Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2009)
— Нет, — сказал я и рубанул по корню лопатой. Лопата была острая, но корень не поддался.
Я опять рубанул.
— И вам не стыдно?
Я подумал, что стыдно, и еще раз дал по корню лопатой. Пожалуй, еще разок, и он обрубится.
Но в это время на дорожке появился мужик.
— Вы это что? — возмутился он.
— А вы не видите? — мрачно сказал я. Мне что-то стала не нравиться вся эта история.
— Зачем вы выкапываете шиповник? Не вы же сажали! — возмущенно вскричал мужик. Подходить близко он побаивался: я был сильнее и моложе его, к тому же он впопыхах забыл захватить какое-нибудь смертоносное орудие, а у меня в руках была лопата.
Я за доли секунды просчитал все это и подумал, что все, что происходит, не в мою пользу. Во-первых, невинное выкапывание куста шиповника теперь смахивало на воровство. Во-вторых, своими действиями я явно обижал и тревожил людей, которые не причинили мне никакого зла. При таком раскладе дом получит не подарок, а украденный куст шиповника, который, в чем я теперь не сомневался, не приживется, я возьму еще один грех на свою грешную душу, а ей и без того нелегко. Надо было срочно разрулить ситуацию в благоприятном смысле.
— Послушайте, — сказал я мужику. — Я уже почти выкопал этот куст. Подарите мне его. Один. Что вам, жалко, что ли?
— Я вам его не дарил.
— Ну вы жук, — сказал я. — А что теперь с ним делать прикажете?
— Вы идите, я его обратно закопаю.
— Ладно, — сказал я. — Я не знал, что этот куст вам дорог. Извините.
Мужик, похоже, не верил, что ему удалось уговорить меня.
— Там на поле, за лесополосой, много шиповника растет, — помягчевшим голосом, словно бы уговаривая меня, сказал он. — Мы в свое время там и брали…
— Спасибо, — как можно дружелюбнее сказал я. — Я просто не знал. Сейчас схожу туда и там выкопаю…
— Тут вот дорожка, тропинка тут… — предупредительно указал мне верный путь мужик.
Я пошел по тропинке. Калитка в огород была открыта, там, внутри, на лавочке под навесом сидела испуганная женщина. У калитки стояла “Волга” старой модели. Прогрохотала электричка. Я прикинул, сколько лет этим людям. По шестьдесят, наверное. Значит, когда сносили деревню, им было по сорок, сорок пять. Они могли привыкнуть работать на земле.
И отвыкнуть уже не могут. И как все крестьяне, они очень ревностно относятся к плодам рук своих. Что ж их — винить за это?
Я вышел в поле и там действительно быстро нашел несколько кустов шиповника. Не таких, правда, красивых, не лиловых, а просто розовых, но какая, в сущности, разница? Я быстро справился с двумя кустами, загрузил их в рюкзак и пошел обратно.
Огородники теперь вдвоем стояли у открытой калитки.
— Спасибо, нашел, — сказал я.
— Пожалуйста, пожалуйста… — с облегчением закивали они, убеждаясь, что хрупкая гармония их жизни восстановлена, что я не тать и не злой человек, и ничто не пострадало, и вечер замечательно золотой, и кузнечик звонко славит тепло в разогретых за день травах.
А я шел и радовался, что добыл для дома подарок, и эти кусты — они обязательно приживутся, и вечер золотой, и кузнечик…
СТАВКИ НА КОНУ
Возраст безжалостен. Раньше ко мне приставали гомосексуалисты, свидетели Иеговы и хулиганы, а ныне пристают только раздраженные кредиторы.
Про приставания гомосексуалистов я не буду рассказывать: их испытывали на себе все молодые люди, достигшие шестнадцати лет, независимо от миловидности и телосложения. Не будучи представителем “голубой” сексуальной ориентации, я не знаю принципов, которыми они руководствуются в выборе объекта своего обожания, но знаю, что, как и любая женщина, на ваш или даже на общий вкус неказистая, в конце концов находит истинного и страстного почитателя ее невидимых достоинств, так и каждый юноша, погрузившийся в бездну переходного возраста, в стремнину пробудившегося либидо, подвержен риску понравиться кому-нибудь из единополых сородичей. Иногда нужно просто трахнуть девушку, чтобы эти приставания прекратились. Глагол “трахнуть” — очень важный во всей мужской магии. А “голубые” узнают клеймо женолюбца на лице так же безошибочно, как узнают “своих”.
