Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма
Осенью собрали урожай, выкопали картошку. Земля на своих полосах, ухоженных отцом, оставалась щедрой. Рассчитались с государством, на этот раз не по "твердому". Сдали все госпоставки, выплатили штраховку и самообложение. И опять кого-то зависть брала к дому Кориных. Пощипали вот, а они опять лучше других живут.
Во второе лето к Кориным прибился беженец из Поволжья. Яков Фиќлиппович встретил его на станции и прислал. Будто дальний родственник приехал по болезни в деревню пожить. Беженец не сразу поведал о голоде у себя в крае. Из тамошних деревень и сел никого не выпуќскали. И люди мерли, как пленники в неволе. Пришелец помог в сеноќкос и жатву. На людях не больно показывался. Но Жоховы дознались, что у Кориных живет работник, а никакая не родня. Пришел Активист Авдюха Ключев с выспросом. Обвинили в эксплуатации чужого труда и применении наемного труда. Беженец уехал, жалуясь, что нигде нет житья.
В Большесельском колхозе дела не шли. Мерла скотина, падали лоќшади от бескормицы. Народ роптал. Доходили слухи о страшном голоќде в южных краях. И тут у них хлеб забирали… Тоже вот жди голоќдной смерти. В открытую говорили о роспуске колхозов. В каких-то деревнях люди уже и "выбежали" из колхоза. И вот случилось… В одно из воскресений большесельцы ринулись к конторе колхоза. Кто-то неведомый на большом листе бумаги очертил по блюдечку крут, а в центре выклеил из газетных букв: "Мы, подписавшиеся, огульно выхоќдим из колхоза и забираем свое имущество". Подписи шли по кругу. Поди тут узнай, кто первый руку приложил. Стали уводить своих коќров, лошадей. Разыскивать плуги, бороны, телеги, сани, сбрую. Новое горе и ругань, слезы и скандалы. Чья-то скотина пала, инвентарь пришел в негодность. Весна, надо пахать — а чем и на ком?..
В это же время, ровно кто подстроил для подтверждения разных слуќхов, Федор Ключев, председатель Большесельского колхоза, получил отќчаянное письмо от товарища по гражданской. Преданный делу революции бывший красноармеец, писал о голодной смерти своих селян. "По дворам ходили разные уполномоченные, зерно горстями из сусеков выгребали. Семья моя вымерла, один остался…" Бунт большесельцев и письмо товарища по гражданской, сильно подействовали на Федора Ключева. Он запил. Неделю не выходил из дома, никого не пускал к сеќбе. А колхоз в это время растаскивали. Начальство шло с угрозами. И Федор пьяный застрелился, душа не выдержала.
Целых две недели будоражило окрестные деревни, последовавшие приќмеру большесельцев. Пришли милиционеры с наганами и еще какие-то люќди. Многих арестовали. Колхозы, самораспустившиеся было, восстановиќли. Председателем Большесельского колхоза назначили Авдюху Ключева, брата застрелившегося Федора. Не больно его хотели, но никто не соќглашался председательствовать в бунтарском колхозе. От народа скрыќвали, что бывший председатель застрелился, будто ружье нечаянно выстрелило, когда он его чистил. Но крались разговоры об оставленной Федором записке. Приводились и слова из нее: "Нет веры, преступное твориться…" О неколхозном Мохове на время как бы позабыли. Не до них было.
Сашка Жох и Мишка Кишин ходили в ШКМ, а Митюхе, двенадцатилетнему парнишке, надо было зимой отбывать лесозаготовку, а летом ездить на дорстрой: прокладывалась дорога между двумя областными городами. Началось поголовное хожение за хлебом в райцентр. Единоличных мужиков "задавили" госпоставками. Колхозы обирала МТС. О пришествии антихќриста уже не говорили. Вот он во многих лицах.
Для моховских ребятишек была отрада гурьбой собираться в райцентр за хлебом. Говорили: "Идем к нашему Федюхе Румянцеву за буханками. Он теперь нас кормит". И уж совсем странно — Дмитрию запомнились эти годы самостоятельќного хозяйствования без отца, как самые лучшие в его жизни. Он кормил семью, сестрам помогал, не позволил им бросить школу, был хозяином. Хоть и такая, но все же свобода.
Отца отпустили на третью весну. Он трижды писал Калинину. И все не было ответа. Судимость сняли. Но из отобранного ничего не верќнули. Даже вины своей никто не признал. Не было никакого незаконного карателя, вина лежало "ни на ком". Нашла она всех от "ниоткуда". Не от человеков, не от самих на себя.
