Елена Перминова - Бестолковый роман: Мужчины не моей мечты
– Не знаю, – запускала мечтательный взгляд в потолок Ольга. – Наверное, потому, что счастье. Ведь оно среднего рода.
– Это у всех счастье среднего рода. А у тебя – мужского. – Парировала Танька. – Ну, какое оно на этот раз? Как и в прошлый? Дорогой, любимый, единственный?
– Нет, – не поддавалась скептицизму подруги Ольга. – Такого у меня еще не было. Он иностранец.
Танька изумленно замолчала.
– Нет, ты иди сюда, к компьютеру. Тут его письма, фотографии. Я буду читать и переводить, ты же не знаешь английский, – хлопотала Ольга. – Вот слушай. «Милая Оленька! Я увидел вас в аэропорту, в Стамбуле. Вы, наверное, возвращались из турпоездки. Выглядели потрясающе. Солнечного цвета волосы, голубые глаза, красивый, с отливом загар. Вы излучали свет, тепло и нежность. Я не мог оторвать от вас глаз. Когда вы доставали билет из сумки, выпала ваша визитка. Так я узнал ваш электронный адрес и решил написать. Буду вам благодарен, если вы пришлете мне свою фотографию. С любовью, Алкис».
– А ты – что?
– А я в ответ – про себя. Ну, знаешь, родилась, училась, работаю, где живу и что люблю.
– А он?
– А он: «Если вы любите море и солнце, то вам надо обязательно съездить на Кипр. Моя родная страна очень щедра на тепло. Приезжайте ко мне в гости. У меня два больших дома. Один – на берегу моря, другой – в столице». Ему тридцать пять лет. Разведен. Имеет большой опыт общения с женщинами, но больше – негативный. Тем не менее, все равно верит, что встретит свою женщину. И еще он точно знает, что она живет в другой стране.
– Так и написал?
– Да. Представляешь, он летчик. Значит, сильный мужчина. Ты же сама говорила, что мне нужна сильная личность. Но среди соотечественников мне их встречать не приходилось. Да где ты видела русского мужика, который, не зная женщину, может пригласить ее в гости. Ой, Танька, мне кажется, что я его уже люблю. Посмотри, какой красавец!
– Я бы так не сказала. Пальмы и розы на этом снимке выглядят привлекательнее. Обычный южный тип. Аналог нашему среднеазиату Любовник, конечно, страстный. Даже грубый. Посмотри, какой у него животный взгляд. И что ты решила?
– Конечно, ехать. Вот подучу английский и поеду
– Ты ему об этом сообщила?
– Да. Он мне по три письма в день шлет. Читай! «Солнышко мое, как ты мне нравишься! Я так хочу тебя увидеть! Я уверен, что у нас с тобой будет все хорошо. Если захочешь, можешь остаться у меня насовсем».
– Ой, не надо. Сейчас заплачу. А ты соображаешь, на что ты поедешь? У тебя же долгов как шелков.
– Глупая, Танька. Он все расходы берет на себя.
– Это он тебе сказал сам?
– Это же и так понятно.
– Кому? Тебе или ему? Давай выясним! Пиши! «У меня выпала свободная неделя. Могу приехать через несколько дней. Жду твоего ответа». Все. Ждем.
Ольга щелкнула «мышкой» и вопросительно посмотрела на подругу. Потом стиснула ладони, прижала их к подбородку и зашептала: «Быстрей, быстрей!» Глаза ее светились. Ресницы подрагивали. Щеки порозовели. Пять минут прошло в полном молчании.
– Все! Есть! Я же тебе говорила! – ерзала на стуле Ольга. – Господи, сколько чувств! Нет, ты только послушай! «Я обезумел от радости. Никогда не был так счастлив! Солнышко мое, неужели я тебя увижу. На оформление приглашения надо три дня. Я пришлю его тебе по почте. Как получишь, можешь покупать билет. Сообщи...»
– А про деньги? – прервала подругу Танька. – Про деньги там что-нибудь написано?
– Ничего.
– Как ничего? Ты что на свои деньги поедешь? Опять залезешь в долги? Нет! Так дело не пойдет! Давай, пиши! Одной фразой. «Вместе с приглашением вышли деньги».
– Написала.
Ольга заметно занервничала. Танька оставила подругу и пошла варить кофе.
– Есть! – услышала она победоносный клич подруги.
Танька влетела в комнату и остолбенела. С перекошенным лицом Ольга смотрела на монитор.
– Читай!
– Даже без приветствия. «Это очень странная просьба. Я никогда никому не высылал денег. Если твои мужчины и давали тебе денег, то я – не такой. Я могу прислать только приглашение».
– И это все?
– Все.
– Пиши: «Ты не можешь меня понять. У меня зарплата пятьсот долларов. У тебя есть два дома, а я живу в арендованной квартире, за которую плачу двести долларов. Даже при большом желании я не могу приехать. Ладно, про твои долги писать не будем. Дальше. Если деньги – это единственное препятствие для нашей встречи, то всего тебе доброго. Желаю найти тебе более состоятельную женщину». Все отправляй.
