Ксения Духова - Игра в любовь
В полдень, как Золушка на балу, бабушка начинает нервничать и суетится. Она торопится надавать нам впрок полезных советов, снова и снова переспросить — довольны ли мы едой. И ровно в полпервого, как боевой конь, услышавший полковую трубу, бабуля рвется на простор. Удержать ее нельзя ничем, и горе тому, кто на это решится! Судочком ему по глупой голове…
Иногда, правда, «сценарий бабушкиной гастроли», как говорит наша мама, меняется. Бабуля, исчерпав все темы для беседы с нами, нервно ищет — какую бы ощутимую пользу принести нашему дому. Польза всегда в одном — надо помыть полы!
В начале бабушкиных набегов, когда мама еще выдерживала заряд бодрости по субботам, она пыталась бабушке объяснить, что полы у нас чистые. И кони по ним копытами не ходят, и собаки блох не вычесывают. А легкий налет пыли по углам помогает нам адаптироваться в этом мире. Ведь если вымыть все бактерии из дома хлорной водой, то мы будем болеть и чахнуть. И приводила в пример цыганских детей, полевые цветы и кишечные палочки. Но бабушка на выхватывание из рук тряпки обижалась и уезжала раньше заветного срока, нервно бормоча и стуча кастрюльками в прихожей.
А мы с папой бабушке никогда не возражаем, сидим, поджав ноги, пока она расшвыривает микробов шваброй по квартире. Потом бабуля обессиленно валится на диван и шепчет: — Боже, какой бардак!
А мы поим ее чаем с малиновыми листочками и обещаем убираться каждый день. И даже мыть кухонные шкафы и не выливать заварку в раковину! Нам все равно, а ей приятно.
Лягушка-путешественица
Две мечты были у меня — стать Сенкевичем и работать на Мосфильме. Ну с Сенкевичем-то все понятно — бури, шторма, опасности. Попасть на необитаемый остров, плыть на плоту по океану, умирать от жажды, кругосветка с Хейердалом, Антарктида…
Зачем нам в космос, если есть куча белых пятен, а Сенкевич — один? Мечталось прийти к нему, загорелому, просоленному и обветренному и сказать:
— Я — ваш последователь. Я готова рисковать жизнью не ради славы, а только потому что…
После «потому что» был пробел. Не придумывалась та единственная фраза, после которой Сенкевич бросится мне на шею и возьмет с собой.
Или, например, Мосфильм. Хожу с хлопушкой, вся такая серьезная и очень ответственная. Весь фильм от меня зависит. Прима нервничает и жмет губы в нестираемой помаде, режиссер бьется головой о декорации, осветители меняют перегоревшие лампы, а процесс стоит. Потому что нет меня с хлопушкой. И тут я захожу и говорю:
— Спокойно… все готовы? Серия вторая, эпизод пятый… хлоп!
Самый главный человек на Мосфильме. Почему Мосфильм — не знаю. Про Голливуд я тогда толком ничего не знала, а Мосфильм манил огнями, как взлетная полоса.
Мои мучительные мечты перед сном выматывали, но остановиться я не могла. Мне хотелось жить настоящей жизнью, о чем я сдуру и написала в школьном сочинении. Получила тройку за полную безыдейность. Красной ручкой внизу приписали — «настоящая жизнь — в труде на благо общества, а не в пустых мечтах о красивой жизни». Я обиделась. И стала мечтать третью мечту — чтобы быть, как Чехов. Умной, желчной и — чтобы мои пьесы нарасхват во МХАТе. Мама схватилась за голову и рассказала биографию Чехова — как пьесы никуда не брали, рассказы критиковали, а сам он медленно угасал в чахоточном кашле.
Четвертую мечту выдумывать было уже глупо и поздно. И я решила прожить остаток лет скромно, а потом, когда все привыкнут думать обо мне как о человеке в футляре — трагически погибнуть. И все как ахнут! И прочтут мои дневники. А на могиле высекут мои гениальные стихи. Чтобы каждый, кто прочел — сразу заплакал. Всю абсурдность этой идеи я поняла только когда посетила одесское кладбище с длинными надгробными эпитафиями в стиле «Моему суслику от безутешной вдовы. Спи спокойно, я в надежных руках».
