Азарий Лапидус - Падающие в небеса
– Это правильно! Но что я могу сделать?
– Вот мы и подошли к главному. Мы считаем, что человек, вошедший в доверие к Липсицу, сможет получить данные из его архива. Надеемся, что он хранит свои записи в компьютере. Тогда – предметом нашего интереса является жесткий диск. Если же он работает по старинке и ведет дневники, задача усложняется – придется их скопировать. Вы видите: никаких уколов зонтиком или стрельбы из авторучки. Вам предлагается принять участие в решении очень благородной задачи во имя интересов нашей Родины.
Сапожников открыл рот от удивления. Он не мог и близко представить, что перед ним будет поставлена такая сложная задача. С чего начинать, как попасть в дом к Липсицу и, главное, чем будет чреват провал? Михаил Петрович вырос в Советском Союзе, в атмосфере, в которой с младенчества внушали, что мы лучшие, что наша страна самая сильная, и если что-нибудь случится, эта самая великая держава нас защитит. Позже эта иллюзия растворилась. От нее не осталось и воспоминания. Теперь мы побеждаем только там, где являемся действительно лучшими, но слишком часто проигрываем, а иногда и до глубочайшего позора. У нас не осталось веры в некую всесильную материю, способную в последний момент таинственно появиться и по мановению волшебной палочки решить все проблемы.
Пауза после слов Беленького затягивалась. Авдеев нетерпеливо заерзал на стуле. Сапожников, судорожно соображавший, что бы придумать для отказа от этого нелепого задания, произнес первое, что пришло ему в голову:
– Я не уверен, что смогу, у меня не получится.
– Мы поможем, – сказал Беленький. – А если я провалюсь?
– Я же сказал, мы поможем!
– Знаете, Илья Иосифович, мне вспоминается один старый анекдот из советских времен. Рассказать?
– Попробуйте, – без особого желания произнес Беленький. Видимо, он уже исчерпал свой лимит времени, отведенный Сапожникову, и должен был заниматься другими делами.
Михаил Петрович сделал вид, что не понял интонацию Беленького, и начал рассказывать анекдот.
– Середина семидесятых годов. Во дворце спорта играют в хоккей наши с канадцами. Генеральный секретарь Брежнев сидит в закрытой ложе вместе с членами Политбюро. Вдруг на трибунах начинают скандировать: «Шайбу! Шайбу», мешая вождю смотреть хоккей. Он, недовольный, поднимает трубку телефона и коротко бросает: «Шайбу!», и в ту же секунду вой на трибунах: «Г-о-л!!!»
Беленький в своих мыслях был где-то далеко и никак не отреагировал, а Авдеев натянуто рассмеялся, как будто задавая вопрос: «К чему ты это рассказал?», а вслух произнес:
– Вот так примерно и с твоим прикрытием будет.
– Нет, дорогой мой друг Антон. Не будет так. Потому что ничего из той былинной мощи у нас не осталось, и ты прекрасно это знаешь. Если сейчас мой анекдот рассказать юноше лет восемнадцати, то придется очень долго объяснять его смысл. А значит, там никто меня не сможет вытащить в случае неудачи. Согласны?
На сей раз Сапожников задал свой вопрос непосредственно Беленькому, и тот был вынужден вернуться к беседе:
– И так, и не так. Я не буду сейчас раскрывать весь арсенал, которым мы обладаем в настоящее время, но с чем я не могу не согласиться – проблемы у вас могут возникнуть. Думаю, сообща мы их решим.
Говоря «сообща», Беленький не кривил душой. Прежде чем взять Сапожникова в разработку, он очень скрупулезно изучал материалы о нем. Опытный разведчик и руководитель Беленький понял, что Сапожников как никто другой подходит для выполнения планируемого задания. У Михаила Петровича был тонкий ум, мгновенная реакция, быстрота в принятии решений, связи, деньги и умение в нужную минуту предложить их так, что противоположная сторона не могла отказаться. Конечно, все это было в России, но если вдруг возникнет критическая ситуация, то Сапожников использует свои способности и за границей.
– Ладно, давайте не думать о худшем, – вздохнул Михаил Петрович. – С чего, по-вашему, я должен начать?
– А вот здесь я передаю инициативу Антону Николаевичу. Он сам решит, как лучше осуществить первый оперативный контакт с Липсицем, но я бы порекомендовал вам начать с какой-нибудь публичной конференции или симпозиума. Какие соображения?
Авдеев посмотрел на своего начальника, потом произнес:
– Мы так и планировали. Примерно через две недели большой симпозиум в Хьюстоне, на котором основным докладчиком является Липсиц. Я не удивлюсь, если узнаю, что сотрудники корпорации Михаила Петровича принимают участие в симпозиуме.
