Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король
Они легли спать, преисполнившись поистине воинской решимости: коль скоро есть пристойная постель, надо этим пользоваться, но уже к восьми часам утра все собрались в унылой столовой, оклеенной обоями в цветочек, — бордовые лилии по бежевому полю, на стенах которой висели бра грубой работы (с лампочками по сорок ватт). Даже рогалики казались им сырыми. Из столовой был выход во двор. Пока все были настроены оптимистически. Они выспались, выпьют сейчас горячего кофе или чего-нибудь еще, а вечером на аренах Фрежюса места хватит для всех.
— Все наладится, — сказал Марсьаль с надеждой. — Я, между прочим, встал пораньше, чтобы купить… Вышел на минуточку, и было ветрено. Все будет хорошо, я уверен.
Жан-Пьер вопросительно взглянул на него, но ничего не сказал. Если Марсьаль не решался упомянуть название газеты, значит, оценка критики была удручающей. Действительно, из деликатности по отношению к Дикки лучше было делать вид, что в газетах вообще ничего не появилось. Но сердце его сжалось. Они ничего не поняли… Предпочитали вульгарных примитивных певцов, в «подлинно французском духе», вроде… Он опять спохватился. Даже про себя незачем называть имела этих певцов, — а вдруг это принесет несчастье Дикки?
— Ну конечно же, все наладится! — выпалила м-ль Вольф с несколько наигранной горячностью. — Кстати, мне известно, что билеты на концерт во Фрежюсе раскуплены заранее. Пять тысяч мест, сказал мне г-н Боду.
— На Мирей Матье было продано девять тысяч, — бестактно заметила Полина.
— Мирей Матье! — презрительно фыркнул Жан-Пьер, а Анна-Мари посмотрела на Полину так, будто та сказала нечто непристойное, и вздохнула: — О!
— Что «о!»? Что такое я сказала? Это же факт.
Полина оторвалась от своего кофе с молоком, на ее верхней губе повисла пена.
— Это досадный факт, — поправила немного задетая м-ль Вольф.
— Конечно! Но я вовсе не хотела сказать… О! Вы же знаете, как я ЛЮБЛЮ Дикки! Я хотела сказать, что при таком уровне исполнения, как у него…
Полина вся пылала, чувствуя себя без вины виноватой, Эльза Вольф в очередной раз отметила про себя, как красивы ее выразительные глаза и чистейший лоб. Если бы эта девочка хоть немного следила за собой… Эльза вздохнула. Будь у нее самой чуть больше денег, она могла бы позаботиться об этой малышке, найти ей хорошего парикмахера, подарить несколько туалетов… Но этого «чуть» у нее не было. Денег не было совсем. С завтрашнего дня, будет дождь или нет, ночевать ей придется в спальном мешке. Представив себе эту грустную картину, она инстинктивно глотнула еще немного горячего кофе.
— Вы видели вчера девчурку? Ей и четырех лет не будет, а она знает наизусть все песни! «В сердцах и цветах», «Проблема рая», «В серебре и лазури»… Что за прелесть!
— Дети знают… — меланхолически заметил Жан-Пьер.
Когда что-нибудь не ладилось, непонимание, от которого мог пострадать Дикки, заставляло Жан-Пьера задумываться и о легкомыслии Марсьаля. Он, бесспорно, мил, доброжелателен… Но разве может по-настоящему понять, что собой представляет Дикки? Жан-Пьер смотрел, как Марсьаль смеется и берет еще один рогалик. Брать новый рогалик, когда появилась ругательская статья о Дикки!
— Искусство не делают с хорошими чувствами, — высокопарно произнесла Эльза.
— О! — сказал Жан-Пьер. — Вы не можете так думать, дорогая! Вы же тонкая натура.
— Это цитата откуда-то.
— Запиши ее себе в книжку для твоих клиенток, — съязвила Анна-Мари.
Дверь унылой столовой приоткрылась, и, все еще прихрамывая, вошла фанатка из Компьеня.
— О! Дискуссия в разгаре! — с сожалением воскликнула она. — Я все проспала, но вчера вечером от волнения я была просто без сил… Какой концерт! Какие чудесные новые песни! Когда я слышу такое, то чувствую, что люблю весь мир!
Ее побледневшее лицо светилось. Эта безоглядная восторженность немного смутила остальных.
— Всех угощаю кофе! — неожиданно выпалила Эльза. Ей зааплодировали. Согласие было восстановлено. Она обойдется без завтрака в полдень, только и всего.
В автобусе, когда удалось сесть подальше от остальных, Жан-Пьер шепнул Марсьалю:
— Скажи-ка… в газете… Что там такое?
Марсьаль огляделся, затем, удостоверившись, что их никто не слышит, сказал:
— Критическая статья в «Клерон», просто ужас! Пишут, что Дикки пошл, женоподобен… Что тексты песен бес… бесхребетные. Что костюмы и грим безобразны, и статья заканчивается словами «ширпотреб а-ля Сара Бернар, только без ее божественного голоса».
— О! — вздохнул Жан-Пьер, не находя слов, чтобы выразить свое возмущение.
