Елена Перминова - Бестолковый роман: Мужчины не моей мечты
Издатель представил меня подающему надежды прозаику Старцеву По всему видно, надежды он подавал уже лет пятьдесят. Наверное потому, что считал, будто роман доходит до нужной кондиции сам. Как виноградное вино. Поэтому свой опус он закрывал в ящик и не подходил к нему пять лет. Через пять лет дописывал очередную главу. И опять закрывал в ящик. Открывал еще через пять лет. Есть надежда, что до конца дописать не успеет. Его потомки скажут только спасибо. В том числе и я.
В зале ЦДЛ, рассчитанном на 600 мест, заняты были меньше сотни. Одно кресло выделялось особенно – в нем сидел Лимонов. Издатель говорит:
– Я с ним знаком еще с 70-го года.
Но Лимонов свое знакомство с Топорковым ничем не выдал. Тогда Топорков предпринял еще одну попытку для подтверждения своей популярности.
– С Иваницким я знаком с 60-го года.
Но Иваницкий свое знакомство с издателем тоже ничем не выдал.
Иваницкий пел про ястреба в высоте. Про курортный роман. Про годы мудрости. И просто про деревья. Он не понимал, что его ястреб давно разбился, курортный роман закончился, а деревья облетели. Мне стало его жаль.
В антракте встретилась с неизвестным писателем Владимиром Прошкиным. Его книга произвела на меня такое же впечатление, как «Парфюмер» Зюскинда. Смешанное чувство восторга и ужаса. Я ему так и сказала. Он удивился. Закрылся от меня рукой. Отодвинулся. Внимал молча. Талантливые люди никогда не говорят. Они пишут. И не считают себя талантливыми. А зря. Если бы им такую напористость, как у неталантливых, неталантливые не мешали бы талантливым. А пока все наоборот.
Ночью приснился сон. Стою у огромного книжного стеллажа, высотой с пятиэтажный дом. Первые этажи заставлены книгами Топоркова и Старцева. Все в одинаковых обложках и под одним названием. На самом верху едва видно две других книжки – Прошкина и моя. Под названием «Обнаженные чувства». Во сне мне дотянуться до них не удалось.
Утром меня ждала статья про алюминиевый рынок. Первая мысль – будь он проклят. Но за рынок платили деньги. А за рассказы – нет. Поэтому проклятие сняла. Нехотя. Результат моего упорного труда редактор принял без особого энтузиазма. С поникшим видом поплелась в столовую.
Это был удивительный пищеблок. Здесь никогда не пахло мясом или рыбой. Пахло водой с марганцовкой. Говорят, такого запаха нет. А здесь есть. Аромат пустоты. В меню – салат из свеклы с каплей сметаны, поджарка из говядины с кислой подливкой, молочный суп на воде и тому подобное. Ровный ряд столов с железными ножками, клеенка в клеточку, салфетки, порезанные на 16 частей, алюминиевые вилки и ложки, поварихи в грязных халатах. Все, как пионерском лагере конца 70-х годов. На время обеденного перерыва можно побывать в прошлом. Поэтому задерживаться там особого желания нет. Я ела котлету по-киевски, когда услышала:
– Здравствуйте! У вас здесь свободно?
Кивнула. Подняла голову. Передо мной сидел мужчина, который заметно выбивался из образа среднестатистического сотрудника министерства. На вид не больше сорока пяти. Живой осмысленный взгляд, чисто выбритое лицо. Отглаженный, серо-голубого цвета пиджак. Ухоженные руки расставляли на столе тарелки. С салатом, супом, картофельным пюре, холодцом и тремя котлетами по-киевски. Две из них он отложил в полиэтиленовый мешочек. При отсутствии обручального кольца это обстоятельство мне показалось обнадеживающим. Завела незатейливый разговор. Про то, что в столовой царит дух советской эпохи. Про то, что смешные цены – не оправдание безвкусной пищи. Про то, что я здесь всего две недели. Сказала, что я – журналистка. Заинтересовался. Или сделал вид, что заинтересовался. Кто он – не спросила. Если надо – спросит. Если надо – не случилось. Я закончила обед. Уходить не хотелось. Но смотреть, как он ест, было неприлично. Резко поднялась:
– Спасибо за компанию. С вами было вкуснее.
– Значит, подсластил пилюлю?
– А вы здесь вообще давно?
– Достаточно.
– Со дня основания Советского Союза?
С улыбкой удалилась. Внутри осталось теплое чувство. Совсем не такое, как от котлеты по-киевски. Вероятность встретиться – нулевая. Слишком огромное здание. Подумала: если Богом дано, то еще встретитесь. Бог дал.
Я рассчитывалась в кассе столовой, когда боковым зрением уловила – это он. Он сидит во втором зале, около буфетной стойки. Резко развернулась и строевой походкой проследовала в другую сторону. Начала есть. Вкуса котлеты не чувствовала. Пошла к буфетной стойке. Он сдержанно поздоровался и спросил:
– Вы остались здесь работать?
Пожала плечами. Ни слова. Схватила сок и опять прочь. Выпила одним махом. Закусила. Минут через пять он прошел рядом, но мимо. Себя успокоила тем, что он невысокого роста. Я таких не люблю.