Ольгины глаза затуманились. Движения замедлились. Она с трудом встала и вышла на балкон. Неожиданно пошел град. Будто специально, чтобы охладить горячую Ольгину голову.
– Оля! – кричала Танька. Есть ответ. Читай.
– «Все русские женщины приезжают на Кипр, чтобы познакомиться с богатыми киприотами. И платят за это большие деньги на путевку. Я предлагаю тебе оплатить только авиаперелет, это всего двести долларов. Зато у тебя не будет нужды жить в отеле. Зачем ты просишь у меня деньги? Двести долларов – это не деньги. Если ты ездила в Стамбул, значит у тебя есть деньги».
– Да не реви ты! Было бы из-за чего рыдать. Эта история любви банальная. Только у героя иностранное имя. Хорошо, что так обернулось. До международного скандала дело не дошло. А если бы купленный на Кипр билет оказался только в один конец? Как бы я без тебя жила? Где еще можно найти такую восторженную дуру?
Они обнялись и пошли пить кофе.
Фамильная драгоценность
Из всего свидания мне больше нравится заключительная часть. Когда он уходит, а я остаюсь одна. Закрываю дверь, прижимаюсь к ней спиной, сползаю вниз и складываюсь пополам. Потом поднимаю голову вверх и в потолок изрекаю: «это в последний раз».
Потом решительно, с видом человека, идущего на бой, встаю. Старясь сохранить воинственный дух, подхожу к зеркалу. Хочу увидеть лицо человека, который только что сделал свой выбор. Это я.
Растерянный, испуганный взгляд. Упрямо выползающая наружу спрятанная улыбка. Легкий румянец и блеск глаз выдают меня с головой. Влюблена по уши. Главный признак – разнобой в мыслях. Если бы все это можно было разделить. Провожу по зеркалу прямую – с середины лба до пояса – черту. Пусть слева будут мысли, а справа – чувства. Сжимаю зубы, завожу руки за спину, устремляю на свое отражение злобный взгляд исподлобья. Не получается. Теплая волна размывает границы, растапливает искусственный лед, плещется внутри. Из памяти моего тела выходят его прикосновения, вкус губ и запах. Тело не слушается, размякает. Все. Меня нет. Я утонула в собственной нежности. В мыслях о нем.
Сейчас он подходит к остановке. Расстояние между нами увеличивается. Но он условно еще со мной. Прячет в аккуратно подстриженных усах улыбку. Гасит, опуская веки, озорной взгляд. Заходит в трамвай, садится у окна, подпирает рукой щеку и смотрит на улицу. Я еще с ним. Еще пятнадцать минут. Все. Закончились. Он уже поднимается по ступенькам. Звонит в дверь. Открывает другая женщина. Он говорил: лунообразное лицо с прорезями вместо глаз. Надутые, будто набитые кашей, щеки. Редкие, цвета мокрого пепла, жирные волосы. Губы – разваренные пельмени – шевелятся:
– Где ты был? Я тебя спрашиваю, где ты был?
Он не отвечает. Снимает с плеча сумку, вешает ее на крючок, признается:
– У другой женщины. У женщины, которую я люблю.
Но нет. Он этого не скажет. Никогда.
– В библиотеке. Завтра отчетный доклад, листал статистику.
Она поправляет свой полинявший халат, подтягивает сползший с ноги носок, туже завязывает лямки передника. Приготовившись к бою, наносит первый удар:
– Я туда звонила, тебя не было.
Он, меняя туфли на тапочки, не поворачивая головы, защищается:
– Значит, был в другом зале.
Семейная ссора разгорается. Она, сначала бросая слова, потом тычет в его спину смятую газету, обыскивает сумку. Захлебывается от возмущения, когда находит в бумажнике мою фотографию. Он уходит в спальню, ложится на кровать и отворачивается к стене. Сквозь закрытую дверь проникает жалобный стон разбитой посуды. Он закрывает глаза.
Она влетает в комнату, хватает с комода изящную статуэтку из фамильного фарфора и, замахиваясь на него, будто раздумав, швыряет ее на пол. Он даже не шевелится. Она повторяет тоже самое с большой вазой. Он не подает никаких признаков жизни. Она встает на табуретку, снимает с крючка люстру и бросает ее в стену. Ослабляет узлы фартука, вытирает руки и с видом бездомной бродяги уходит на кухню.
Он остается невозмутимым. Его невозможно вывести из себя. Захлебнуться от гнева. Заскрипеть зубами от злости. Застонать от любви. Он всегда одинаковый. На работе, дома и у меня. Застегнутый на все пуговицы. В отглаженной рубашке и туго завязанном галстуке. В безупречно чистых ботинках. Такой он и в постели. Будто не снимает ботинки, не развязывает галстук и не расстегивает ворот рубашки. Угадать его чувства можно только по сбившемуся дыханию. По ярким, как солнце в воде, глазам. По влажным, будто смоченными слезами, губам. И только однажды:
