Наталья Арбузова - Можете звать меня Татьяной
В Москве Иринина дочь предательница Елена давно оставила государству комнату в коммуналке, что получила путем размена, выселив мать в коммуналку же. Они с мужем и дочерью Ксенией жили в трехкомнатном кооперативе. Богатые нефтяные семидесятые годы – эпоха кооперативов. Могла бы Еленушка и не трогать мать с места. Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается. Кроткая Татьяна со вторым мужем Вадимом Сугробовым жила у речного вокзала так тихо и дружно, что о ней и сказать-то было нечего. Зато о сыне ее Павлике ой много чего можно было сказать. Дубровка у речного превратилась в его родовой парк. Павлик повадился туда ходить один – брат записался в авиамодельный кружок. Иной раз вся их авиамодельная компания заявлялась в Павликовы владения. Жужжали, крутились на веревочках самолетики. Павлик смотрел ради вежливости, а видел лишь, как кружились в воздухе темные пожухлые листья дубов, ему принадлежащих. Расступались перед Павлом аллеи, и белел барский дом, полный сокровенных воспоминаний. Кому там бабушка Ирина в будущем завещает тогда уже приватизированную квартиру – тьфу и ногой затереть. Павлу досталось островцовское наследство. Ихние гены. И стихия стиха захватила Павла.
Смуглый отрок бродил по аллеям, у озерных грустил берегов. Смуглым Павел был в мать, в Татьяну. Петруша – тот посветлее. Грустил Павел не у озерных, а у речных берегов. Но что настроение у него было пушкинское – так это точно. Непростая островцовская наследственность в данном конкретном случае проявилась еще и таким образом. Отчим у Петра-Павла был что надо. Среди людей опасных профессий плохих парней не встречается. Касается и летчиков, и шахтеров. Но, кто что ни говори, Петруша рос сугробовским мальчиком, а Павлиик островцовским. Через три поколения пробился росток. В дуплах дубов у речного вокзала хранились лично для Павлика рассыпающиеся послания из прошлого. Он повторял отрочество прадеда своего Алексея Федорыча. Тому гимназический товарищ посоветовал: «Пиши, мой милый». Не осмелился. Писать стал Павлик.
Ты, слово, было вначале. Все смыслы в тебе, все оттенки. Если что вообще сохранится, то сохранишься ты. Народы исчезнут, сменятся цивилизации. Будут гореть библиотеки, уйдут под воду целые города. Но выплывешь, сохранишься в неожиданных списках и воцаришься снова ты, слово, свидетельство нашей души о страданьях, надежде, победе над тленьем. Нет ничего на земле более хрупкого – более сильного. Звучи же в тиши, слово отрока. Прячьтесь в дуплах дубов новые свитки – и ваше время придет. Небес невесомые сферы запишут откровения слов – наших снов о бессмертии. Не верьте тому, кто скажет, что мы не вечны. Беспечно пишите, выгоды не ища.
Ирине семьдесят, Павлику десять. А получилось – самые близкие люди. Ирина рассказывает внуку, что ждет Россию. Через пятнадцать лет не станет прежней страны. Будет стрельба и танки в Москве. Не твое, милый Павлик, дело. Уедем мы в Кострому, там русским духом пахнет. Нет, нам не спрятаться, бабушка. С нами всё это случится, я вижу не хуже тебя. Мои у речного дубы – основа моей судьбы. Останусь здесь, разделю российские беды.
Осень, Ирине восемьдесят. Вдоль улицы Санникова дует такой холодный ветер, точно прилетел с земли Санникова. Павел оставил речной вокзал брату Петруше, живет у бабушки. Ни в какую Кострому они не уехали, хоть уж проклевывается перестройка, и вот-вот начнут сбываться их коллективные предсказанья. Петр и Павел оба на втором курсе. Петруша в институте гражданской авиации, где преподают мать и обожаемый отчим. У Петруши в группе одни парни. Павел в литинституте имени Горького, у него в группе одни девчонки. Женщины в Отрадном пронюхали об Ирининых способностях и ходят к ней нескончаемой процессией.
Сидит, мнется. Теребит подол, совсем как деревенские девушки. Смотрит не на Ирину – смотрит в окно. Что там за окном? такие же девятиэтажные дома да утренний свет, поздно проснувшийся. Тетушка Ирина, я вам материно колечко принесла. Раскрывает ладонь – кольцо блеснуло чуть потемневшим золотцем. Кольцо, кольцо, ко мне! Но Ирина качает головою, взглядом отодвигает колечко подальше от себя на девичьей ладони. Она знает, зачем бедняга пришла. В другой руке девушки уж явилась фотография. Простоватый парень, открытое лицо. Шофер. Ирине ничего рассказывать не надо. Понимаешь, милая, приворот добром не обернется для того, кого хотят приворожить. Тем более для твоего Славы. Разобьется где-нибудь на дороге. Я вижу даже где. Он ведь водит камаз в Ригу. Так что… Тетушка Ирина, откуда вы всё знаете? Зоечка, я сама не пойму. Открывается мне, будто третьим глазом гляжу. Надень перстенек на средний палец и не снимай. Кто тебе кольцо на безымянный палец попробует переодеть – а кольцо соскользнет - пусть сам его с полу и подымет. Тогда между вами выйдет любовь. Тетушка Ирина, а можно я вам руку поцелую? Нет, нельзя. Иди с богом и о Славе больше не думай. Я тебе его из головы убрала. Ушла Зоя по скользкому утреннему ледочку. Ирина в изнеможении опустилась на диван. Была кликуша, была знахарка – стала колдунья. Не увидала, сотворила Зоино будущее. Трудно было. Разве Ирина просила для себя такого? само навязалось.
