Василий Швецов - Горькая новь
Наконец, церковь была полностью построена. Храм шестиглавый, купола красились зелёной краской, кресты обиты нержавеющей жестью. Торжественные службы, особенно на пасху или рождество, с громовым разноголосым пением, с иллюминацией в ночное время, со всеми зажженными люстрами и подсвечниками, со сверкающим золотом и серебром одеянием, даже у неверующих вызывали смирение. Священника Моисея прислали только в 1914 году, для него обществом был перевезён и поставлен против церкви дом, который купили у Фёдора Шмакова. Община избрала церковный совет во главе с председателем Лукой Агаповичем Косинцевым, который пробыл до 1922 года. В том же четырнадцатом году приехал, с немалой оравой малолетних детишек, псаломщик Ефим Петрович Тимаков. Вскоре из Солонешного переехал на жительство семидесятилетний старик портной Александр Свиридов. В Солонешном он возглавлял церковный хор, и в Тележихе при церкви создал многочисленный хор из мужчин и женщин и юношей. Он обладал сильным басом, а дочь его, Татьяна, на редкость звучным дискантом. В хоре участвовало до двадцати пяти человек. Пение было нотным.
Для священника была отведена самая лучшая земля - почти вся грива между Третьим и Четвёртым ключами. Там ему общиной сеяли, убирали и молотили и готовое зерно засыпали в его амбар. Так же косили сено и привозили во двор. Псаломщик тоже пользовался этой землёй, но обрабатывал её сам. Какое жалование они получали и откуда - не знаю, но какие - то доли брали из церковных доходов. Кроме того, два раза в год, в пасху с иконами и крещение с крестом, обходили по дворам, и каждый должен был им что - либо подавать. Одних варёных яиц тысячи собирали, делили между собой и засаливали в кадки, перепадал добрый куш и руководителю хора. Наш поп Моисей был злой, но не пьяница. Мы ученики вместе с учителем обязаны были ходить в церковь к обедне, в праздники и по воскресениям. Два ученика Кузьма Ерутин и Семён Решетов прислуживали в алтаре. Им сшили подрясники, как у попа риза, во время службы они их надевали. Мы же, третьеклассники, по очереди читали в алтаре поминальники, за что каждому из нас давал по пятаку поп или староста. На этот пятак мы покупали по десять грошовых длинных с рясками конфет. Учеников в церковь водили строем, ставили рядами перед правым клиросом.
В марте 1917 года вернулись солдаты, которые всё время были на фронте. Они были революционно настроены. На пасху в церковь пришли Ефрем Ричков, Николай Швецов, Яков Белоногов и Никифор Карнаухов, они стояли на паперти, и когда поп запел: "За благочестивейшего, самодержавнейшего нашего государя...", то солдаты в один голос на него закричали, чтобы несмел молиться за царя, тогда батюшка запел - за христолюбивое воинство. В толпе молящихся пошел ропот, одни были недовольны, другие одобряли. По всему чувствовалось, что атмосфера была не в пользу старого мира.
Из важных событий в то время на моей памяти остался приезд архирея. Много он доставил хлопот сельскому начальству и всем жителям. Всех выгоняли на ремонт дорог и на его встречу. Полдня звонили во все колокола. Тогда почти ежегодно из города по многим сёлам носили на себе пятипудового Пантелеймона - икону нарисованную на деревянной доске под стеклом, на четырёх подставках - ногах, прикреплённых к иконе шарнирами. Впрягались дюжие мужики, как лошади в оглобли, и тащили из Солонешного за двадцать вёрст. Возглавлял эту процессию благочинный отец Серафим Никонов из Черновой. Был сборный хор монашек Улалинского и Бийского монастырей. Шли и старики монахи, которые продавали разные божественные атрибуты, вплоть до ржавых гвоздей да щепочек от гроба господня с Афонских гор.
На встречу далеко за село выходили с иконами, хоругвями во главе с попом. Пели, кто во что горазд. Многие почему - то плакали. В селе были и юродивые. Они бросались под Пантелеймона и кричали, что попало. Например, Решетова Артамоновна, если что не по ней она как курица кричала: "Етиба". Даже если скажут ей, что чай кирпичный, она пить не будет и заетибакает. Были и другие с подобными причудами, а вот когда случилась Советская власть - все они придуриваться перестали.
* * *
Столетиями всасывалась с материнским молоком нравоучительная христианская заповедь: "Чти отца своего и матерь свою, да благостен и долголетен будешь на земле"! Будешь ли благостен и долголетен не известно, но родителей любили, почитали, уважали и слушались. Как бы то ни было, а на вере крепко держались нравственные устои. Очень действовало и такое изречение: "Не будешь слушаться родителей - не будет тебе счастья". Не только любили и уважали при жизни дедушку, бабушку, отца, мать, братьев, сестёр, но и дальних родственников. И очень чтили память об умерших.
