Елена Ляпота - Через тернии к свету (СИ)
— Помню, — Кузьмин-младший пожал плечами, — Но, зная процедуру, сдается мне, волонтеров найдется немного.
— Они и не нужны, Дима, — Кузьмин внимательно посмотрел на сына, — Отправишься ты.
Дима подался вперед, почти вплотную приблизившись к отцу. Лицо его выражало испуг и одновременно зарделось от восторга.
— Уверен?! Почему я? Нет, я совсем не трушу, просто…
— У меня к тебе особое поручение.
Кузьмин на несколько секунд замолчал, затем собрался с духом и достал из кармана небольшой снимок.
— Пожалуйста, отыщи эту девушку. Ее зовут. Звали. Василиса. Узнай, как она там.
Дима усмехнулся, взял из рук отца фотографию и, мельком взглянув, сунул в нагрудный карман.
— Будет сделано, шеф.
На подготовку путешествия ушло два дня. Все это время сотрудники лаборатории подозрительно поглядывали на Кузьмина-младшего, стойко терпевшего бесконечные тесты и инъекции, мучились от зависти — ну почему Кузьмин, и вздыхали от облегчения — и слава Богу.
Не то, чтобы путешествие было опасным. Нет, физически оно совершенно безвредно. Но вот морально — очень тяжело. Особенно если долго. А нынешняя парочка отправлялась на целый день. Возможно, не на один. Кто его знает, как отразится на них общение с мертвыми? Ведь нелегко общаться с теми, кого больше нет.
Сам Дмитрий Кузьмин, на первый взгляд, совершенно не нервничал и смотрел на бесконечную суету вокруг с загадочной полуулыбкой. Его будущий спутник Артур Топалов — с тщательно вылепленной гримасой восторга. О том, что происходило внутри каждого из них, остальные могли только догадываться.
Когда пришло время отправиться в путь, контактеров заботливо уложили в капсулы жизнеобеспечения и обвешали всяческими приборами и датчиками.
Директор лаборатории, неизменно присутствующий на всех ответственных операциях, глубоко вздохнул и положил руку на рычаг пуска.
— Погодите, — Топалов внезапно подскочил, сорвав с себя десяток датчиков, — Погодите.
Вся лаборатория, включая скептически ухмыляющегося Кузьмина, уставилась на него во все глаза.
Топалов сначала покраснел, затем побледнел и спросил срывающимся от волнения голосом:
— Скажите, есть ли какая-нибудь хоть малейшая вероятность, что я не вернусь?
— Есть, — честно признался директор лаборатории, — Если тебе там понравится.
Топалов нервно хохотнул, но, заметив, что лица у всех абсолютно серьезны, сник и улегся обратно в капсулу.
Сотрудники лаборатории тотчас же подскочили, возвращая на место датчики.
Спустя несколько секунд Топалов услышал, как крышка капсулы медленно закрывается.
— Поехали! — последнее человеческое слово проскользнуло в щель, а после наступила тишина.
Сначала было хорошо. Тело будто окутало саваном, а по спине пробежал легкий, даже приятный озноб. Затем появился свет — много белого слепящего света. Кузьмин чувствовал, будто летит по бесконечному тоннелю в неизвестном направлении. Чудесное ощущение. Дима закрыл глаза, наслаждаясь чувствами, пока возможно. Скоро, очень скоро будет не так хорошо.
Белый свет сменился голубым. Потом — фиолетовым. А затем перед глазами завертелся весь спектр радуги, и все вокруг начало трястись. Бешеная тряска. Будто на гигантском велосипеде по битым кирпичам. Чувства, будто выколачивают душу. И это действительно было так.
Кузьмин знал, что физическая оболочка его сейчас в коме. А душа, сознание только-только засасывает огромная воронка. Вход в нематериальный мир, где все кажется живым и осязаемым, хотя на самом деле давным-давно умерло, стремительно распахнул свою ненасытную пасть.
Кузьмин знал, что нельзя перейти в другой мир налегке. Прошлое мелькало перед глазами обрывками воспоминаний. Причем самых ярких. В его случае — самых болезненных. Вот ему снова четыре. Мать молча затаилась в углу и не смотрит в его сторону. Отец. Присел на корточки и держит его за плечи.
— Понимаешь, сын, не все люди созданы быть родителями. Иногда они принимают поспешные решения, а потом оказываются не готовы. Тебе будет лучше с другими детьми. Они — тоже семья.
Семья. Семья. Вычурно-красивые стены детдома. Жалостливо-занятые улыбки воспитателей. Ехидное злорадство сирот, вовсе не видевших своих настоящих родителей.
Петр Кузьмин — вечно задумчивый. Понимающий абсолютно все, щедрый, но скупой на ласку. Его старшая сестра, невысокая худая стерва, вечно отворачивающая нос.
