Юли Цее - Темная материя
Разумеется, нужно будет позаботиться и о том, чтобы оставить как можно меньше следов, однако это уже находилось в туманной области вероятного и не рассматривалось им как непременное условие.
Автомеханик с конским хвостом на затылке и в никелированных очках, подергав за торчащие провода зажигания, поздравил Себастьяна, что ему еще повезло, мог бы и вообще лишиться машины. Себастьян оставил вопрос о везении и невезении открытым и договорился, что вернется через час. Зайдя в булочную, он устроился с чашкой кофе за стоячим столиком. По радио шла передача о реформах, которые предполагает провести правительство. Хозяйка магазинчика продавала булочки, называвшиеся диетическими, и обсуждала с покупателями предстоящий апокалипсис. Единственным преимуществом Себастьяна в его положении было то, что его все это уже совершенно не касалось. Он расплатился. Забрал свою отремонтированную машину и по случаю проводимой в мастерской акции получил ее вдобавок еще и в помытом и почищенном виде. Даже багажник не забыли пропылесосить.
На часах уже начало первого. Себастьян вешает на крючок кухонное полотенце и выходит на балкон. Солнце стоит над коньком крыши, на дворе между деревьями вырисовывается квадратное пятно света. По каменным плиткам не спеша прогуливается кошка, посреди двора она валится на бок и вытягивает кверху заднюю лапку, собираясь вылизываться. Вид перед глазами ясен и прост; вылазка в город пошла Себастьяну на пользу. Между тем он ни на шаг не приблизился к своей цели — составлению четкого плана. Любая попытка подобраться к Даббелингу заканчивается полным фиаско. Хорошо хотя бы, что при мысли о Даббелинге он испытывает не жалость, а ненависть. У Себастьяна такое чувство, будто тот каким-то таинственным образом виноват во всем, что случилось. Себастьян не позволяет себе из соображений морали бороться со столь полезным заблуждением. И тому обстоятельству, что у Даббелинга нет ни жены, ни детей, он рад не из человеколюбия, а по причинам логистического характера.
Вот уже в третий раз он открывает все кухонные ящики и даже шкафчик под раковиной.
Хлебные ножи и шампуры для шашлыка. Штопор, толкушка для картофеля. Молоток.
Отлично зная, что люди часто убивают, он никогда не считал этот процесс чем-то простым. Он не раз возмущался, когда видел, как в каком-нибудь телефильме женщина в расстроенных чувствах хватает брошенный пистолет и, несмотря на отдачу и отсутствие опыта в обращении с оружием, приканчивает нападавшего точным выстрелом в лоб. В представлении Себастьяна нормальный человек хоть и может, пожалуй, выстрелить, но ни за что не попадет в цель. Нормальным людям что ни день случается держать в руках разные орудия убийства — бечевку для завязывания пакетов, пластиковые мешки, скалки, не говоря уже о шампурах для шашлыков (впрочем, кто ими вообще когда-нибудь пользуется?), но тем не менее никто не додумается применить их для смертоубийства.
Спирт. Средство против насекомых.
Себастьян совершенно серьезно взвешивает, не посоветоваться ли со специалистом. Анестезиолог запросто раздобыл бы все необходимое. Можно, например, позвонить Даббелингу и наплести ему что-нибудь драматическое. Потом при передаче средства они бы встретились у него в доме. Выпили бы ради встречи красного вина. Если повезет, получилось бы, как будто это было самоубийство.
Кухонные вилки. Клейкая лента. Ножницы для разделки дичи.
Сзади, в самом углу, стоит бутылка без этикетки, до краев наполненная какой-то прозрачной жидкостью. Себастьян открывает и нюхает. Никакого запаха. Странно — абсолютно ничем не пахнет!
Его мать всегда держала дистиллированную воду для глажки на верхней полке бельевого шкафа. «Не вздумай ее пить, а то мертвая вода разойдется по твоим клеткам, они раздуются, и ты тогда лопнешь». По затылку Себастьяна пробегает холодок. Гоночный велосипед Даббелинга стоит под навесом в велосипедном клубе. Две бутылки для питьевой воды пристегнуты к штанге под седлом.
Когда Оскара в университете спросили, в чем состоит его метод, он сказал, что в мышлении весь фокус не в том, чтобы измыслить ответ, а в том, чтобы подслушать его в вопросе. Возможно, так и с человеком, подумал Себастьян. Может быть, человек тоже проблема, ответ на которую заключен в нем самом. Возможно, это то, что у гуманитариев зовется судьбой. Такая живая машина, как Даббелинг, должна умереть во время езды на велосипеде.
Склонившегося в кабинете над клавиатурой компьютера Себастьяна неотвязно преследует образ Оскара. Оскар — во всем блеске его несокрушимости! Возможно, и Оскар не нашел бы спасительный выход по первому требованию. Но сумел бы мысленно подняться над ситуацией. На мгновение Себастьян устыдился того, что в трудный момент в первую очередь вспомнил об Оскаре. Но тут он напал в Интернете на нужную статью. Вопреки широко распространенному мнению, употребление внутрь дистиллированной воды оказалось безвредным. На взгляд некоторых ревнителей здорового образа жизни, она якобы даже полезна благодаря своей стерильности. Себастьян дочитывает статью как собственный смертный приговор.
Затем он снова сидит за кухонным столом, подперев руками понуренную голову Он — физик, а не химик, причем без преступных наклонностей. По-видимому, у него также начисто отсутствуют задатки к прагматическому мышлению. Заказчики в нем ошиблись. На полчаса он от отчаяния впадает в сослагательное наклонение альтернативного прошлого. Если бы он тогда не размечтался о двух-трех неделях для спокойной работы! Если бы не зацикливался на бесполезных теориях! Если бы умел хорошенько пользоваться каждой минутой, проведенной вместе с Майкой и Лиамом, радуясь этому счастью! И вот он наказан за то, что этим пренебрег.
Поднявшись, чтобы взять из шкафа стакан, он ощущает отзвуки сгорбленной позы, болью засевшие в позвоночнике. Безвкусность дистиллированной воды отдает мертвечиной. Эта жидкость похожа на труп. Превозмогая отвращение, Себастьян допивает стакан. После второго к нему возвращается способность плакать. После третьего слезы хлынули ручьем, затекая под воротничок. Через отворенную балконную дверь из нижней квартиры доносится звяканье собираемых в стопку тарелок, отмечая собой границу, за которой неумолимо продолжается течение чужого быта. Будь это во власти Себастьяна, он бы одним ударом разделался со звякающими тарелками вкупе с руками, которые их составляют в стопку, с чириканьем птиц, и отдаленным гудением автомобильных моторов, и вообще со всем этим солнечным, шутовским миром за окном, заставив его умолкнуть раз и навсегда.
Пока он неподвижно стоит на воздухе, чувствуя, как постепенно сохнут его влажные щеки, и отдыхает, наслаждаясь затишьем после душевной бури, его изнуренный мозг выдает новую цитату из Оскара: «Для тебя, мой прилежный друг, мышление — это сплошной кропотливый труд. Гениально такое решение, которое, едва родившись, уже воспринимается всеми как нечто самоочевидное».
Себастьян выходит из квартиры и спускается по лестнице в подвал, где хранятся редко используемые инструменты.
3
В звонке будильника из мобильного телефона при всем желании нельзя усмотреть никакой надобности. Себастьян и без того не сводил глаз с циферблата часов на приборной панели. «Вольво» припаркован на дорожке в лесном массиве. Сосны во тьме сгустились в непроницаемую стену. Наклонившись вперед, Себастьян может различить на узкой полоске неба часть ручки от ковша Большой Медведицы. Он давно уже думает, что пора бы это созвездие заменить чем-то новым, более оригинальным. Едва он открывает дверцу, в нос ему бьет запах лесной земли — растений, питающихся гниющими остатками отживших поколений. Нога ступает на пружинящую почву. Понятность этого ощущения естественным образом влечет за собой следующее движение: Себастьян достает из багажника рюкзак и отправляется в путь.
Лес принимает все протекающие в нем процессы как нечто нормальное. Себастьян не видит ничего странного в том, что он в половине четвертого утра, сойдя с дороги, полез куда-то на гору. Поэтому он может полностью сосредоточиться на том, чтобы не спотыкаться на торчащих из земли корнях, осторожно отдирать цепляющиеся за рукава плети ежевики и не поддаваться усталости, которая так и манит прилечь на землю, чтобы спокойно наблюдать, как занимается день.
Когда он добрался до опушки, ночь уже отступила в чащу. На просторной, поросшей травой низине, окаймленной сверху дорогой на Шауинсланд, царят сумерки. Пасущаяся на лугу корова приподнимает голову и, посмотрев на Себастьяна, приложившего палец к губам, возвращается к своей нескончаемой трапезе. Себастьян пролез сквозь колючую проволоку, но держится на почтительном расстоянии от скотины. В тот момент, как он пересек по диагонали выгон и подошел к лесу на другой стороне, над седловиной между двумя горными вершинами показывается темечко солнечного диска. Прозрачный как стекло воздух способствует отчетливой прорисовке всех контуров. Каждое дерево — индивид, каждый камешек — деталь реквизита. Лучи света под острым углом дротиками вонзаются в землю. Где только есть место, растет трава. Над солнечными пятнами трепещут крылышками насекомые. Откуда-то доносится мастеровитый стук дятла. В это время суток животные — хозяева творения, а всякий человек на земле становится словно бы ее первым или последним обитателем.
