Роберт Кормер - Восемь плюс один
Автобус завернул за угол и исчез. Толпа провожающих начала рассеиваться, и мне показалось, что мы втроем остались одни, будто на маленьком острове, отделенном от площади невидимой водой. Она все еще не смотрела на нас, хотя в отражении на стекле окна магазина я мог видеть ее лицо. Стянув воротник пальто вокруг шеи, она пошла, быстро оставив нас двоих на этом невидимом островке.
Пожимая плечами, отец смотрел ей вслед.
— Па, — сказал я. — Ты был неправ.
— Ты о чем? — грубо спросил он, вытащив из кармана носовой платок.
— Ты говорил, что у протестантов нет сердца, что они не смеются и не плачут. Джессика плакала. Я видел ее лицо, и она плакала так же, как и ты за ужином несколько дней тому назад.
Он посмотрел на ее удаляющийся силуэт и негромко шмыгнул носом. Этот звук не был таким завораживающим, как обычно, а лишь слегка выделяющимся над шумом разошедшейся толпы. Он поднял руки и хлопнул себя по бокам.
— Что я тут стою, как старый дурак? — что прозвучало загадочно. Затем: — Идем, Джерри, догоним ее, найдем, пока она не ушла слишком далеко…
Мне нужно было бежать, чтобы угнаться за ним, пока мы проталкивались через толпу. Наконец, мы догнали ее около фонтанчика для питья с другой стороны площади. Отец коснулся ее руки, и вдруг внезапно она оказалась в его объятиях. И никогда прежде я не видел такого счастья в человеческих слезах.
Они оба плакали.
Нелегкое время для отцов
Вероятно, не стоило затевать эту вечеринку, потому что постепенно она превратилась в ритуал, на который все собрались, чтобы навсегда проститься с чертенком, который ненавидел расставание с кем бы то ни было. Она больше не была чертенком, а теперь просто Джейн, иногда несколько напуганной. Как бы то ни было, все начиналось как маленькое сборище девчонок, каждая из которых уезжала учиться в колледж или куда-нибудь работать. Это была спонтанная вечеринка в конце лета, c гамбургерами и хот догами, и, конечно же, непредсказуемым броуновским движением во дворе, подковой окружающем наш дом («Это ведь площадь, правда, папа?»). Были расставлены метки для крокета, для которого места тут не было вообще, но желающих сыграть было немало. Все превратилось в вечеринку, просто, потому что Эллин любила приложить руку к меню, к списку приглашенных и ко всему прочему.
Мы с Эллин не до конца осознавали, что эта вечеринка обозначала отъезд Джейн. Если бы мы избежали официального торжества и просто должны были б в воскресенье отвезти ее в колледж, то ее выход на новый жизненный путь не был бы столь ощутим, как раны в наших сердцах.
Для нее все это было слишком уж тернисто и драматично.
— Смотрите, ребята, — сказала она. — Я лишь еду в Бостон, чтобы учиться в колледже. Всего лишь в сотне миль отсюда — пустяки, — всех она называла ребятами, даже девушек.
— Сто двенадцать, — поправил я.
Но она, наконец, стала мягче и позволила Эллин продолжить оформлять большие блюда со всеми тонкостями отделки. И тут внезапно возникла проблема:
— Сэм — что ему тут нужно? — сказала она, и определенно это был не вопрос.
— Почему бы ему не быть? — удивленно спросил я.
Она замолчала. В последнее время паузы в ее речи обозначали ее драматическую реакцию. — С ним эпилог, папа.
— Эпилог? Единственные эпилоги, о которых я знаю, находятся в конце каждой книги.
Она выпустила воздух из уголков рта, что подразумевало, что она ведет себя со мной излишне терпеливо.
— Я имею в виду, что эпилог — это нечто, случающееся в самом конце истории.
После всего мне бы следовало с облегчением вздохнуть. Когда в последнем классе она встретила Сэма (они вдвоем танцевали на рождественской вечеринке), то они практически не расставались все свое свободное время. Она почти перестала делать домашнее задание, ее успеваемость опасно съехала вниз, и мы с Эллин начали серьезно беспокоиться. Джейн казалась маленькой и уязвимой рядом с рослым и энергичным Сэмом, и, хотя он был вежливым и симпатичным молодым человеком, он казался чужим и посторонним — не из нашего мира. «Он всего лишь мальчик-переросток», — уверял я Эллин. — «Они все такие отчужденные». Вдобавок ему все время не везло, как и всем, кто был с ним рядом. Он был потенциальным разрушителем домов, а, может быть, и целых городов. Еще в первый его визит он вежливо обратил внимание на чашку и блюдце Эллин из синей китайской глазури, а затем случайно уронил ее на пол, после чего, конечно, ремонту чашка не подлежала. «Ничего страшного», — сказала Джейн, беспечно отмахнувшись от произошедшего, когда пораженная случившимся Эллин отвернулась в сторону. Джейн тогда начала носилась сумасбродное кольцо, которое Сэм выиграл на карнавале, отчего ее палец сначала стал зеленым, а затем фиолетовым. Но она еще долго продолжила носить это кольцо, позже я был вынужден отвезти ее в больницу на ампутацию, чтобы спасти ей жизнь.