— Петь, но ты же можешь иметь собственных детей. Зачем?
Бабушка — мама Петра. Смотрела на него с грустью и даже по-своему любила. Она не задавала вопроса «зачем». И Дима ей был благодарен.
Он помнил все. Но лучше было бы забыть.
А здесь — в этом мире, прошлое всколыхнулось, подняв на поверхность илистый осадок, и на душе стало мутно. И зачем отец отправил именно его в путешествие? В лаборатории наберется человек десять, готовых в любую минуту.
Ах да, эта Василиса…
Кто она — Дима почему-то забыл спросить. А отец, как всегда, промолчал.
— Ну что? — Артур Топалов сидел на пушистой зеленой траве, обхватив руками колени, и смотрел куда-то перед собой, — Если это рай, то, пожалуй, я подпишусь в рекламном проспекте.
Кузьмин приподнялся и уткнулся взглядом в голубое небо, полоску сиреневатых гор, россыпи золотистых лютиков, словно накапанные кистью художника. Он знал, что загробный мир выглядит именно так — со слов предшественников. Но видеть его собственными глазами было восхитительно.
— Это тебе не соседний континент. Местные жители не смогут нанести ответный визит. Поэтому Кодекс запрещает разглашать…
— Я пошутил, пошутил, — замахал руками Топалов.
Кузьмин понимающе улыбнулся.
— Где мы будем искать нашего профессора?
— Не имею ни малейшего понятия.
— Я думал, у вас все схвачено.
— Забыли, знаешь, завести гида, — съязвил Кузьмин, — Будем ходить, спрашивать, куда прибывают новички.
Топалов вскочил на ноги и стал теребить траву носком ноги.
— И долго так?
— Откуда ж мне знать? — ответил Кузьмин, озираясь вокруг.
— Да, дела…
Кузьмин подошел к Топалову вплотную и положил ладонь на плечо.
— Ты ведь понимаешь, мы помогаем, как можем. Риск есть всегда.
Топалов раздраженно дернул плечами и плюнул себе под ноги. Слюна повисла блестящей паутинкой на густой зелени.
— Что-то вы больно нерешительные, молодежь!
Топалов с Кузьминым дружно подпрыгнули на месте от неожиданности и обернулись. И тут же ахнули от изумления. Перед ними стоял профессор Барканцев собственной персоной и курил длинную гавайскую сигару.
— Нерешительные, — повторил профессор. — Траву пачкаете. А еще называетесь цивилизованными людьми.
В глазах его играли смешинки. Он наслаждался произведенным эффектом, стряхивая пепел на землю.
— Профессор! — очнулся Топалов, — Как я рад вас видеть!
— Меня хоть похоронили? — обыденным голосом, в котором, впрочем, слышалось хорошо скрываемое волнение, спросил Барканцев.
— Конечно, — радостно заверил его Топалов, — Все, как полагается.
Кузьмин едва заметно хмыкнул. Топалов спохватился и сконфуженно замолчал.
— Вы, это, извините. Я не нарочно.
— Дурак! — закончил за него Барканцев и рассмеялся, — Что уж там. Я уже начал привыкать. Сперва тяжело было. Вот, добрый человек попался, сигарой угостил. На Земле уж лет пятьдесят не курят. А зря…
— А вы вроде как не удивлены, — заметил Кузьмин.
— Чему удивляться, — пожал плечами Барканцев, — Я, молодой человек, любую ситуацию знаю наперед. Поэтому ждал, когда по мою душу явятся. Вы, если не ошибаюсь, сотрудник лаборатории исследования жизни после смерти?
— Кузьмин Дмитрий.
— Кузьмин, — Барканцев почесал затылок, словно вспоминая что-то важное, — Ваш батюшка, если не ошибаюсь, руководитель лаборатории?
— А вы откуда знаете? — удивился Топалов.
— Я, мой милый, потому и руководитель проекта, что в курсе всего вокруг. Это тебе не у директора шестерить. Тут мозги включать надо.
— Да я! — обиделся Топалов и замолчал.
Барканцев невозмутимо пустил в воздух несколько колечек дыма и долго любовался ими, как произведением искусства. Топалов обиженно сопел. Кузьмин думал о чем-то своем.
— Вы случайно ждали нас именно здесь? — наконец, спросил Топалов.
— Да нет, — ответил Барканцев, — Отсюда все начинается. Если можно так сказать. Сюда приходят новички. Удивленные и раздосадованные. Потом потихоньку приходят в себя и двигают дальше. За три дня, что я тут, столько народу появилось на этой поляне — я отродясь столько не встречал. Хотя, может, и встречал. Память что-то барахлить стала. Но это и не удивительно — после смерти вредно помнить все, что было до нее. Старожилы здесь, как я заметил, счастливы.
