Анатолий Азольский - Легенда о Травкине
Борода задрана к потолку, с потолка и цифры сыпятся, покрывая стол... Голова опускается, борода веником сметает цифры.
— От разработки до внедрения, чего уж говорить, годков проходит немало, сами себе мозги засираем, но выгода — великая, надежность — в простоте, никаких излишеств, пусть там, — Федор Федорович показал рукой куда-то за спину, блеснули бриллиантовые запонки, — разные модные штучки применяют, а мы по обноскам ихним сразу поймем, где что ушить, а где распороть...
— Заплату на голую задницу — это, что ли, предлагаете?..
— Так задница — всегда задница, американская ли, другая какая... И всегда голая. Портки-то снимаем, когда нужда припрет...
17
Объехав стоявшие у КПП машины, водитель приткнул «газик» к обочине, выскочил, отвязал ведро, рванулся к колонке и — застыл.
Травкин, Родин и Воронцов распахнули дверцы «газика», но выходить не решались, гадали, что за люди соседствовали с ними на 49-м километре и каким непостижимым образом люди эти могли попасть сюда. Над той же задачей бились и мозги первого года службы, солдатик растерянно оглянулся на пассажиров своих и попятился, ища у них защиты от неведомой опасности.
Лучшие легковушки штаба полигона разбросаны были у подножия холмика, на котором угощались водою какие-то важные гости, сидя за столиком, вынесенным из КПП, и сержант, чрезвычайно гордившийся тем, что именно на его долю выпала роль хозяина воды, потчевал ею гостей не так, как делал обычно, кружкою, а выставив ее в стеклянном графине, с тонкими стаканами, чтоб видна была голубоватая ее чистота. Гостей было трое, и крайним, ближе к колонке, сидел плотный мужчина в костюме, без галстука, и галстук, видимо, не был обязательным в его повседневной одежде, потому что рубашка была на «молнии». Ему давно перевалило за пятьдесят, маленький, несколько сплюснутый нос лишал мясистое лицо возможности определиться каким-либо емким словом, оно было просто усталым. Болезнь лежала на лице, давняя, чуть ли не многовековая. Рядом с ним в сладкой стариковской неге блаженствовал под солнцем яйцеголовый здоровячок. На той же скамеечке пристроился самый молодой, в пуловере. В степи сразу узнавались чужие — по одежде, по манере двигаться и осматриваться, узнавались безошибочно, как в Москве — прибывшие в столицу за покупками, как там же, в Москве, с одного взгляда определяются иностранцы, и эти, за столиком сидевшие и водой угощавшиеся, были иностранцами на полигоне, чужими, обладавшими большими правами, чем свои, и сидели они за столом так, будто на нем лежала красная до полу скатерть, будто не в степи они, под пылью и солнцем, а в зале торжественного заседания, в президиуме его. Воду мужчины постарше дегустировали маленькими глоточками, зато молодой залпом выпил стакан и сплюнул.
Пятнадцать или двадцать офицеров курили на вытоптанном пятачке, с любопытством поглядывая на того, что сидел с краю, — мясистого, плотного.
Наконец Воронцов понял, кто в тридцати метрах от них удостоен столь небывалого сервиса. Он выкинул из машины длинные ноги, посучил ими, сбросил туфли.
— Ну и носочки, — проворчал он. — Эта синтетика, скажу я вам... Никак — творцы ракетно-космической техники?
-— Они, — отозвался Родин, поскольку Травкин молчал.
— Этот... слева — Сергей Павлович?
— Он, Королев.
— Который Главный Конструктор?
— Ага.
Воронцов изловчился, подцепил пальцем носки, стянул их. Поставил ноги на землю, предварительно убедившись, что ни тарантулов, ни скорпионов поблизости нет. Брезглив был до удивления, хотя пора бы знать, что в марте нечисть эта днем прячется.
— А рядом с ним — фраер ушастый — кто это?
— Помрет — узнаешь. У него КБ по двигательным установкам.
— А шестерит кто?
— Из отряда космонавтов, Славой зовут.
— Ты-то откуда их знаешь?
— Утрясал делишки шефов. Я им и мальчик на побегушках, и доверенное лицо. С кем только не общался. Сергей Павлович — клиент весьма неудобный.
— И больной, я вижу.
— Не больной. Усталый. Ракеты вымотали его.
— Не ракеты, а срока...
— Шесть лет всего сидел.
— Намотали-то ему больше, поверь мне...