Без оглядки на пережитое, без сетований на обидчиков, отец с азаќртом взялся поправлять свое хозяйство, истосковался по дому, по земле, своим полоскам. Яков Филиппович, председатель Сухеровского колхоза, заходил к отцу, единоличнику, посоветоваться, как лучше вести колхозное дело. Глядя на усердие отца в своем единоличном хозяйстве, как-то похвально, с особой значимостью сказал:
— Тебя вот, Игнатьич, не словила жизнь-то, оберегла для будущего дома Кориных. Это наречено тебе. И дальше будет беречь для блаќга нашего большого люда. Все большое маленьким держится, разорили вот, экспроприировали, а от земли тебя не могли отогнать. За старќшим братом, Федором, не последовал. И в городе бы не пропал, как и он, зажил бы не худо. Но судьба твоя быть при земле как избранќнику по воле Провидения. Такими вот и обережется Русь наша Святая.
— Я-то и верно, не пропал бы и на чужбине, — отвечал дедушка. — На ум вот не возьму, как Мохову быть без нас, Кориных, без нашего дома. Грешу вот, может, но не могу помыслить такого… — Посмотрел с какой-то особостью на Якова Филипповича как на Сухеровского преќдседателя колхоза, и высказал свою сокровенную думу: — Нельзя вот из-за напущенной на нас хвори, потакать злу уходом с земли. Это знаќчит поддаться этой хвори. А от ухода нашего с земли, и самой земле будет плохо. А когда земле плохо — то кому хорошо?.. Все в неосознанной хвори. Земля жизнь держит и здоровье люда, кой вот зовут народом.
— Так оно все и выходит, — рассудил Яков Филиппович. — Где всем-то терпения набраться во спасение наше. Это удел земных, от роќду хлеборобов в обретение усмотренных устоев Рассее-Матушке… Жизнь ладная — это как чистое озеро, на дне которого осел ил скорби житейской. Если вот взмутим его, загрязним — откуда чистоте взяться. И жди вот, пока оно опять сами себя очистит. Так и с людом, взбудоражили его, возмутили мутью неподобной. И тоже наќдо ждать, когда он, перемученный успокоится в разуме и очистится от нанесенной ему скверны.
Отец на это отозвался с веселой шуткой, что у нас, в Расеюшке, мужик самый богатый. С него всегда есть что взять. А когда изъедят мужиково добро, все остальные и останутся в дураках, в мути донной. Крестьянин — это верно, что чистая вода в озере. Под ним, как вот и под водой, всякая скверна, ил грязный, очищается его трудом. Преобразуется в полезность.
Помолчали, повздыхали два крестьянина от роду своего. И отец вроде как в оправдание нелада неминучего вымолвил:
— Квашню баба месит и ждет, когда опара как следует выходит. А тут такое заварили без мужикова разума в мужиковой державе. При всех правителях у нас в Расеюшке на мужика и небо падает, ему его держать. А тут вот он, соблазненный, сам себе подножку подставил и упал. Наше вот неколхозное Мохово во всех поставках, по зерну там, мясу, молоку, сеќну перекрывает весь Большесельский колхоз. Мы живем, а там все бедняками стали, с коих уже ничего и не возьмешь. Неужто сама голоќва какого ни на есть человека до такого могла додуматься, чтобы под бедняка всех остричь, как овцу. И тут же забыв, что острижена, опять вострить на нее ножницы.
2
Все окрестные села и деревни давно уже стали колхозными, а Мохово держалось. И к ним перестали слать агитаторов. Прошел слух, что в бумагах районных Мохово околхозили, оттого и не теребят, обходят и объезжают.
И как-то само собой упорство моховиев подтачивалось, как береговая ива подмывалась половодной водой. Мужики рассуждали между собой: "Житья нам не будет, нас так единоличниками, не оставят. Не мыќтьем, дак катаньем возьмут. От судьбы куда уйти?.." И все же покорно ждали, когда эта судьба сама на них найдет. Подтрунивали над собой: "Живем — не тужим, других не хуже, не пропадем. Под гору скоро идем, а как до низу докатимся, опять наверх полезем". И еще вот такие высказы осели в памяти Дмитрия Даниловича от той поры: "Бедного с богаќтым как уравнять?.. Так же и умного с неразумным. Богатого коли обниќщать, а умного онемить, слова лишить. Все и станем весело с пустым брюхом жить, да чирикать, как птахи небесные, и подбирать, что упало. Но опять же — ронять-то некому будет, когда на подбор все наладятся".
Время тянулось и моховцам стало надоедать ходить в ложных колхозниќках. Первой за колхоз подала голос Федосья Жохова, недавняя противќница. Снабжать-то ее ржицой уже некому было.
— Да и надо бы уж в колхоз-то, — сердилась она на кого-то, выговаќривая бабам у колодца и в сыроварне, куда приходила за обратом. — Там урожаи одинаковые, всем и будет хватать…
Одни Федосье сочувствовали, другие усмешливо намекали:
— Тоже ведь, что заработаешь…
А кое-кто и с прямотой:
