Константин Лагунов - Больно берег крут
Рабочие заглазно называли главного инженера — Лисичка. По мнению Бакутина, прозвище родилось от фамилии. Уж чего-чего, хитрить-то Лисицын если и умел, то не хотел. Однажды уступив в чем-то, никогда больше не возвращался к спорной точке. Камня за пазухой не носил, был обезоруживающе откровенен. Да и лицо у него скорей флегматичное, нежели хитрое. Для сорока лет оно было моложаво и на удивление румяно. Эта ребячья округлость и румяность в сочетании с маленьким носом, маленьким ртом и маленькими, глубоко сидящими глазами сразу выдавали благодушного человека. Бакутин не помнил, чтоб Лисицын когда-нибудь по-настоящему разгневался, вознегодовал. Он и ругался-то как-то безразлично, словно бы нехотя, по обязанности, всем своим видом говоря: «Я бы и не стал браниться, да ничего не поделаешь — обстоятельства».
— Ну, дипломат! Что ни формулировка, то шарик, Не за что ухватиться. — недовольно пробурчал Бакутин, выхватывая из подставки толстую ручку. — Прямо дипломатическое послание, а не деловая записка в обком.
— Тебе бы все баррикады, — откликнулся Лисицын, не переставая барабанить. — Дуэли и схватки. Хм! Мушкетер.
В глазах Бакутина сверкнула насмешка.
— Никак, Дюма почитываем?
— Причем с удовольствием, — нимало не смутился Лисицын. — И фантастику, и приключения. Тут тебе настоящий отдых и удовольствие. А главное — мозги с нервами в покое.
— Чем бы дитя не тешилось… Тут я пас. А записку обкому — переделать в темпе. Боков летит в Москву. Готовится постановление о дальнейшем развороте нефтедобычи в Сибири. Соображаешь? Надо четко изложить наши требования и предложения. Что? Когда? Сколько?.. Никаких недомолвок и отточий. Неопровержимые доводы и факты. Уяснил? Боков на слово не верит. Только цифрам… Иль не надоело еще вслепую ковыряться, обрастать времянками да авоськами…
«Ну, понесло. Сел на любимого конька», — подумал Лисицын Все это он уже слышал наверняка сто двадцать два раза в самых различных формулировочках и интонациях. Конечно ж, было бы идеально заполучить настоящую, всеми инстанциями узаконенную схему разработки первоочередного участка Турмаганского месторождения, с планом обустройства, с четкой сеткой разбуривания, с проработанным режимом, да в придачу бы к этой производственной базе житейскую надстройку в виде генплана растущего города вместе с проектно-сметной документацией важнейших новостроек хотя бы будущего года. Но этого, наверное, так и не будет. И хотя Турмаган растет не по дням, по часам — все равно одежку ему сошьют по обыденному шаблону. То, что Бакутин возмущался, негодовал — не удивляло Лисицына, а вот несгибаемое желание начальника переиначить судьбу еще не вставшего на ноги нефтяного великана, угнетало и раздражало главного инженера. Слава богу, он — обыкновенный технократ — дипломированный, знающий, исполнительный. Ни больше — ни меньше! Гореть, чтобы зажигать иль согревать других — не намерен. Ни светильником, ни тягачом, ни толкачом ни для кого не желает быть и не будет…
Тут смутные раздумья Лисицына прервал проломный бакутинский голос:
— Не пойму тебя, Валерий Алексеевич. Не гнут, не ломан и не бит, а упругости — никакой…
Зацепили эти слова Лисицына. Приоткрылся рот, взлетела правая рука с оттопыренным указательным пальцем, и будто по тревоге орудия из крепостных бойниц, стали выдвигаться из глазниц маленькие черные глаза, становясь больше, ярче и приметнее.
— От твоей упругости, Константиныч, — прибытка пока никому. Себе и другим жизнь коротишь.
— Ты это всерьез?! — разом взорвался Бакутин, пришлепнув папку ладонью.
— Побереги себя, — уныло произнес Лисицын, и снова на его лицо легла маска безразличия, чуть подрумяненная досадой, погасли, скрылись в глубь глазниц глаза, а пальцы правой руки забарабанили по столу. — То, что мы тут сделали — первые росточки. От них до ягодок — ого! Еще пригодятся и нервишки и мыслишки. А меня не надо перевоспитывать. Не только палка да кнут человека бьют…
— Ладно! — примирительно сказал Бакутин. — Когда-нибудь на досуге подискутируем. В записке надо обязательно оговорить, что мы уже дважды входили в свое объединение и в министерство с предложением плановой разработки месторождения, не ожидая его доразведки и утверждения в ГКЗ.
— Опять замахиваешься на вышестоящих, — не то поостерег, не то зафиксировал Лисицын.
