Эрве Базен - Анатомия одного развода
Алина послала нежный взгляд своей милой девочке. И тут же поспешила к окну — обозреть улицу, будто враг уже близок.
— Я запретила Луи приходить до обеда. У детей тринадцать дней каникул, а половина тринадцати — это шесть с половиной. Нет, права Эмма: нужно нажимать, нужно вывести его из терпения. Уже целых полгода я отказываюсь менять дни свиданий с детьми, переносить с одного воскресенья на другое. Но отныне, если Луи до десяти часов не появится, будем считать свидание отмененным. — Алина вынула из кармана жакета крохотную записную книжку, перелистала ее. — Я кое-что тут подсчитываю. Луи три свидания пропустил, один раз не предупредив заранее. Дважды он пришел после десяти часов. Он еще достаточно осторожен и старается без задержки переводить алименты. Даже досадно. Мы уже заблокировали его счет в банке до конца раздела имущества. В случае необходимости мы можем наложить арест и на его жалованье. А если он перестанет платить нам и я подам на него жалобу, он рискует получить три месяца тюрьмы… Вы об этом знали?
Глаза Анетты мстительно сузились. Жинетта, более сухая, промолчала. Агата снова принялась грызть ногти. Может, Алина хватила через край? Некогда в Индокитае, во времена колониальных законов, можно было изгнать наложницу-туземку, но детей, зачатых от белого, она могла оставить себе. А развод, разве не похож на такое изгнание: ведь и за ним следуют притязания на тех, что зачаты в твоем чреве. Спровадьте суку — и щенят больше не будет. Подрубите яблоню — и останетесь без яблок.
Алине все же пришлось, к великому сожалению, сбавить тон:
— Итак, двое больных и одна идти отказывается. Поглядим, как отреагирует папенька.
— Но Розе ты не сможешь помешать, — сказала Агата.
— Ну и пусть отправляется, — выкрикнула Алина. — Силой я никого не держу. — Усмехнулась и повторила: — Пусть отправляется! Это подтвердит нашу добрую волю.
10 апреля 1966 Утро
Какой прекрасный день! В восемь часов утра, после телефонного звонка брата, остановившегося с женой в маленькой гостинице Двенадцатого округа, Одиль позволила себя убедить и решила: Раз ты собираешься все шесть дней провести со своими детьми на улице Вано, то я воспользуюсь этим и съезжу в Ля-Боль. Конечно, она права, принимая такое решение. Но уехала она впервые за время их прекрасного уединения, уехала с целью узаконить их союз в глазах своего клана и других кланов тоже, а что такое клан, Луи отлично знал.
В половине десятого позвонил Габриель, на этот раз подстрекаемый Алиной: Алина просит напомнить тебе, что сегодня день рождения Агаты. Агата хочет отметить свой праздник непременно дома, в Фонтене, того же хотят ее братья и сестра, к тому же двое из них больны. Я думаю, будет лучше, если ты заедешь за детьми не сегодня, а завтра. Луи, однако, счел это неприемлемым по двум причинам: уступить Алине означало вызвать сотню других притязаний; к тому же допустить, что день рождения можно хорошо провести только у матери, значит признать за отцом второстепенную роль
В десять часов утра Луи позвонил к Гранса. Адвокат, к счастью, никуда не уехал — опасался предпасхальных заторов и несчастных случаев на дорогах. Гранса тут же начал ворчать, что Луи вытащил его из постели, что он забыл послать ему гонорар, который полагался еще в начале месяца. Все это вызвало у Луи раздражение. Авансы, судебные расходы, определения издержек, акты об описи имущества за подписью судебного чиновника и многое другое — это уже стоило ему около полумиллиона. Пять тысяч франков? — повторил Гранса, который считал, что исчисление в новых франках выглядит скромнее. — Делу так быстро дали ход, поднажали, уловили благоприятную ситуацию, провернули вне всякой очереди в суде, все «прояснили» — за такую работу это не дорого. Луи перевел разговор, поговорил о судебном решении — два дня назад он получил официальное уведомление — и добавил, что некоторые выражения стоят у него просто поперек горла. Это форма, — сказал Гранса, — всего только форма. Я ведь тебя предупреждал. Архаическая, оскорбительная, отжившая, согласен с тобой! Мы все во Дворце правосудия добиваемся изменений. Но пока во Франции еще нет утвержденного развода — есть только санкционированный развод. Еще хуже то, что мы выносим решения, исходя только из фактов, без анализа породившей их причины. Измена — это факт, даже если она может быть объяснена длительным конфликтом с женой. Твоя супруга в восторге, можешь мне поверить. Ты в глазах всех черный баран, а она — белая невинная овечка. Луи рассказывает о своих распрях. Должен ли он уступить в отношении пасхальных каникул? Гранса из адвоката вновь превращается в кузена. Он сердится: Только этого не хватало. Брак свой вы уже испортили — можно было бы не портить развода. Оба вы чертовски надоедливы, и ты, и она, честное слово! Вам мало ссор, надо еще отыгрываться на детях…
Растерянный, озадаченный Луи в одиннадцать часов надел пальто. В одиннадцать часов пять минут он его снял. В одиннадцать двадцать снова набросил, вскочил в машину и, боясь опоздать, с места дал газ. В итоге он приехал на десять минут раньше. Позвонил, дверь открылась и сразу закрылась, пропустив лишь короткую реплику:
— Полдень еще не наступил!
