Елена Сафронова - Жители ноосферы
Давешний рэпер тяжко дышал и не мог говорить, зато энергично жестикулировал. Я посмотрела на него с состраданием и сунула под машущую ладонь бокал с пивом. Ладонь не промахнулась. Человек выпил, и ему полегчало:
— Добрый вечер! Вы здесь что?
— Я здесь пиво пью, — объяснила я очень глупо. — А что, нельзя? Еще стихи слушаю. Я ваше место заняла?
— Нет, просто я вас раньше не видел, ну и решил, что вы от Сотского.
— Я сама от себя. А Сотский — это кто?
— Да если не знаете, неважно. И не от Хивриной?
— Господи милосердный, прямо как в мебельном магазине в период застоя! От кого, от кого… Я с улицы пришла. Мимо шла — и в подвал спустилась! На литературный вечер! Нельзя?
— Можно. Это просто… ну, я думал, от других объединений.
— До чего все серьезно! — прониклась я уважением. — Да вы пиво-то пейте, я пойду еще куплю.
Хотя это пиво первоначально было Ленкиной дубленочкой к зиме. Скорняки на рынке в Березани продавали дивные домодельные вещички. Такую-то я и наметила купить дочке, а теперь честные планы грубо корректировались. Я, право, не мать и не мачеха — так, удочерительница. Ну ладно, — оправдала я себя, теперь уже знаю издания, где можно подхалутрить, авось прорвемся!
— Вам понравилось? — спросил рэпер, глотая пиво. Будто прирос к моему столику.
— Ну, я бы столько рифм на слово «б…» не придумала. Мне в голову лезут только глагольные, — а что я еще могла сказать, тундра непроцарапанная в сфере высокой литературы?
— И все?! — даже обиделся человек искусства. — Это все, что вам понравилось?!
— Я тут новичок. Ничего не понимаю. Может быть, дальше послушаю — пойму.
— Вы вообще кто?
— Я — журналист.
— А-а-а… Писать будете?
Я прикинула в уме. В журнале, где я подрабатывала, заказывали коммерческие материалы — про строителей да про банки. Литературное кафе в этот контекст не укладывалось.
— Думаю, что нет.
— Конечно, вы ведь только по заказу пишете… За бабло.
Я, значит, с ним миндальничаю, а он не церемонится!.. Ну держись, враг — скифский конник почуял недоброжелательство чужаков.
— Ничего не понимаете, но везде лезете, и потом публикуете страшную чушь, — это я не раз слышала еще в Березани, от того же Тигромордова или дражайшего Багрянцева, дважды бросавшего литературный институт. Больше всего удивляло то, что помимо стихов рэпер говорил не матом. — Для людей нашего круга слово «журналист» вообще-то ругательное…
Моя ответная реплика — скорее, тирада — не заставила себя ждать: небось правда с газетных полос глаза колет, а если сюда журналистам вход воспрещен, так и надо было указать в афише!
— Владислав! Ты чего девушку обижаешь!
— Я не девушка, — в том же тоне выдала я. — Я журналист!
И только потом обернулась.
Человек, возникший за моим левым плечом, на манер беса-искусителя, скорее понравился моей женской сущности, потому что не был похож на Константина Багрянцева. Не тощий, а, скорее, упитанный, не длинноволосый, а стриженый, не в пестром кашне на кадыке, а с распахнутым воротом. Но это был чужак, а я уже развоевалась.
— Эта девушка сама кого хочешь обидит! — наябедничал между тем рэпер, которому вовсе не шло горделивое шляхетское имя. — Прикинь, она мне объяснила, что журналисты всегда пишут объективно, а мы их не понимаем.
— Что вы передергиваете! — возмутилась я.
— И что они все высокие профессионалы, — гнул свое рэпер.
— Профессионализм бывает разный, — глубокомысленно заметил мой новый противник. — Офицеры КГБ, вероятно, все профессионалы, но этого недостаточно, чтобы их уважать. Ничто не может перевесить мерзости их профессии…
Короче, мы все трое сцепились не на шутку, и вокруг нас в прокуренном воздухе запахло грозовым электричеством. Бес-искуситель оперировал моральными категориями и напирал на беспринципность журналистики как таковой. Был он подкован — видно, не в первый раз выдерживал баталии на эту тему:
— Вы, барышня, наверное читали повесть Сергея Довлатова «Компромисс»? По глазам вижу…
— Спасибо за барышню, кавалер. Читала, только…
— Не перебивайте, будьте добры! Помните замечательную фразу, характеризующую вашу профессию: «Заниматься журналистикой — значит любить то, что невозможно любить, и выдавать вранье за правду»? Лучше не скажешь.
