Ребекка Годфри - Драная юбка
Поэтому я позволила ей заплести мне волосы. Она закрутила мою челку, а остальные волосы не тронула. Косенькая и тугая косичка торчала надо лбом, будто рог единорога. Девица со страницы «Как заплести французскую косу» смеялась надо мной; ее коса была подобна безупречной короне. Но я все равно выглядела лучше. Тебе идет, отметила Амбер. Выглядишь такой свирепой и съехавшей с катушек.
Позже мы отметились о выходе на перекур. «Белые Дубы» – это старинный особняк, расположенный глубоко в частном лесу. Там не нужна охрана, потому что никто не хочет уходить. Тихонько перешептываясь, мы сели на крыльцо.
Не позволяй им определить тебя к суррогатным родителям, шелестела Амбер. Скажи, что у тебя неконтролируемые вспышки гнева. Сара, я не хочу, чтобы ты исчезала. Обещай, что ты здесь останешься.
Учитель рисования не спускал с Амбер глаз. Когда мы закрашивали радугу, я случайно услышала его слова.
Нет, не заставляй меня опять. В прошлый раз мне попало. Хватит тебе.
Вы что, не понимаете? спросила она, растирая золотую краску из баллончика по ладоням. Я – Гудини. Я делаю все, чего душа пожелает.
Я рисовала углем бегущую по переулку девочку и растирала контуры ее ног, пока мои пальцы не почернели окончательно. Я сделала вид, что ничего не слышала. Я уже некоторое время догадывалась, что Амбер что-то замышляет. Она выскальзывала среди ночи из комнаты, прихватывая заколки, которые я для нее раздобыла. Позже я обнаружила их в стоке душа. Молодец, сказала она, ты почти созрела учиться.
Кэсси прибыла на шестинедельную побывку из резервации. Ее диагностировали как не поддающуюся контролю, потому что она запустила в какого-то мужика бутылкой «Джонни Уокера».
Ростом она была метр с кепкой и злобно ухмылялась. Мне она тут же понравилась. Четыре другие девочки наряжались в трикотажные рубашки и джинсы. «Кока-Кола», «Адидас», Микки-Маус. Кэсси носила замшевый пиджак и драные колготки в сеточку. Волосы коротко выбриты, за исключением черной блестящей бахромы, нависавшей над темными глазами.
Я скинхед, сказала она, пиная меня своими «мартенсами». Ты знаешь, что это такое?
Да ты Покахонтас, возразила какая-то девочка и похлопала ладонью по губам. Уа-уа-уа. У тебя врожденный алкогольный синдром. Ты скво.
Ах, ты так оригинальна, ответила Кэсси, затопав по полу. Можно подумать, я раньше никогда такого не слышала.
Я задумалась о том, почему в «Семнадцати» никогда не писали о скинхедах. Почему они не публиковали советов по взломам. Мне было непонятно, почему все девочки Виктории читали этот журнал, хотя он не давал ни одного дельного совета.
Кэсси пнула «Ангелов». Телевизор покачнулся и свалился с подставки. Кэсси забралась на телевизор. Сдохни, проорала она, умри, Фара, умри!
Управляющая «Белыми Дубами» разъезжала на серебристом «мерседесе». Она получала деньги от Конторы Социальной Поддержки, чтобы держать нас подальше от уличных соблазнов. Как я понимаю, это благотворительность своего рода. Ее кабинет пестрел наградами.
Меня вызвали туда, чтобы обсудить будущее.
Микельсоны, они очень славная семья. Сара, нам кажется, что тебе там было бы лучше, чем в «Белых Дубах». Ты бы просто расцвела в хорошей семье.
Мне здесь нравится.
Ну, протянула Дама с Мерседесом, поигрывая золотой ручкой. Мне приятно это слышать. Но мы – всего лишь временный приют. И мы предоставляем место только сильно травмированным девочкам.
Простите, но идея суррогатной семьи меня не привлекает.
Ну почему же?
У меня неконтролируемые вспышки гнева. Припадки бешенства. Сумасшедшие сны.
На тот случай, если она не расслышала, я нараспев повторила громче, как псалом. Неконтролируемые вспышки гнева. Припадки бешенства. Сумасшедшие сны.
Амбер использовала полученный от учителя рисования гвоздь, чтобы учить меня. Она показала, как заклинить собачку замка. Мы вломились в комнату Кэсси. Мы направились в Красную Комнату в три часа ночи. Я не могла дождаться Красной Комнаты.
Амбер открыла замок заколкой. Охрана в этом помещении сосет, сказала она. Это слишком легко.
Красная Комната – место, где успокаиваются. Стенки обиты мягкой ворсистой материей, освещение инфракрасное. Красные фонари должны были служить лекарством от гнева. Делать нас более контролируемыми, что бы это ни означало.
Кэсси разлеглась на полу. Красные фонари скользили по ее яростному лицу.
Амбер пританцовывала, стукаясь о мягкие стены.