Два года минуло – снята опала с церкви. Звон летит ввысь, земля с небом братается. Людей ровно как прорвало – добиваются крещения. Ирина достала золотой крестик своего детства, надела. Сейчас уйдет от нее чародейство. Не ушло. Ирина двигает взглядом стрелки часов. Пойти во владыкинскую церковь, поговорить со священником? да нет, они все набраны наспех. а прошлое у них поганое. Перекрестила лоб, посмотрела на часы – стрелки сдвинулись назад. И то неплохо.
Петр-Павел уже на четвертом курсе. Весна царит повсюду, и у Головинских прудов, и на тверском бульваре. Петруша нашел девочку у себя в институте. Двумя курсами моложе, на отделении прикладной математики. Зовут Любой, у ней честные светлые глазки. Невеста. Стоят на мостике, где некогда выясняли отношения Татьяна с Вадимом Сугробовым. Ива цветет, в воде желтая пыльца. Павла взяла себе дерзкая девочка Лариса из его же группы. Она пишет правильные посредственные стихи. Цапнула Павла лишь потому, что единственный парень в группе. О свадьбе речь нейдет – она себе еще найдет. Но домой к себе водит, ложится с ним в постель. Ох, неладно. Ирина знает, а отворожить Павла боится. Это дело опасное.. Хотя из Зоиной головы она вроде бы убрала шофера Славу? Но это было так, внушение. С Павлом о его сердечных делах и заговаривать нельзя.
Пришел и голодный восемьдесят девятый, и бурный девяностый. Всё сбывается, что Ирине когда-то привиделось. Не видать бы, не знать бы. Петруша женился на своей тихонькой Любочке. Живет у тещи-поварихи, работает в домодедовском аэропорту. Родил дочь Женю. Жизнь идет, никуда не денешься. Павла давно бросила его единственная Лариса. Павел преподает в школе литературу. Поэт, называется. Более чем скромно. Как только началась приватизация квартир, алчная Иринина дочь Елена засуетилась. Помогла матери всё оформить, и сразу – бух! дарственную на свое имя. Получилось, Ирина прописана у дочери. Молчаливый Павел ушел жить к Татьяне и доброму отчиму Вадиму. Живут, ладят.
Ветреный день у речного. Завернули холода – дуб распускается. Двадцатисемилетний Павел ходит, трогает темные стволы. Где дупла, в которых таились посланья из дедовских времен? закрылись, затянулись. Ему, Павлу, самому предстоит связать нити прошло и будущего. Когда-то рассохнутся дубы, обнажат его записки. Сейчас преподаванье – его служенье. Павел исполняет предначертанное с рвением. Подростки в разношерстной одежонке слушают Павла с открытыми ртами. Оказывается, у нас был не только Пушкин. У нас много чего было и еще много чего будет. Слушайте Учителя, Учитель знает.
Уж и по Белому дому отстрелялись – всё как по писаному. Ирине под девяносто. Лежит на диване сухонькая, легонькая. Все запястья насквозь просвечивают, все косточки на висках видать. Женщины отрадненские кругом нее усердствуют. Стряпают. пол моют, стирают. Слушают, что ждет их самих и всю их родню. Иной раз Ирина махнет им прозрачной рукой уйти в другую комнату, останется с одной из них посекретничать. Ранняя весна, окно еще заклеено, за стеклом чирикает оголтелый воробей. Молодая женщина смотрит в пол так пристально, будто видит насквозь подвал. «Ну что, Катя?» (Откуда она мое имя знает?) «Нету, бабушка Ирина, у меня детей. Шестой год замужем». Ирина долго молчит. Беда ей знакомая. Собирается с мыслями. «Ты вот что, Катя. Открой шпингалеты и рвани со всей силы заклеенное окно. Бумага треснет, окошко отворится – тут мне говорить». Распахнулось окно, дунул чистый воздух. Ирина возьми да крикни: «Нил весну впустил, тебе понести! Ладно, можешь закрыть». – «Бабушка Ирина, а кто такой Нил?» - «Не знаю, я с ним на свете разминулась. Не поминай попусту его имени, не надо».
Иной раз сидят наедине с Павлом. Ушли хлопотливые женщины, оставив их наедине. «Ты видишь, Павлик, островцовский наш дом и парк?» - «Как сейчас вижу, бабушка». – «Будут у тебя дети, передашь им свое тайное зрение. Женишься ты в сорок два года, уж без меня, на восемнадцатилетней девушке». – «Да мне тоже так видится. Только, боюсь, не будет она счастлива. Повторит твою жизнь». – «Нет, не повторит, а перепишет набело. Будет любить тебя и твоих троих сыновей. А чем кормить семью, особенно не пекись. Бог даст день, и бог даст пищу». – «Ты в НЕГО веришь, бабушка?» - «Да нет, до конца не верю. Так, к слову пришлось». Друг покойного Татьяниного деда Алексея Федорыча, известный врач Захарьин, был завзятым атеистом. Однажды в трудный момент жизни на глазах у Татьяниного деда он перекрестился. «Ты ж не веришь», - сказал ему в изумленье Алексей Федорыч. Доктор Захарьин робко оглянулся и отвечал: «А ну как есть…» Веришь, не веришь, а идешь в запредельные миры. Идешь, Иринушка, неуверенной поступью. Пусть тебя встретит несказанное сиянье. Пусть всё окажется паче твоего чаянья. Перешагни, не бойся. Ну же.