Три дня разбирала свое поведение. Было ясно – свой шанс я упустила. Иду по коридору. Навстречу – он. Разговаривает по мобильнику. Улыбается не мне. Увидел. Остановился. Я бросила – «здрасьте» и прибавила шагу. Когда ушел, обернулась. Поздно. В какой кабинет зашел, не ясно. Ну и ладно. И вообще, может быть он женат.
На следующее утро только открыла тяжелую, дубовую дверь – он, из столовой. Стоим, смотрим друг на друга. Одновременно прошептали: «Здравствуйте!» и пошли в разные стороны. Хотя тянуло в его сторону. Притянуло тем же вечером на лестнице. Приветливо улыбнулся. Я – тоже. Расщедрилась на несколько фраз:
– А вы по долгу службы читаете нашу газету?
– К сожалению, нет.
– Почему, к сожалению. Не много потеряли. Точнее, совсем ничего.
– А вы там пишите про науку?
– А вы имеете отношение к науке?
– Самое непосредственное.
– Какое?
– Я возглавляю отдел анализа комплексных исследований.
– Тогда я могу взять у вас интервью. Но для этого надо, чтобы вы познакомились с изданием. Скажите, где вы живете, я принесу вам газету.
Пауза. Задумался. Нехотя сказал:
– Вообще-то на Юго-Западе.
Я рассмеялась:
– Нет, я к вам домой не пойду. Это у нас такой слэнг – живете, значит работаете. Где вы тут работаете?
– В подвале, в типографии.
– Ну нет, я туда не пойду, не найду.
– Но почему? Там, где мы с вами сегодня встретились, лестница вниз. Там меня и найдете.
Уже что-то. Но искать лестницу не хотелось. Тем более, я так и не спросила, как его зовут. Подожду еще. Ждать долго не пришлось. На следующее утро опять встретились у входной двери. Решилась я:
– Так где вы здесь обитаете?
Показал. Пригласил в гости. Воспользовалась. Он обрадовался:
– Меня зовут Андрей. Можно без Иванович.
– Хорошо, я вас так и буду звать. Андрей Безиванович. А меня – Оля. Тоже Безивановна.
– А можно вопрос не по теме? Зеленая блузка к глазам или глаза к блузке?
– Если можно наоборот, то наоборот.
– Как у вас дела на работе?
– Не могу решиться уйти.
– Могу вам помочь. У меня есть знакомый, который хочет издавать журнал. Я узнаю у него. Вот вам моя визитка. Позвоните.
Уже неплохо. Знаю, как зовут и телефон.
Позвонила на следующий день:
– Владимир Безиванович? Это Оля, ваша знакомая из пищеблока.
Молчание.
– Вы что, меня не помните? Я – Оля, журналистка.
– А, Оля, а при чем тут пищеблок?
– Ну мы же с вами в пищеблоке познакомились.
– А я соображаю, что это за Оля из пищеблока. Я как-то года три назад попал за хулиганство на пятнадцать суток и отрабатывал повинность в пищеблоке. Поэтому у меня он ассоциируется с лишением свободы.
– А вы боитесь потерять свободу?
– Я ее уже потерял.
– Жена?
– Да.
– Хорошо, договорились. Я не буду нарушать ваши границы.
– А я их разве обозначил?
– А разве нет?
Ушла. Все напрасно. Туда мне хода нет. С женатыми мужиками я больше не связываюсь. И вообще мне не до них. Надо зарабатывать деньги. Убеждаю себя – они легко не достаются. Значит, надо писать про инновации и делать обзор цинкового рынка. Каждый день – по одному материалу. С такой рекордной производительностью я еще не работала. Но редактор этого не замечает. Он вообще меня не замечает. Молча, без объяснения правит и не удостаивает даже взглядом. Не уютно. Чувствую свою ущербность. Профнепригодность. Пытаюсь забыться в работе – с 10 утра до 10 вечера. Уже месяц. Но в трудовой об этом – ни строчки. Она валяется у меня в тумбочке. Появились тревожные мысли. Кинут. Оставят без зарплаты. Уйду ни с чем. Решила поговорить на эту тему с редактором. Подошла, оперлась руками о стол, согнулась. Начала чертить носком сапога полукруг вокруг себя. Поняла – поза угодническая. Встретила презрительный взгляд. Процедил сквозь зубы: поговорим через неделю. Всю неделю ждала, когда скажет: пора расставаться. Не сказал. Спросила сама. Ответил: окончательный ответ будет к вечеру. Подробно поговорим о моей работе. А сейчас надо писать в номер. Написала. Подошла вечером. Опять согнулась. Бросил – «Работайте». Чуть не захлебнулась от радости. Начала оживленно разговаривать со всеми подряд. Сереже сказала, что он самый добрый. Алеше, что он самый красивый. Володе, что он самый талантливый. Наталье, что она хорошая мать. Каждый в отдельности и все вместе удивились. Объяснять ничего не стала. Только дома поняла, что в принципе ничего не изменилось. Трудовая лежала на том же месте.