Сара похожа на наркоманку, сказала Кэсси.
Она знает Джастину, сказала Амбер.
А, да? спросила Кэсси. Ты знаешь, где она скрывается?
Мое лицо выдало бы меня. Я взглянула на стенки. Подушки были разукрашены тысячами отпечатков ног.
Она не заложит, Кэс. Оставь ее в покое. Помнишь Китаянку? Девчонку, с которой ты в госпитале познакомилась? Сара помогла ей надуть голубчика.
Кэсси пожала плечами, будто хотела сказать: Ну и делов-то?
Амбер помчалась к выходу с вырванной из «Семнадцати» страницей и закрыла ею стекло в двери. Будь свободна, вещала реклама тампакса, и девица на велосипеде щеголяла белой одеждой.
Мне хотелось покоя под красными фонарями, но ничего не изменилось.
Первой это сделала Амбер. Она показала мне шрамы: они начинались на запястьях и заканчивались на плечах. Некоторые были краснее фонарей в комнате, а некоторые бледные – длинные бугорки цвета слоновой кости. Она сняла лифчик. Над соском маленькой груди была пятиконечная звездочка, такая красная и безупречная, что, казалось, она вырезана из дерева; трудно поверить, что она по правде выгравирована на коже.
Кто сотворил это с тобой? хотела спросить я, но вспомнила о Маргарет, отмывающей грязь с белых лодочек. Им хотелось – я позволила.
Я отвела взгляд, но глядеть было некуда.
Кэсси засунула руку в трусы. Что-то блеснуло там в волосах. Я отвела взгляд, но глядеть было некуда.
Оказалось, что блестело лезвие.
Нежно, будто оно шелковое, Кэсси провела им по внутренней стороне бедра. Кровь полилась тонкой струйкой. Она не вскрикнула, не издала ни звука и размазала кровь по колену. Кэсси улыбалась, будто прекраснейший из мужчин только что нежно ее коснулся. Смогу ли я так?
Конечно, смогу. У меня неконтролируемые вспышки гнева.
Я хотела сказать: Дай-ка мне лезвие, но не могла выдавить из себя ни звука.
Дай-ка мне лезвие, сказала Амбер, и Кэсси протянула его, зажав большим и средним пальцами. С таким же успехом это мог бы быть и косяк.
Амбер погладила внутреннюю сторону бедра. Она не вздохнула. Не закрыла глаз. Просто надрезала, проводя длинную линию от самой полной части бедра к белой материи трусов.
С ее губ сорвался легкий вздох: О боже, и она закрыла глаза.
Тогда я спросила о том, о чем не хотела спрашивать. Зачем?
Это здорово. Это как секс, ответила Амбер.
Это лучше секса, сказала Кэсси. Лучше секса с противными, жирными мужиками.
Я думала, что у тебя припадки бешенства, сказала Амбер.
Да, у меня припадки.
Тогда поверь мне, тебе это поможет.
Я не могла объяснить ей, что привязалась к своим припадкам. Они лучше моего жара, я не искала от них спасения.
Кэсси сказала, что пишет книгу. Хочу ли я взглянуть?
Нет, не очень.
Покажи ей первую страницу, сказала Амбер.
Страница первая, сказала Кэсси, и Амбер изобразила барабанную дробь.
Первая страница, сказала Кэсси, истории моей жизни. Указывая на место прямо под коленкой, она продемонстрировала буквы. Малюсенькие, но безупречно ровные буквы складывались в слово БЛЯДЬ.
Страница два, сказала она, указывая на гладкую кожу под рукой. Буквы безукоризненны и аккуратны, она явно рисовала их часами, часами не могла ни вскрикнуть, ни вздрогнуть, ни позвать на помощь.
СКВЕРНА, гласили буквы.
Третья страница была написана у нее на груди. Кэсси было всего четырнадцать, грудь еще не выросла – небольшой бугорок, крохотный сосок, окруженный нежно-розовым, и три буквы, кривее остальных. ЕВМ.
Знаешь, что это означает? спросила Кэсси. У Джастины такая же, только на запястье.
А, да, сказала я, словно только вспомнила.
Ебать Весь Мир, сказала Кэсси.
И у меня такая есть, сказала Амбер. Вон там, внизу, гляди.
Вместо этого я взглянула на камеру наблюдения. Ее объектив был неподвижен, как бесполезный сломанный глаз.
Ты такую хочешь? спросила Кэсси. На самом деле ты ее не заслужила.
Она заслужила. Она помогла Китаянке. Она круче, чем кажется.
Ебать Весь Мир. Я столько раз в день поминала про себя эти слова, что они практически врезались в память.
Да, согласилась я, и Кэсси схватила меня за руку. Она хотела сделать надрез на плече, там, куда мне когда-то делали прививку.
С видом профессионалки она надрезала мою кожу, зажав крохотное лезвие в маленькой руке. Я почувствовала тупую, тянущую боль.
Приятно, правда? спросила Амбер и взяла меня за руку.