Сапожников поразился, насколько серьезно подготовились к встрече с ним его новые коллеги, если даже узнали, где и когда его сотрудники могут пересекаться с Липсицем, но, не показав виду, спросил:
– Как я туда попаду? Там ведь требуется аккредитация, я наверняка опоздал.
– Не проблема! – уверил Авдеев. – Сейчас, во время кризиса, участников подобных мероприятий не так уж и много, и организаторы идут навстречу всем желающим, выдавая аккредитацию буквально за день до открытия.
– Да! Я смотрю, вы основательно подготовились к моей, как это у вас называется, «переправке».
Беленький рассмеялся.
– Нет, Михаил Петрович, у нас давно существует другая терминология, но об этом поговорим как-нибудь в следующий раз. А сейчас я бы хотел закончить нашу встречу, тем более вас уже сын дома ожидает.
Сапожников моментально поднялся. Ему хотелось как можно скорее покинуть эти стены. Хотя как опытный игрок он понимал, что проиграл вчистую. Даже если он физически и выйдет из этого здания, то все равно его дух останется здесь. И время от времени властелины лампы будут натирать ее поверхность, произносить волшебные слова, после которых Михаилу Петровичу придется мгновенно возникать перед их ясными очами.
От этих мыслей внутри пробежала дрожь, заставив Сапожникова поежиться, что не ускользнуло от взгляда Беленького. Он тоже поднялся, протянул руку и вдруг сказал:
– Мы так быстро перешли к разговору о делах, что в начале встречи у меня даже не было возможности, а потом я совсем забыл вас поздравить.
– С чем? – удивился Сапожников.
– С полученным кредитом.
Сапожников стушевался. Он не хотел показывать, что не понимает, о чем говорит Беленький.
– Да, конечно! Спасибо!
Все тот же офицер, или его двойник, проводил Сапожникова до выхода из здания. Михаил Петрович, выскочив оттуда бегом, тут же набрал телефон Миловидова.
– Здравствуй, Андрей…
Финансист, перебив шефа, затараторил в трубку:
– Михаил Петрович, как здорово, что вы мне позвонили, а то я уже целый час пытаюсь с вами связаться, а вы недоступны!
– Не кричи! Объясни спокойно, что случилось за последний час?
– Произошло чудо! Мне позвонили из банка и сообщили, что предоставляют нам кредитные ресурсы вне зависимости от позиции английских финансистов.
– Ничего в этом чудесного нет. – Сапожников пытался держаться спокойно, хотя чувствовал, что дается это с трудом. – Они поняли: мы – достойные партнеры.
– Что же, они не понимали этого час и десять минут назад, когда я пытался их уговорить, а потом вдруг раз, и поняли?
– Похоже, ты их уговорил. Жди бонуса. – И Михаил Петрович отключился.
Он догадывался, благодаря кому крупнейший российский банк вдруг решил нарушить корпоративные правила, установленные в условиях кризиса, и выдать кредит компании Сапожникова. Маневр Беленького был понятен. Для большей уверенности он хотел повязать Сапожникова еще и финансовой зависимостью, при необходимости дергая за веревочку того самого кредита.
Михаила Петровича охватил настоящий страх, передавшийся от предков через гены, дремавший где-то внутри, резко, в один момент пробудившийся и подавивший деятельность всех органов, приведя их в полнейший ступор. Он остановился посредине двора, не в состоянии идти, и только мозг продолжал четко работать: «Нельзя сдаваться. Нельзя сдаваться».
Сапожников не знал, что делать, но очень надеялся, что и на этот раз поможет неведомый всесильный покровитель, всю жизнь сопровождающий и спасающий его в абсолютно безвыходных, казалось бы, ситуациях.
Глава 7
В этом году зима в Геттингене выдалась совсем бесснежной, но очень промозглой. Порывы холодного северного ветра пытались сбить прохожих с ног, поэтому на улицах было немноголюдно. Первая неделя 1909 года не предвещала никаких треволнений. Германия жила сытой размеренной жизнью. Прилавки в магазинах ломились от продуктов, а в маленьких ресторанчиках, разбросанных по всему городу, собирались толпы студентов знаменитого университета и соревновались с местными бюргерами, кто больше выпьет пива и шнапса.
Макс Борн, перебравшийся в Геттинген по приглашению ординарного профессора Германа Минковского всего месяц назад, пребывал в ужасном настроении. Уже пятый день профессор находился в больнице, и врачи ничего не могли сделать для улучшения его состояния. Борн собрался навестить Минковского в клинике, но до этого он решил переговорить с женой Германа Августой.