Марсьаль еще больше понизил голос и еле слышно прошептал:
— Хуже всего то, что это совпадает со статьей в «Барнуме», ну знаешь, той, что должна была появиться под заголовком: «Кого он любит?»
— Ну и что же? Так ведь было условлено?
— Было условлено, но парень не сделал того, о чем договаривались… Он должен был написать: выступая в кабаре, Дикки пользовался огромным успехом у женщин и т. д., сегодня же он — мечтатель, всего лишь любезен со своими поклонницами, а с короткими интрижками покончено, кого же втайне он любит, объяснился ли уже, и далее всякая такая канитель, понятно?
— Ну?
— Так вот, вместо этого он написал: «Он не такой, как другие. Кого же он любит?» — и, не упомянув о том, что Дикки пользовался успехом у женщин, пишет: в отличие от других певцов он не пользуется услугами возбужденных девушек, предлагающих ему себя. Так в чем же загадка? То есть он намекает на то, что у Дикки иные склонности, вот!
— Нет!!
— Тише! «Барнум» читают почти все, а «Клерон», стоит лишь уехать из этих мест… Кто знает, может быть, на кого-то они и повлияют…
— Ты думаешь? (Жану-Пьеру это казалось немыслимым.) Как могут повлиять такие сплетни, такие мерзкие выдумки… Всем известно, что Дикки далек от всего этого, он же Ангел!
— Во всяком случае, такого он не заслужил. Но не говори никому об этом, если тебя не спросят.
— У меня нет никакого желания болтать о таких вещах, — сказал Жан-Пьер. — Об этих гадостях! Сам подумай!
Оба они были возмущены.
«Какой мерзавец подсунул ему газеты? Попадись он мне! Я его…»
Алекс задыхался, глаза у него сверкали. Арены Фрежюса — это все-таки кое-что значит! Погода разгулялась, выглянуло солнце, но жары нет — идеальные условия, Дикки отдыхал в «Гранд-отеле», приехал как раз вовремя, и вдруг неприятность: какой-то негодяй послал в его комнату номер «Барнума» со статьей, о которой никто не говорит, но все прочитали.
Хотя Алекс всегда был готов превозносить до небес уравновешенность, серьезность и миролюбивый нрав Дикки, которому нравились только музыка и леса, он все же сознавал, что временами с ним происходит что-то неладное. Усталость, конечно. К тому же Дикки злоупотребляет снотворными и возбуждающими средствами. Вот уже четыре года они работают без передышки. «Звезду» надо «ставить на ноги». Когда-нибудь потом (это «потом» постоянно отодвигалось) они устроят себе отдых, и Дикки, если захочет, даже сможет не выступать. Но успех, эта огромная волна, подхватившая Фредерика Руа, еще ненадежен. Именно потому, что он огромен. Несоразмерен? Нет, Алекс так не думает, да и что «соразмерно» в этом презренном мире? Но безумный успех подобен безумной любви: достаточно какого-нибудь пустяка…
И вот новая серия язвительных статей, которые какой-то мерзавец прислал Дикки в номер! Неудивительно, что он разволновался. Среди «звезд» попадаются всякие: одни страдают манией величия, другие нахальны, третьи истеричны, одержимы комплексами, есть алкоголики, есть… Дикки — четвертый или пятый певец, которому Алекс создает или пытается создать имя: и он далеко не самый худший из всех. К тому же единственный, чей успех превзошел ожидания: следовательно, он имеет право на особенно бережное обращение, право жить в коконе, пока все это продолжается, не видеть, как в хрупкой уверенности, позволяющей ему побеждать, образуется трещина… И вот достаточно какой-то бульварной газетенки или завистника… «Его нельзя оставлять ни на минуту…» — думает удрученный Алекс.
— Рубленый бифштекс? — спросил Дикки.
— Да.
— Салат и бордо, хорошо?
— Согласен.
Роже знал, что Дикки не выносил, когда едят не те блюда, что и он, особенно если удостаивал приятеля приглашения в номер. Было три часа дня, а Дикки только завтракал. Роже в это время не был голоден. Но кому до этого дело?
— И еще, Роже, я хотел бы заказать что-нибудь на десерт — взбитые сливки, конфеты, мороженое… Как ты думаешь, мне это не повредит?
— Ну если в виде исключения… Я дам тебе что-нибудь от печени, примешь перед едой…
— Шикарно. Значит, заказываю на двоих?
— Разумеется.
Придется съесть огромную порцию разноцветного мороженого, чтобы доставить Дикки удовольствие. Роже смотрел, как Дикки включает телевизор, заказывает завтрак, надевает халат из бело-голубого шелка (подарок фанатов). Лицо его спокойно, он улыбается, светится радостью заключенного, получившего разрешение на пятнадцатиминутную прогулку. Временами, когда Роже Жаннекен не сердился на Дикки, он даже его жалел. Бедный «идол», которого каждый может баловать как собачку, но от кого любой требует своей доли, словно он капитал, поделенный среди множества акционеров… Бедный «король», для которого сидеть в номере одному и есть мороженое «микадо» — величайшая радость…
