларов. А учебный год в начальной школе стоит девять тысяч с чем-то, так что сами видите. И чем дальше, тем дороже.
— Но там же много африканских детей! Неужели у их родителей хватает денег на такое дорогое обучение? — удивляется Хадиджа. — А еще говорят, что на черном континенте беда.. Однако у кого-то здесь все-таки есть деньги.
— За моей подругой Жоржеттой каждый день приезжает шофер на черном «мерседесе», а она удирает и говорит, что папа дает ей самый плохой автомобиль, — подключается к разговору Марыся.
— Вот тебе и ответ, — с осуждением говорит пожилая ливийка. — Послушайте, перед приездом сюда я продала — правда, за гроши — мои свадебные украшения. Это не так уж много, но все же…
— Мама! Бабушка! — выкрикивают они с возмущением.
— Хорошо! Хорошо! — Женщина пренебрежительно машет рукой и продолжает: — У Ахмеда тоже отбила пару тысяч зеленых, значит, могу доложить какие-нибудь три тысячи.
— Я совершенно с этим не согласна! — Малика подхватывается на ноги и зажигает сигарету.
— У меня тоже осталось немного от моей компенсации после развода, на черный день, и я считаю, что он, собственно, настал. — Хадиджа встает, идет в свою спальню и приносит конверт.
— Вы что, обе с ума сошли?! — кричит Малика, рассыпая вокруг пепел. — У меня ведь есть еще стабильный доход от клиники в Триполи! Нужно будет только сделать трансфер и подождать, пока деньги дойдут.
— Почему ты считаешь, что должна отстранять нас от общих забот, дочка?
— А разве у нас есть какой-нибудь парень, который мог бы это сделать? Всегда так было, даже отец занимал у меня деньги.
— Ты мужик в юбке, это каждый подтвердит, но сейчас возьми у нас нашу часть вклада. Как заработаешь, нам что-нибудь вернешь, чтобы мы не просили денег на конфеты. — Мать улыбается и похлопывает сильную и независимую дочь по плечу. — Ты всегда нам помогала, значит, сейчас мы можем по меньшей мере хоть немного отплатить. Ты такая серьезная, Малика!
— Тук-тук, подруга за стеной очень занята? — Молодой улыбающийся ганец тихонько входит в бюро Малики.
— Почему же, ведь приемные часы уже закончились.
— И у меня тоже. — Мужчина приближается и усаживается на единственном шатающемся табурете. — Вижу, что к тебе приходит все больше народу. К твоему предшественнику не было смысла ходить, и приемная пустовала. Это был неотесанный грубиян!
— Да уж, я успела заметить. Правда, до этого времени я была знакома только с ним, послом, секретаршей и парой уборщиц, но мне и этого хватило. Почему-то здесь не в обычае представлять новых работников.
— Ну, ты не так уж много потеряла. — Молодой человек наклоняется к ней и говорит шепотом: — Я такой же хам, не представился. Я — Квафи, работник консульства.
Он зычно смеется, что совершенно не идет его молодому возрасту, потом пожимает руку Малики двумя своими.
— Давно здесь работаешь? — осведомляется Малика, которая с первой минуты испытывает симпатию к этому парню.
— Со времени окончания курсов, два года с небольшим. Хотелось бы в министерство, все время жду, что оно поймет, каким ценнейшим приобретением я бы для них стал.
Малика соглашается:
— Да, туда, наверное, невозможно попасть. Они всегда твердят, что у них закрытая организация и что к ним не берут людей с улицы. Это значит только то, что берут своих детей, родственников, прихлебателей и жополизов.
— И у вас тоже так? — Парень как будто не обращает внимания на слова старшей подруги и искренне смеется. — Я мог бы найти какие-нибудь связи, но не хочу. Собираюсь дойти до всего собственным трудом.
Он становится серьезнее. И Малика серьезно ему отвечает:
— Я тоже только собственным трудом. Я всего лишь внучка рыбака и дочка простого инженеришки.
— И видишь, удалось! Ты была даже послом, — говорит он театральным шепотом. — Сейчас я о другом: в будущую субботу я праздную крестины моего первенца, — говорит он, с гордостью выпячивая грудь. — Ты мало уделяешь времени обществу, и я приглашаю тебя и всю твою семью. Это будет для вас интересный experience.
— Большое спасибо! — Малика уже почти усомнилась в его бескорыстной доброжелательности. — А разве это не семейный праздник?
— Семья, приятели и вся негритянская деревенька, — отвечает мужчина и собирается уходить. — Начинается около полудня, но еще нужно доехать, ведь будем отмечать, конечно, за городом. Что скажешь, если я заеду за вами около десяти?
— Супер! Я могу взять с собой друга?
— Конечно! Здешний или белый?
— Ганец, будет нам все объяснять, чтобы мы не допустили ни одного промаха.
Анум приезжает в субботу на час раньше и становится свидетелем небольшой семейной размолвки.
