Ребекка Годфри - Драная юбка
Китаянка была права. Где все? Может, Дирк вычислил, что мы убежали на крыши. Может, случилась облава? Виктории не к лицу грабительницы и проститутки, свирепствующие на свободе, в самом начале туристического сезона в Городе Садов, божественной местности.
Я решила поспать, я очень устала и не могла придумать путного плана. Я легла на бок и подтянула колени к груди. Я сняла пальто и заметила, что белый мех уже не бел и не мягок. Он посерел и свалялся, будто его полоскали под дождем. Я порылась в карманах в поисках кокаина, но обнаружила только его исчезающий сладковатый запах. Я закрыла глаза. Жар очень кстати не покинул меня, поэтому я не проснулась даже тогда, когда ночные небеса оросили все вокруг слабым черным дождем.
Я проспала бы всю ночь, но небо слишком потемнело, я была напугана и хотела спуститься.
Внезапно мне страшно захотелось молочного коктейля. «Мин», решила я. Я думала, что зайду туда и оброню мимоходом: Мин, а где Джастина? Он вроде хороший человек, может быть, он даст мне ее новый адрес.
Но когда я слезла с последней крыши, я оказалась совсем не рядом с Чайнатауном. Я не имела ни малейшего представления, где нахожусь. На холмах вырастали пакгаузы, и рельсы лежали рубцами в сырой траве.
Я перешла улицу, чтобы быть ближе к воде.
Вот тогда-то я и увидела ее.
Худенькая девочка с разбитыми коленками, перекошенная под тяжестью чемодана в левой руке. Она была в мужском пиджаке и в той же порванной юбке. Внезапно я поняла, что мы улыбаемся друг другу. В ее улыбке не было ничего приветливого: просто вспышка узнавания.
Я остановилась перед ней. Она тоже встала и с улыбкой наклонила голову. Что мне сказать? Что сделать?
В конце концов я застенчиво выдавила: Джастина.
Но слишком поздно – она уже развернулась и направилась к спуску, которого я никогда раньше не видела. Заросший камышами холм спускался к докам. Я перешла дорогу, но она уже исчезла. Вода внизу пахла керосином.
Я карабкалась наверх, скользя в жидкой грязи, и камыш царапал мне лицо. Уже на улице я огляделась, но никого не увидела. Зажегся фонарь, и засверкала черная вода.
«Сат»: клянусь, это место так и называлось. С ошибкой в правописании, это не моя описка. Я направилась туда, полагая, что это магазин рассады, но, напротив, он оказался новеньким фешенебельным рестораном с канделябрами. Я умудрилась проскользнуть мимо мужика сутенерского вида и во фраке, который складывал салфетки в форме птиц.
В девственно чистом туалете я напилась холодной воды прямо из-под крана.
В «Сату» не было посетителей, поэтому я решила, что никто не обратит внимания, если я полежу прямо на полу в туалете. Я чувствовала себя не лучшим образом. Мне казалось, что пламя прожигает ровную линию вдоль моего позвоночника. Мне нужно было поспать. Я не спала уже два дня. Я не ела с последнего отцовского обеда. Не мудрено, что я почти бредила. Я уверена, что она была миражом. Знаете, как жара в пустыне заставляет путников представлять оазис? Худенькая девочка была моим миражом, видением из жара.
Я включила кран, чтобы вода вытекла и покрыла меня, пока я сплю.
Вода вытекла через край фарфорового рукомойника. Я позволяла ей переливаться. Холодная вода растекалась по мне, покрывая горящие лицо и тело.
Я заснула в своем озере ручной работы. Может, я упала в обморок, а может, съехала с катушек. Кому какое дело?
Мужику во фраке было дело. Он ворвался внутрь: Что происходит? – переступил через меня и выключил кран. Да тут же потоп, заверещал он. Ты слышишь меня? Господи, у нас не может быть потопа!
С закрытыми глазами я ответила ему, что прилегла поспать. Надо мной плескалось дюймов семьдесят воды, и это было очень приятно.
Я пыталась уговорить его, успокоить и отправить восвояси, но он все твердил, что я ужасно выгляжу.
Ты плохо выглядишь, бубнил он, и я упала в обморок прямо у него на руках.
Я уверена, что он пытался сделать как лучше, когда вызвал работника из Программы Помощи Нуждающимся, неуклюжего парня, от которого просто разило Библией. Мне кажется, в тот момент у меня была высокая температура. Я горела, хотя вымокла с головы до ног; у меня, наверное, было градусов 40. Но даже незначительная мелочь, как выяснилось, может стать причиной ссылки в «Белые Дубы».
Например, потоп, устроенный в день открытия фешенебельного ресторана под названием «Сат», или зубная щетка в кармане, а может, розовая заколка. Запах дыма и дождя. Знаки беглянок. Отказ давать отцовский адрес. Или когда они спрашивают, где твоя мама, а ты отвечаешь, что где-то в Калифорнии, и начинаешь плакать.
