Лукас Берфус - Сто дней
Я люблю своего отца, сказала Агата, но ненавижу эту страну с ее семейственностью и кумовством, они-то и есть истинная причина отсталости. Потому не соблюдаются самые элементарные правила уличного движения, и потому к месту любого ДТП спешит чуть ли не пол-армии. В тот момент на площади действительно появились грузовики с солдатами, которые начали спрыгивать со скамеек на проезжую часть. Двое схватили возницу, отволокли, осыпая ударами, в сторону, четверо вытянули волов с телегой на обочину, а остальные занялись тюками с одеждой, стали грузить их в кузова армейских машин.
Конечно, я был разочарован. Разочарован тем, что Агата оказалась всего лишь избалованной девчонкой, дочерью из зажиточного дома — такой, какой я увидел ее в аэропорту. Однако я думал, что распознал в молодой женщине, которая ухаживала в лазарете за ранеными, ее истинную суть, и струны в моей душе тронула та кроткая, самоотверженная девушка, а не эта дерзкая, нескромная девица, которая сидела напротив меня и с кислой миной потягивала колу через соломинку. Я попытался убедить Агату в том, что ее страна совсем неплоха, говорил о делах, которые ждут здесь хорошо образованных людей, но умолчал о том, что меня отстранили от должности как раз за нарушение дисциплины. Я снова поддался стремлению убедить эту женщину в своей искренности, и, думал я, если мне это удастся, то удастся и привлечь ее к участию в каком-нибудь добром, полезном деле. Она останется здесь и будет служить своей родине, исполняя таким образом свой долг. Все это, однако, имело смысл только в том случае, если бы я продолжал занимать свою должность, а поскольку я не верил, что смогу убедить Марианну в произошедшей во мне перемене, то надеяться оставалось только на Маленького Поля.
Я пошел к нему в гости в ближайшую свободную от работы субботу. Инес заварила чай и поставила на стол вазочку с овсяным печеньем. Мы сидели в комнате, которую Поль отвел для своей коллекции минералов. В глубоких выдвижных ящиках четырех массивных шкафов лежали образцы, каждый в своем отделении с аккуратной надписью, — в целом полторы тонны материала, как с гордостью заметил Маленький Поль. При каждой смене места работы ему требовалось особое разрешение, чтобы транспортные расходы брала на себя дирекция. Начальство было не в восторге от его страстного увлечения. Он отпил чая, чинно и благородно, и хихикнул, напоминая старую деву, которая веселится при виде чужой невоспитанности.
Чай был ужасный. Китайский копченый, с привкусом сала — по моему разумению, чертовски дорогой. С сухим, почти пресным печеньем получалась совершенно несъедобная смесь, и мне казалось, что я глотаю головешки от сгоревшей конюшни. И все же я пил и ел, а Маленький Поль откинулся на спинку стула, устремил взгляд в потолок и начал рассказывать о тяготах, с которыми связан поиск типичных горных пород. Поль не успокаивался, пока в его коллекции не оказывался образец каждого минерала. Найти некоторые было легко, рассказывал он, стоило только нагнуться, чтобы подобрать их. Песчаники и метакварциты, например, выступили на поверхность естественным образом. В отличие от вулканических пород, заметил он и вскочил с места, чтобы выдвинуть один из ящиков. Кончиками пальцев извлек из него желтовато-пористый, ничем не примечательный кремень. Ради этого кусочка туфа, воскликнул он, и в голосе его звучало торжество, нужно было совершить восхождение на Ньирагонго. Егеря принимали его за сумасшедшего: он не интересовался гориллами, а высматривал камни. И это при том, что найти туф не составляло труда — в сравнении с усилиями, коих стоил ему габбро. Уникальное соединение клинопироксов и роговой обманки — его у Поля еще не было, однако на отделеньице в ящике, которое предназначалось для этого минерала, он уже сделал надпись. Он искал редчайший минерал в Кибунгу, на южной оконечности Кагеры, нанял троих крестьян и дал им задание перекопать местность.
Глаза Поля светились, словно он рассказывал о красавице, которая все попытки ухажера добиться от нее благосклонности встречала прохладно, становясь от этого еще желаннее. Он мечтал продолжить поиски в Бугараме, а пока занялся рудами, хотя, чтобы их раздобыть, не требовалось особых знаний в геологии. Добраться до интересных слоев своими силами было невозможно: слишком глубоко залегали они в недрах земли. Приходилось обращаться к хозяевам рудников. Оловянную руду и амблигонит те отдавали за пару франков. А вот чтобы заполучить такие раритеты, как вольфрам или касситерит, без умения вести переговоры было не обойтись. Он показал крупинку чистого олова из Гатумбы и кусочек берилла особой красоты. Раньше из берилла шлифовкой изготавливали линзы, пояснил он, отсюда пошло немецкое слово «Brille» — очки.