Что самое грустное — кроме моей бабушки, никто мои мечты всерьез не воспринимал. Бабушку же отличал от всех остальных родственников редкий энтузиазм и незашоренность мышления. Мы с ней писали письма Сенкевичу, учились громко стучать самодельной хлопушкой и объявлять дубли, а еще писали желчные рассказы, обличающие социальные недостатки. Благодаря бабушке, вводившей меня в реальный мир, только за одни зимние каникулы мы письменно заклеймили позором грубиянку-продавщицу Надю в нашей булочной, соседа с собакой, писавшей в подъезде, и нечутких сотрудников собеса, отказавших ей во «внеочередном приобретении похоронных принадлежностей в виде гроба». Бабушка ехидно зачитывала мне свое заявление с просьбой «разрешить выкупить похоронную принадлежность вне очереди, поскольку имею место и возможность ее хранения, а также не хочу обременять членов моей семьи хлопотами ввиду их постоянной трудовой занятости». Ехидничала же старушка по поводу наложенной поверх этой просьбы резолюции: «Отказать во внеочередности ввиду жизнеспособности адресата и дефицита вышеуказанных принадлежностей». По этому вопросу я написала статью в домашнюю стенгазету, которую бабушка правила раза четыре из-за «недостаточной остроты высказывания». Закончилось все крупным семейным скандалом: папа кричал, что не потерпит хранения похоронных принадлежностей у себя на лоджии, а если бабушке очень приспичит сделать нашу жизнь спокойной, то он готов сжечь ее как, Индиру Ганди, и развеять прах с балкона. Бабушка обиделась и начала собирать вещи, чтобы «навсегда покинуть дом, где у нее, конечно, есть свой угол, но попраны все ее общечеловеческие права и навеки порушена ее пожилая самооценка». Конечно, все сразу помирились, папа взял все слова обратно, а бабушка обещала гроб пока не покупать.
Но, как потом оказалось, случайная идея с Индирой Ганди бабушке понравилась, и она стала думать в этом направлении. А тут еще неожиданно приблизилось лето и созрел вопрос о семейном отдыхе.
Все мы привычно грезили о море, но бабушка портила общесемейные показатели. На море ехать она отказалась, сказав, что имеет право распоряжаться своим свободным временем сама и хочет отдохнуть от нас хотя бы две недели.
И мы даже почти не удивились, когда, вернувшись в родную квартиру, застали вместо старушки записку — «Улетела в Индию. Брахмапутра, дорогие мои!»
Мы пережили бабушкин отъезд спокойно, не считая двухдневной маминой истерики и папиных криков: «Она! Не вернется! Погибнет! От неизвестной лихорадки! Малярии! Подкожных червей! Дизентерии! Глистов и язв!»
Мы стали ждать. Ожидание усугублялось открытками и фотографиями без обратного адреса из разных городов. Бабушка в сари, бабушка в Ганге, бабушка в цветах, бабушка и чумазые бездомные дети, бабушка и голые медитирующие люди… Через десять дней дома был организован штаб по поиску беглых старушек, который занимался закупкой валерьянки для мамы и изучением почтовых марок под лупой для папы.
Еще через две недели беглянка вернулась домой. Без подкожных и ленточных червей, цветущая и веселая, с кучей блестящих шлепанец и кусками тканей. Папа кричал, тиская старушку, что никогда не будет жечь женщин и запрещать гробы, а мама, судорожно всхлипывая, клялась в чем-то невнятном, вроде заведения рыбок для медитации и коврика для общения с живой природой.
А вечером бабушка рассказывала мне, что она теперь почти, как Сенкевич, только без телеэкрана, и вместо бесполезного хлопания на Мосфильме мы пойдем с ней учить разные языки. Чтобы в следующий раз отправиться в кругосветное путешествие. По экватору. На велосипедах.
Все старушки думают об этом
Настоящий самурай должен думать о смерти не меньше двух раз в день. Старушки делают это чаще — даже те, кто не знает о самурайском кодексе. Ничто и никто не мешает им это делать — ни погодные катаклизмы, ни ежегодное повышение пенсии на 0,035 %, ни внезапная смена правительства. Они периодически делятся друг с другом секретной информацией — где лежит заветный сверток с вещами «на смерть» и что туда входит. Кроме как друг с другом — им больше совершенно не с кем поговорить на эту важную и увлекательную тему. Дети и внуки совершенно бесчувственны, и их не интересует правильный оттенок «посмертной» шифоновой косыночки. На любое упоминание слова «завещание» морщатся и машут руками — ты, мол, живи-живи. Подольше желательно. Потому что именно сейчас нам будет абсолютно некогда заниматься поминками и оформлением наследства. И старушки поникают головой и идут прочь от невнимательных родственников. Они сбиваются стайками около подъездов — и говорят-говорят-говорят.
Моя бабушка в этом смысле очень прогрессивная. Она следит за последними веяниями моды в любой области, а уж что касается «посмертных» косыночек — ею уже собрана целая коллекция. Ежесезонно покупается, по крайней мере одна, — самого правильного оттенка, подсмотренного в модных журналах. Чую, переодевать требовательную старушку придется несколько раз, как кинодиву. Или птицу Феникс.