Красная Комната в «Белых Дубах»
В «Белых Дубах» мне устраивали разнообразные тесты: Как ты себя ощущаешь? Как бы ты описала собственную внешность? Я отвечала: Я хрупка, бледна, с чистыми голубыми глазами. А на самом деле: Я сильна и зеленоглаза. Все эти тесты для девиц. Амбер, моя соседка по палате, притащила мне затрепанные выпуски «Семнадцати». Их версии тестов: «Десять недостатков и как от них избавиться». Как сузить широкие глаза и как расширить узкие. Как похудеть в бедрах и как обедреть похуданием. К чертям, я швырнула журналы в Амбер и послала ее подальше.
Первую ночь в «Белых Дубах» я спала, как умирающий старик. Во сне я придумала целую оперу. Я в жизни не слышала оперы, но во сне точно знала, как все должно происходить. Женщина-викинг, мужчина-жертва. Кровь ягнят, белокурый ребенок омывается в зеленом море.
Я избегала Амбер из-за ее пристрастия к «Семнадцати». Она хотела навести мне красоту. Продемонстрировала фотографии жертв «До» и «После». Девочки «После» улыбались; они выглядели отупевшими и спасенными. Амбер делала все, что велели в «Семнадцати». Кружки огурца на глаза, сок лимона в волосы. У нее было очень круглое лицо и блестящая кожа. Я никогда не видела девочек с такой блестящей кожей. Мне кажется, она хотела выглядеть экзотично, потому что выщипывала брови до тоненьких черных дуг и густо красила губы очень темной фиолетовой помадой. В моем описании она выглядит просто монстром, но на самом деле она была красивая и совершенно не производила впечатления человека не в себе. Она была выше меня, выше Дирка Уоллеса, но, в отличие от него, пребывала в мире со своим ростом. Не знаю почему, но всякий раз, взглянув на Амбер, всю из себя длинноногую и непоколебимую, я представляла, как она выбирается из-под обломков автокатастрофы, в то время как медлительные и вялые пассажиры догорают внутри.
После того, как я послала ее подальше, Амбер не давала мне прохода.
Впоследствии я обнаружила, что она – королева взломщиков.
Иногда ей нужен был лом, иногда она обходилась монеткой. Однажды она языком набрала цифровую комбинацию. Что самое смешное, она не хотела воровать. Ей требовалось лишь проникнуть внутрь. В апреле она взломала все шкафчики в школе Дубового залива. В мае она выпотрошила особняки в предгорьях. На прошлой неделе она попалась на взломе восьми кабинетов какой-то страховой компании.
Я не собираюсь исправляться, сказала она судье.
Почему?
Да потому что я мастер, кретин.
Я умела, я талантлива. Я – гребаный Гудини![12]
Судья не хотела помещать ее в тюрьму для несовершеннолетних. Она понимала, что Амбер испытает непередаваемое наслаждение, будучи запертой в помещении с тридцатью двумя запертыми дверями. Поэтому ее поместили в «Белые Дубы», временное убежище проблемных девочек, и так она оказалась в одной комнате со мной.
Я пообещала Амбер, что позволю себя разукрасить, если она научит меня взламывать.
Только азы, попросила я, никаких наворотов.
Мой дар азами не ограничить, ответила она. И кроме того, ты сюда только попала. Тебе рано бежать.
Я заснула на повторном показе «Ангелов Чарли».[13] Я помню голос Чарли. Девицы спорили по поводу Босли: Это не парень из «Счастливых дней»? Да нет же, это «Мужик из помойки».
Джилл, Келли и Сабрина сидели у стола, голос из ящика велел им надеть бикини и проникнуть на вечеринку у бассейна к миллионеру. Ох, Чарли, хихикали они в ответ. У голоса не было тела, Чарли так и не появился в комнате, но они сделали все, что он приказал. В мою оперу он не попал, хотя я заснула под его голос.
Амбер доложила, что во сне я обернулась к ней и сказала: Враг. Ох, прости.
Да нет, это было круто, Сара. Давай я заплету тебе французскую косичку?
Амбер, я не хочу менять внешность.
Я Гудини, я сделаю так, что ты снова появишься.
У тебя нет заколок.
Я что-нибудь придумаю.
В «Белых Дубах» девочки в своих дневниках хныкали. Они изливали душу, губной помадой выводя каракули на стенках туалета: Меня никто не любит. Я разбита. Боже, помоги мне, я пропала. Но Амбер сказала: Я что-нибудь придумаю.
Поэтому я позволила ей заплести мне волосы. Она закрутила мою челку, а остальные волосы не тронула. Косенькая и тугая косичка торчала надо лбом, будто рог единорога. Девица со страницы «Как заплести французскую косу» смеялась надо мной; ее коса была подобна безупречной короне. Но я все равно выглядела лучше. Тебе идет, отметила Амбер. Выглядишь такой свирепой и съехавшей с катушек.