Сказав это, Поль заговорил вдруг совсем другим тоном. Задвинул ящики, сел и, похоже, искал слова, готовясь высказать трудную для понимания мысль или приоткрыть некую тайну. В настоящее время он работает над системой, сказал Поль, которую можно сравнить с астрологией или лунно-солнечным календарем у китайцев. Данные его исследований показывают, что в каждом минерале отражается определенный тип личности. Кооперанты, как правило, соответствуют ортогнейсу. Они метаморфны, с разнообразными свойствами, которые, соединяясь, образуют монолитное целое. Отдельные элементы неразрывно слились друг с другом, и, подобно горной породе, эти люди нечувствительны к давлению. Они способны выдерживать огромные нагрузки, однако не приведи Господь им сломаться. Гладкая, чистая трещина делит человека пополам. Поль сделал рукой движение, точно рассекая голову воображаемого кооперанта. В большинстве случаев людей изнуряет не нищета, которую мы видим, работая среди местного населения, — их изматывает и лишает сил отсутствие родины. Все думали, что Голдман тверд и стоек, что он предан своей работе. Наверное, он и сам так полагал. Но он был гнейсом и потому оказался непригоден для службы на международном поприще. Дирекция нуждается в милонитских сланцах. Исходный материал у них рыхлый и плохо переносит оказываемое на него давление. Чужая культура буквально стирает таких людей в порошок. Личность распадается в крошку. Ее составные части ничем не связаны. Ее субстанция становится рыхлой и разрушается. Впрочем, может создаться впечатление, продолжал Поль, и голос его зазвучал саркастически, что эти люди способны слиться с культурой той страны, в какой они работают, будучи в то же время ее гостями. Они одеваются так же, как местные, общаются с ними, ощущают себя частицей мирового духа. Согласно его теории, это всего лишь жалкие попытки уберечь остатки своей личности от окончательного распада. Но если им удается преодолеть фазу распада, то крупицы вновь собираются в плотный комок. Люди обретают твердый, стойкий и в то же время гибкий характер. Они больше не ищут родину на чужбине. Ибо больше не нуждаются в родине. Они полностью посвящают себя работе. В самых надежных, энергичных, умелых, нечувствительных к боли сотрудниках дирекции Поль видел милонитские сланцы.
Может, он со своей теорией попал в самую точку. Может, я уже рассыпался. Но мне было все равно. Неизмеримо важнее было то, что он поговорил с Марианной и убедил ее отказаться от решения о моем переводе на другое место работы. За вами должок, мой юный друг, сказал он и допил чай.
Последние дни сентября, который здесь называли канама, были временем ожидания. Сухой сезон заканчивался, урожай убрали, вся страна ждала дождя, а вместе с ним — и возвращения жизни. Пока же времени у каждого было в избытке. Мы не догадывались, что облака таили в себе не только осадки. И тем не менее было предчувствие, что потоки дождя унесут с собой прежнюю жизнь, потопят знакомое, привычное… Однако все еще шло своим чередом.
Агата хотела вернуться в Брюссель, продолжить там учебу. У меня оставалось крайне мало времени, чтобы завоевать ее расположение. Хотел ли я заполучить ее в постель? Этого я очень боялся. Хотел ли доказать, что я порядочный человек, что у меня честные намерения, что я не глуп и не наивен? Да, хотел. Получилось ли это сделать хотя бы отчасти? Нет. Может, у меня безобразная внешность? Не знаю. Может, я бестолков? Не исключено. Было ли все это причиной, по которой я не мог рассчитывать на взаимность? Пожалуй. Может, она не хотела связать свою жизнь со мной, потому что мой отец был всего лишь химиком, принадлежал к солидному среднему сословию и не представлял собой ничего выдающегося? Во всяком случае, это я себе внушил. Может, я плохо старался? Отнюдь! Делал ли я что-нибудь не так? Вовсе нет. Может, выбрал неудачный момент для признания в любви? Да, более неудачного и быть не могло. И когда я это понял? Сразу же! Впрочем, еще до поездки в Гисеньи.
Весь месяц были слышны разговоры о передвижении вооруженных формирований по ту сторону границы с Угандой. Такие разговоры велись и раньше, однако на сей раз в них было больше тревоги, а главное — больше конкретики. По слухам, повстанцы скапливались за болотами под Рухухумой, их было много, а городок Кабале и вовсе превратился в военный лагерь. Особую озабоченность вызывало то, что Хаба в стране не было. Президент улетел в Нью-Йорк вести переговоры с Международным банком реконструкции и развития о новых кредитах.