И вот вдруг у нее с Сэмом эпилог. Но она все равно его пригласила, и он как всегда опоздал.
Вечеринка совпала с одним из тех дней, когда листва на деревьях постепенно начинала румяниться, обозначая мягкий переход позднего лета в раннюю осень и неся в себе изящество и очарование. Парни и девушки заполнили собой все пространство вокруг дома и на лужайке. Эллин устроила буфет, выставив пластиковые столы под старым кленом на заднем дворе. В те дни, когда Джейн все еще была чертенком, к одной из вервей этого дерева была привязана веревка, на которой она могла раскачаться и куда-нибудь улететь. Рядом был ее «Забор Тома Сойера», около которого был выделен небольшой квадратик земли, на котором она выращивала редиску, и, как потом оказалось, она не могла вытерпеть вкус этого корнеплода во рту. Ее забор также был несчастьем. Она хотела, чтобы я заплатил ей пять долларов за его покраску. Она воображала, что она заманивает друзей, чтобы они выполнили за нее эту работу. Но этот план имел неприятные последствия. Какое-то время я наблюдал, за тем как она размахивает кистью, облизывая языком уголки губ — она всегда так делала, отчаянно на чем-нибудь сосредоточившись. Забор вдруг начал казаться бесконечно длинным, и я собрался ей помочь. «Нет», — сказала она со всем своим десятилетним упорством. — «Договор нерушим, папа». Ее друзья, тоже читавшие Тома Сойера, естественно, ей отказали, и она заканчивала работу одна. И мне было грустно за ней наблюдать, до сих пор не понимаю, почему.
Теперь безмятежно и беззаботно, в окружении друзей она стояла, прислонившись к этому забору — смеялась и улыбалась, тряся головой. Крокетные мячи ударялись друг о друга, и звучанием это напоминало игру в гигантские кости. Бадминтонные воланчики порхали над сетью, будто птицы с подрезанными крыльями. Эллин была занята едой, сервировкой столов и спиртными напитками. Ей помогали несколько соседских матерей. Все рассеянно кивали мне, будто не были уверены в том, что я иду в их сторону не по ошибке. Я вошел в дом, пройдя через толпу парней и девушек, и сделал себе алкогольный коктейль, определенно не предназначенный для подростков, пытаясь хоть как-то подавить в себе отсутствие аппетита.
Как бы то ни было, сквозь весь шум и гомон болтовни я услышал дверной звонок. Это был Сэм — как всегда вспотевший. Я давно уже заметил, что, как правило, он потеет в солнечную погоду или даже в пасмурную, просто играя в крокет, и что от него всегда сильно несет каким-нибудь ужасным дезодорантом или лосьоном после бритья. Джейн почему-то этого не замечала. Она продолжала говорить о его глазах, о том какие они мягкие и добрые, и о треске огоньков волнения в них. «Треск огоньков волнения?» — спросил я. Она вскочила и быстро пошла к себе в комнату, в гневе крикнув через плечо: «О, папа, ты снова издеваешься». И вот запоздалый приход Сэма. Он запыхался и еще выше, чем год назад, все такой же неуклюжий, как и высокий. Он напряженно остановился у порога. Я осторожно подошел к нему, стараясь не вдыхать исходящий от него аромат.
— Хай, мистер Крофт, — поприветствовал меня он, его глаза были где-то еще. — Черт, я знаю, что уже поздно. У меня были проблемы с карбюратором, и к тому же пришлось в сверхурочное время лишний час отработать в магазине.
Он выглядел отягощенным своим горем и виной. В другое время ничего не могло испортить его замечательную фигуру, даже притом, что он не играл в баскетбол. Что-то связанное со слабыми лодыжками, что в какой-нибудь неожиданный момент не нарушало гибкости его тела.
— Но баскетбол все равно был лишним, — сказала Джейн, какое-то время «лишний» было ее любимым словом. Теперь, у него были проблемы с машиной, а у Джейн теперь были другие любимые слова и «эпилог» среди них.
— Ты ничего не пропустил, Сэм, — сказал я. — Она где-нибудь на заднем дворе.
Он пах лимоном, смягченным аурой банана, которая окружала его в прошлый визит.
Махнув ему рукой, я направился к ведущей наверх лестнице, держа в руке стакан. Я вдруг устал от шума и, особенно, от хриплого звука пластинки, которую прокрутили на проигрывателе, наверное, уже десяток тысяч раз. Комната Джейн выходила на задний двор. Обычно, я старался сюда не заходить, чтобы не видеть этот ужасающий пейзаж — полный хаос. Плакаты, беспорядочно приколотые к стене, пол, усыпанный обувью, книгами, напоминающий фотоснимок сильно потревоженной ураганом местности. Через это все нужно было переступать осторожно, чтобы не споткнуться и не упасть. «Повторяю: пожалуйста, убери свою комнату…» — годами я слышал крик матери. «Конечно, мам», — отвечала Джейн, но ничего с этим не делала.