— Сказано отменно, только не в этой повести — раз! Довлатов имел право на эту реплику, поскольку жил и умер журналистом — два. А вам бы я не советовала в таком контексте цитировать нашего человека! Вы, видимо, ни разу в газету строчки не написали!..
— Естественно! И не напишу! Но принижать Сергея Довлатова до уровня газетного борзописца — преступление против мировой культуры! Довлатов — это достояние ноосферы!..
Так я впервые после окончания университета услышала слово «ноосфера», но не придала значения. Решила, что это так, речевая фигура.
— Есть профессии, изначально направленные на обман — например, актерская! — разливалась я соловьем, одна, хрупкая и гневная, против двух здоровенных лбов.
— Лицедейство в чистом виде мы рассматривать не будем, — ответствовал бес. — Оправдывать безнравственность собственной работы тем, что есть еще более лживые занятия, тоже непорядочно!
Во время этих нападок Владислав пел гимны высокому искусству, которое в загоне, благодаря тому, что журналисты популяризируют в народе всякую лажу. Он и в горячем споре остался странно воздержанным на язык — видимо, лимит ненормативки исчерпал в стихах. Потом утомился, замолчал и не забывал прихлебывать мое же пиво. Допил с присвистом. Отомстил всей российской журналистике. Пришлось разъяснить:
— У поэтов так принято — у Фили пили, да Филю ж и били?! И спиться народ не боится! Чем не стихи? — и я некультурно указала пальцем на осушенный бокал. — Приятного вам аппетита, мне доставило необыкновенное удовольствие вас угостить. Ответить мне тем же вы не сможете, потому что я больше сюда не приду. С вашего позволения, останемся каждый при своем мнении. Я допью, и вы меня больше не увидите!
Обнявшись со своим стаканом, я крутнулась вокруг оси — свободными остались только насесты у стойки. Я вспрыгнула на один из них, всей спиной ненавидя пару гениев. От немедленного ухода меня удерживали самые меркантильные соображения — уплачено, Ленкина дубленочка ушла, надо допить пиво, хоть тресни!
— А давай девушке купим еще пива, — душевно сказал под моим правым локтем интеллигентный рэпер. — Хоть она нас и обругала, но мы не в претензиях…
— Давай. Кстати, девушка, мы так и не познакомились, — обрадовался у левого плеча непредставленный чужак.
— Когда я не на работе, я знакомлюсь выборочно, — растолковала я.
— Пашка, кажется, она не хочет с нами знакомиться! — удивился рэпер.
— Пашка?! — я вздрогнула.
Пришлось-таки посмотреть в глаза беса-искусителя. Глаза были голубые, шалые, с огоньком бывалого бабника.
— Да, я Пашка, а что?
— Да так…
— А вы?
— Инна.
— Инна, ты не переживай — среди журналистов тоже бывают хорошие люди.
— А мы, кажется, на брудершафт еще не пили.
— Так давай выпьем?
Но попытки перевести разговор в мирное русло закончились плачевно. От пива я отказалась. Он развел руками — мол, как хочешь, — и добавил почти дружелюбно:
— Ты приходи сюда еще.
— Спасибо, уж лучше вы к нам…
— Ты что — действительно обиделась? Да ну, брось. Все, что я говорю, лично к тебе не имеет никакого отношения. Это мое личное мнение…
— Журналисты, когда высказывают в статье свое мнение, так и заявляют — я считаю так-то, а вы можете со мной поспорить…
— Ну ты и поспорила, разве нет?
— Полемические заметки. Переписка Энгельса с Каутским.
— О, журналисты даже Булгакова читают?
— Слушай, — взбеленилась я — скифский всадник взметнул коня на дыбы, — я к тебе не привязывалась! Задавитесь вы все своим чистым искусством! И пивом тоже!
Исход мой произошел молниеносно.
Губы я красила за пределами негостеприимного дворика, на извилистой улице, под фонарем, и там же закуривала, удерживая зажигалку в дрожащей — то ли от запоздалого гнева, то ли от засевшей внутри пивной прохлады — руке. И когда наконец трепетный огонек впился в бледное тело сигареты, под носом у меня оказалась зажженная спичка.
— Прошу!
— Ты что — маньяк? — я неприязненно уставилась прямо в светлые глаза. — Ты что за мной ходишь?
— Я не маньяк. Я эстет. Я люблю все красивое.
— Я не красивое. Я журналист. Я — ваше зеркало. Их бин улиден шпигель.
— Да ты и Тиля Уленшпигеля помнишь?
— Я много чего помню. Дай пройти.
— Улица широкая. Тебе далеко?
— Не такая уж широкая для нас двоих.