— Обязательно! — подтвердил Бакутин. Его начинала злить смиренная ершистость Лисицына. — Формулировками не смущайся, чтоб не кланялись, не приседали, не реверансили. Подпись-то моя, так что гни до хруста. Ни обкому, ни ЦК дипломатическая чешуя ни к чему… Уяснил? Крути. Я на бюро горкома. Наш партком за научную организацию труда шерстить будут. Пришить бы к постановлению пунктик о первоочередном участке…
2Как всегда, Бакутин пошел прямиком. Сперва пересек Роговку — огромное стадо балков, потом начал продираться через стройки четвертого микрорайона. Пролезал в заборные дыры, перепрыгивал канавы, петлял среди труб, бревен, ящиков, земляных и щебеночных куч.
Он знал здесь каждое строящееся здание, знал, где ляжет серая бетонная лента тротуара иль проползет труба центрального отопления от будущей, еще не построенной котельной. В его представлении давно и крепко сложился облик будущей столицы сибирских нефтяников — города Турмагана. Он подковой прикипал к Оби. На одном конце той подковы красовался аэродром, на другом — речной порт, а в центре — площадь со сквером. Тут и Дом Советов, и гостиница, и нефтяной институт…
Но город этот существовал только в воображении. На деле же…
Несколько раз в Турмаган наведывался областной архитектор — вельможного вида, изысканно вежливый человек, — и тогда Бакутин с Черкасовым, отложив все дела, водили и возили гостя по Турмагану и тот вносил поправки в их кустарные планы, сулил скорую помощь ленинградских и московских проектных институтов. Выпив несколько рюмок коньяку, областной архитектор стряхивал с себя вельможность, брюзжал на столичных коллег. Этот критический взрыв заканчивался обычно мажорной мечтой о будущем городе…
— Да-да! — азартно восклицал возбужденный архитектор, размахивая дымящейся трубкой. — Вещи тоже должны быть добрыми. Слышите? Добрыми! Не царапаться не хлестать по глазам и нервам, не раздражать! Возьмите школу…
Вскочив, задыхаясь и кашляя от возбужденья и дыма, архитектор рисовал мундштуком дымящейся трубки школу-мечту: предметные кабинеты, мастерские, зимний сад, бассейн и даже музей.
Рядом со школой архитектор воздвигал спортивный комплекс, торговый центр, киноконцертный зал… Слепленный из таких фантастических шедевров, блистательный и неповторимый Турмаган всякий раз подрывался на одной и той же мине-тройчатке: проектно-сметная документация, строительная база, рабочие руки. И не было силы, способной предотвратить это столкновение.
Все, что строилось сейчас в Турмагане, было, как говорили специалисты, в деревянном исполнении. Из Барнаула, Новосибирска, Красноярска и Омска по воде, по земле, а порой и по воздуху везли сюда сборные щитовые и брусчатые двухэтажные дома. В этих «деревяшках» не было никаких удобств, кроме парового отопления и электричества. На каждые два десятка домов строили котельную и полдюжины дощатых «скворечников» — уборных.
Самодельные времянки расползались по Турмагану, затрудняя дыхание, сбивая пульс, угнетая и подминая. Сколотили на таежной проплешине деревянный сарай с окнами и цементным полом — вот вам аэровокзал. Скатали избенку на берегу Оби — готов речной вокзал. Из древесно-стружечной плиты, металла и шифера слепили что-то похожее на ангар, и пожалуйста — кинотеатр.
За год население увеличилось вдвое. Куда селить валом катящихся сюда со всей страны романтиков, искателей приключений и перегрузок, любителей высоких заработков? Чем поить и кормить? Обалдев от холостяцкой неустроенности, они могли наворочать такое…
И прорастали времянками и деревяшками народные рубли. «Ну еще год, еще два, пусть три, — думал, ожесточась, Бакутин. — Доразведают. Обсчитают. Утвердят. Спланируют. Тогда что? Крушить эти времянки?..»
И сейчас, как много раз доселе, не смог Бакутин ответить на этот треклятый вопрос и оттого так взъярился, что, ослепленный гневом, наверняка бы угодил под санитарную машину, если б та вдруг не забуксовала. Шофер начал бестолково дергать машину, и скоро та намертво увязла в торфяном месиве.
Выпрыгнула девушка в куртке поверх белого халата, заметалась, запричитала.
— Что стряслось? — спросил Бакутин.
— Прободная язва, — метнулась к нему врачиха. — Нужна немедленная операция, а он… а мы…
— Сейчас где-нибудь перехвачу бульдозер, — пообещал Бакутин и уже рванулся было в сторону, да вдруг развернулся, подхваченный новой мыслью. — Носилки есть?