То ли хмыкнул предостерегающе Травкин, то ли кашлянул от волнения... Родин и Воронцов повернули головы — и уставились на водителя. Ведро давно уже выпало из его рук, солдатик расправлял складки стянутой ремнем выцветшей, но хорошо отстиранной рубахи. Восторженно-любовно смотрел он на того, о ком говорили его пассажиры, предвкушая миг, когда, возвратясь со службы домой, расскажет — матери, отцу, родным и двоюродным братьям и сестрам, теткам и дядям, знакомым и незнакомым, — расскажет о встрече с Главным Конструктором. Сам видел его! Собственными глазами! И он такой, каким описал его первый космонавт Земли Юрий Гагарин: широкоплечий, с добрым русским лицом, с хорошей русской фамилией. И мне, вашему сыну, вашему брату, вашему соседу, вашему знакомому, выпало счастье видеть этого человека в самой простецкой обстановке. И зовут его так: Сергей Павлович Королев!
— Опять мозоль, — горестно произнес Воронцов, переводя глаза на пальцы ног. — Чехи совсем распустились, в капстраны еще ничего дают, а как нам — сплошной брак... В июне тридцать восьмого его взяли, на квартире, сопротивление не оказывал. В Бутырке сидел.
— Донос? — прошелестел Родин.
— А как же... Не без этого.
— Беззаконие, значит... — весело констатировал Родин.
— Мне-то уж чернушки не лепи... «Беззаконие»... Чтоб при Coco Джугашвили — закон нарушали?.. Да ни один опер не мог чихнуть без разрешения сверху. Все было в полном соответствии с законом.
— Закон не может вводить беззаконие!
— Эк тебя разобрало... Это он тебе таким кажется — закон. А ты смотри на закон глазами той эпохи. Историку — и не знать о принципе историзма...
— Отлично знаю. Железное правило: измеряй предмет только той линейкой, что сделана из материала предмета, иначе ошибка неизбежна.
— Верно.
— Что я и делаю сейчас. Ибо иной линейки, чем нынешняя, у меня быть не может!.. Ладно, с принципом историзма покончено. Что дальше-то? Ну, Бутырка, — нетерпеливо напомнил Родин.
— А что могло быть дальше вообще?.. Отвесили червонец плюс по рогам пятерик.
— По рогам — это что?.. Ты нормальным языком говорить можешь?
— Я и говорю нормальным языком. Поражение в правах на пять лет после отбытия заключения. Судила Военная коллегия Верховного Суда, статья 58-я, пункты 7, 8, 9, 10, 11, 17, 18, по-божески отвалили, червонец в те времена давали запросто, как жетон в раздевалке. Он, Королев, вообще везучий. В сороковом году отправляли его с Колымы обратно, в Москву, так он на транспорт опоздал, заболел, а транспорт — утонул. Человеку везло всю жизнь.
— А чего его отправляли обратно?.. Оправдали? Освободили? — спрашивал Родин с каким-то затаенным торжеством, и что-то истерическое пробулькивало в вопросах его.
— Освободили?.. Как бы не так, срок-то не отбыл... Туполева освободили, с Соловков привезли в Москву «Ту-2» доводить; Туполеву конструкторы были нужны, вот и Королев понадобился. Под конвоем творил, в Вешняках всем лагерникам барак отвели. Да недолго длилась малина. Приехал как-то кум, поговорил с Королевым и добавил ему червонец.
— Себе, себе противоречишь, Воронцов. Кум добавлять не может, добавляет коллегия. Нарушил все-таки закон кум твой.
— Кому другому говори... — начал злиться Воронцов. — По закону все делалось. Кум на допрос приглашал другого опера, вместе они выслушивали заключенного, и, что бы тот ни говорил, все подпадало под антисоветскую агитацию, то есть еще червонец.
— Значит, я правильно понял: сидишь не дышишь — червонец, разок дыхнул — еще червонец.
— Правильно понял, наконец-то, а то хилял за чистодела. Но формально ты прав, коллегия добавила червонец, а потом еще восемь... или сбросила с червонца два года, не помню уж. Вкалывал он в Омске, заместителем начальника цеха авиазавода, потом в Казани, по специальности своей, главным конструктором АРУ, авиационной ракетной установки, на «Пе-2» ставили ее... потом... — что потом?.. — да, испытывал высотный истребитель.
— Освободили уже все-таки?
— Это за что освобождать-то его?.. Немцы его освободили.
— Немцы?.. Казань, что ли, немцы взяли?
— Тоже мне — историк... Немцы завершили испытания ФАУ-2, тут уж наши спохватились, бросились своих ракетчиков искать — в лагерях и тюрьмах, разумеется, в самых надежных местах, это госбанк можно ограбить, сберкассу взять, а человека с нужным для государства интеллектом из тюрьмы не похитишь. Ну и Королева нашли. В июле сорок четвертого года — постановление Президиума Верховного Совета о снятии судимостей и досрочном освобождении. Все по закону.
— И что — правительственная телеграмма в Казань? Извинения, цветы, оркестр?