В возрасте тридцати лет на меня, как дождь, обрушились представители различных экзотических конфессий, которыми тогда полна была Москва. Принцип их действия был всегда одинаков: они выбирали в толпе человека поинтеллигентнее и не слишком брутальной наружности, чтобы тот не послал их сразу матом или не сунул, не дай бог, в одухотворенное лицо своим бездуховным кулаком. Я в свои тридцать лет, видимо, идеально подходил для приставаний неофитов различных вероисповеданий, поскольку нередко ходил задумавшись, как бы над смыслом бытия. Стоило мне вот так задуматься — готово, они появляются. Вот, переходят улицу. Ко мне? Могу поспорить, что ко мне. Так и есть. Кажется, кришнаиты. Два паренька лет двадцати трех.
— Здравствуйте! — радостно приветствуют меня ловцы душ человеческих.
— Здравствуйте! — живо откликаюсь я.
Ободренные моим незлобивым приветствием, они приступают к окучиванию, согласно полученным в центре своей пропаганды инструкциям:
— Вы не хотите в воскресенье посетить духовное собрание, а сейчас получить в подарок Священную Книгу?
— Я не против, — восторженно реагирую я. — Только скажите, братья мои, какую из? Какую священную книгу? Библию? Коран? Тору и Талмуд? Веды? Упанишады? Пополь-Вух? “Алмазную сутру”? Дао-дэ Цзин? Или полное собрание сочинений товарища Карлоса Кастанеды?
Некоторое время они молчат. Потом один из них начинает возиться в рюкзаке и в конце концов вытаскивает оттуда… ну, разумеется, “Бхагавад-гиту”, священную книгу индуизма, изданную на русском языке в красочной, как коробка из-под конфет, обложке.
— А-а-а! — радуюсь я ей, как старой знакомой… — Бхагавад-гитушка! Это ведь у вас “Бхагавад-гита”?
— Да, — чуть ободрившись, отзываются ловцы душ.
— Самое сокровенное знание? — наивно спрашиваю я.
— Да, — еще больше оживляются они. — Самое сокровенное…
— А в чем оно? В чем — самое-то сокровенное знание?
Они снова замолкают и тяжко сопят, явно возводя в своих душах напраслину на меня. Я не оправдал каких-то их миссионерских надежд да еще пристал с какими-то дикими вопросами. Я их понимаю — книга-то толстенная, поди знай, в чем оно — самое-то сокровенное…
— А вы приходите в воскресенье на наше собрание, там все разъяснят, — делают последнюю попытку они.
— Нет, — втолковываю им я. — На собрания ходить у меня нет времени. Вот если б вы мне сейчас коротенько объяснили…
Миссионеры начинают пятиться.
— Ну хоть самое простое...
Они забрасывают рюкзак за спину и, больше не глядя на меня, удаляются скорым шагом.
Никогда их не поймешь: ведь только-только заговорили о деле…
Однажды было еще обиднее. Я приехал домой к маме, чтобы там на компьютере (своего у меня не было: были такие доисторические времена) набрать с рукописи главу из сочиняемой мною книги про Махно. Накануне я крепко выпил с братом коньяку и наутро, съев традиционный английский поридж и запив его традиционным же английским чаем, вдруг почувствовал, что все это легло на старые дрожжи и меня опять развозит. Во всяком случае, настроение у меня было самое что ни на есть веселое, клавиатура бодро постукивала, картины гражданской войны возникали у меня в голове в цвете и в звуке, как кинокадры, работа спорилась, текст нарастал в современной компьютерной памяти, а ненужные мне отныне листки рукописи я скомкивал и бросал на пол. Часа через три работы я все еще не исчерпал творческих потенций похмелья и забросал смятыми листками весь пол комнаты. И в этот момент раздался звонок в дверь. Я выругался и пошел открывать. Кого, черт возьми, принесло?
Но, открыв дверь, я сменил гнев на милость: передо мною стояли две девушки. Одна была, мягко говоря, страшненькая, но другая зато чудо как хороша, по крайней мере на похмельный глаз. При этом они обе лепетали что-то и протягивали в мою сторону какие-то листки.
— Вы, девчонки, чего? — не понял я.
Они снова залепетали и опять стали с жаром протягивать мне листки. Я решил, что они молдаванки, но внезапно в струящемся потоке их воркования разобрал слово “Бог”.
— Бог? — спросил я, окатив их знойным перегаром. — Вы о Боге потолковать? Тогда милости прошу…