За портьерами кто-то ходил. Толстая Жинетта, смеясь приподняла одну из них. Ее сменил Леон, с серьезны лицом показывая пальцем на свое завязанное горло. Ладно, допустим. Но если Леон на ногах, значит, ангина у него не сильная, он слишком благоразумен, чтобы обманывать. У самой двери шел спор: слышно было, как Роза перебивает мать… Соседские стенные часы пробили полдень — удары донеслись через открытое окно. Но дверь не открылась. Луи позвонил второй раз. Никто не отозвался. Спор уже превратился в перебранку. Оставался единственный способ, повторить опыт осады Иерихона: одолеть противника шумом, заставить его считаться соседями. Нерешительность, которая вначале владел Луи, сменилась раздражением, перешла в ярость; хорошо знакомая атмосфера торга. Луи нашел осколок стекла и умудрился загнать его в звонок. Затем вернулся машине, уселся и стал выжимать из клаксона бесконечные очереди. Местные собаки с лаем присоединились к этому шуму. В домах № 20, № 30, № 33 отдернулись занавески, открылись окна, показались жильцы, только начавшие обедать. Из дома № 38 уже вопили: «Когда ж кончится этот гвалт? У меня спит малыш…» Уже не нужно было идти на штурм, перелезать через решетку. Дверь открылась, и вышла Роза.
— Разве ты хотела, чтобы я сегодня не приходил? — спросил Луи, обняв дочь.
— Я? Вовсе нет! — ответила Роза, лицемерить она не умела.
Все ясно. Можно было удовольствоваться и частичной победой, а завтра призвать на помощь власти: сегодня у них тоже праздничный день, как и у их подопечных и никто не согласится идти на подмогу. Клаксон уже умолк, а вот звонок, к несчастью, все еще дребезжит. Алина в отчаянии открывает окно своей комнаты, в котором она, как на церковной кафедре, возвышаете над шоссе и садиками. Общественное мнение? Ну и пусть! С улицы хорошо видно, как она тащит к себе упирающуюся Агату, громко крича urbi et orbil[9]:
— Агата просит тебя уступить нам полдня на пасху, чтобы она могла отпраздновать с нами свое шестнадцатилетие. Другого подарка от тебя ей не нужно. Тебе так уж трудно доставить ей удовольствие? Ты, видно, проникся к Четверке внезапной страстью. До развода ты их видел куда реже — не больше чем дважды в месяц…
— Потому что мне приходилось и тебя тогда видеть! — вопит Луи.
— Брось, — говорит Роза, потянув отца за руку. — Вы оба бог весть до чего договоритесь.
Надо признать, что и Агата там, наверху, делает то же, что и Роза. Но не раскрыта еще одна тайна: где же Ги?
— Я сам хотел бы видеть больных, — говорит Луи уже более спокойно. — Хочу проверить, действительно ли они больны.
И тут же Алина вновь взрывается истошным криком:
— Раз не веришь, ступай за полицейским комиссаром. Пусть он измерит им температуру! Но тебе я запрещаю совать к нам нос.
— Ты этого добиваешься? Ну и отлично: я сейчас подам жалобу.
— Да перестань же, — настойчиво просит Роза.
А как можно поступить иначе? На глазах все еще разъяренной, побледневшей Алины, которая уже поняла, что ее слова легко использовать против нее же, Луи резко трогает с места, и машина мчится в комиссариат.
Но уже десять минут спустя Луи крупным шагом выходит из комиссариата, сопровождаемый с фланга Розой. Грязный флаг, свисающий над скучающим караульным, даже не шевелится от ветерка. Никакого усердия не проявил и мелкий чинуша, находящийся на дежурстве.
— Сегодня, знаете ли…
Пространные разъяснения заставили его усомниться в том, что вмешательство с его стороны необходимо.
— Вы же сами говорите: двое больных, одна тут, вместе с вами. Мне кажется, барышня права. Из-за того, что один ребенок не пошел…