На моей памяти некоторые старики изготовляли для своих похорон долблёнки - выдолбленные деревянные колоды из лиственницы, дерева очень крепкого. Такие колоды хранили на чердаках, некоторые даже спали в них. Заранее готовили себя к смерти и, ежедневно истово молясь на медяшки или на нарисованные деревяшки, усердно выпрашивая у бога царство небесное. Наивнейшие, старые дети! Домовины для жительства в потустороннем мире были заготовлены у Родиона Пермякова и Ивана Никоновича Шмакова. Но в основном хоронили в сколоченных из досок гробах. Раньше похороны пожилых людей или стариков было явлением редким, но не было дня, чтобы не хоронили в какой - либо семье ребёнка.
Прежде чем захоронить, нужно было договориться со священником, чтобы он отпел в церкви умершего, и за это нужно было внести установленную плату, купить для покойника "венчик". Кто побогаче, то хоронили с выносом. Гроб с покойником несли из дома в церковь, там его поп отпевал, из церкви до кладбища, под редкий очерёдный перезвон колоколов, во главе с попом, псаломщиком и певчим хором все медленно шли к могилам. Священник и хор пели евангельские псалмы. Но такая похоронная церемония стоила не дёшево, не каждый мог с такими почестями отправить на тот свет своих предков. При погребении каждый бросал в могилу на гроб горсть земли, ставили шести или восьмиконечный крест из лиственного дерева, некоторые прикрепляли иконку. Кое - где среди крестов виднелись заострённые вверху разного размера колышки - они ставились, вместо крестов, на могилках умерших не окрещённых ребятишек. После похорон все приглашались на обед - помянуть умершего, за столом подавали медные монеты, взрослым разные вещи в память по покойному, обязательно брали и ложки, которыми кто кушал. Поп с причтом за особым столом, особое им было подаяние с угощением. Водки ни когда не было, как это водится сейчас. Оградки на могилах ставили очень не многие. На всё село было лишь шесть оградок из штакетника. Так же и каких - либо насаждений деревьев или цветов не производили. Только на двух могилах красовались выросшие случайно две очень красивые берёзы.
Кладбищ в селе было два. Одно из них большее на горе против школы, пологим скатом в сторону речки Тележихи, где и сейчас, а другое было на чистом небольшом склоне Первого ключа. На большом, похоронены мой дедушка, отец, семь братьев, восемь сестёр, сын и дочь. Там же покоятся дедушка и бабушка, сестрёнки и братишки моей второй жены. На втором были захоронены дедушка, и бабушка по матери, и многие другие родственники. Оба кладбища были обнесены изгородью в столбах или прочных кольях. На каждом были ворота, которые открывались только когда вносили покойника. За исправностью оград строго следили сельские начальники: десятские, сотские во главе со старостой. Кроме домашней птицы, никакие животные на территорию кладбища не попадали. Эти места для живых были священны, к ним относились с суеверным уважением, действительно чувствовалась "любовь к отеческим гробам". На могилках росла пышная трава, много полевых цветов и ягод. Но ягоды не брали, и домой не приносили. Не помню ни одного случая, чтобы кто - нибудь из озорства ломал кресты или изгородь.* Исстари по православному обряду были установлены специальные дни для поминовения умерших. Первый вторник после пасхи считался родительским днём. В каждом доме к этому готовились. Хозяйки варили и красили яйца, пекли пирожки и ватрушки, распаривали в воде и на меду небольшое количество зёрен пшеницы или риса - всё это утром несли к службе в церковь, часть раздавали там, а часть на могилах, куда шли после окончания церковной службы весь народ во главе со священником. Кроме всеобщего поминального вторника были установлены церковью родительские субботы. В эти дни так же проводились церковные службы и напоминалось верующим о их обязанности по отношению к умершим. Так же по домам варилось и пеклось и всё приготовленное уносилось в церковь и раздавалось со словами: "Помяните родителей" и принимающий, осенив себя крестом, брал и отвечал: "Дай им господи царство небесное". В каждой семье были заведены поминальники - не большого формата книжечки в десять листиков, которые продавались в церкви. В эти поминальные списки и вносили всех умерших взрослых и малых. В родительские дни их несли в церковь, там собирали сборщики из прихожан, уносили, вместе с подаянием в алтарь, клали в левом углу на стол. Чтобы прочитать многие сотни поминальников, выделяли трёх - четырёх школьников. Неоднократно приходилось и мне переворачивать души умерших. Да, всё это было. Сейчас уж нет той любви не только к умершим родителям, но и к живым. Изгороди с кладбищ растащены, по могилам гуляет скот. Да и само кладбище при Советской власти распахали и посеняли кукурузу. Что мало было земли?
