Патрик Модиано - Горизонт
Он стал часто встречаться ей после полудня, когда она шла в книжный магазин на улице Почты, где работала на полставки. Преграждал ей путь с таким видом, будто чувствовал, что она знать его не желает и не хочет с ним разговаривать. Маргарет старалась сохранять спокойствие и отвечала вежливо. Но от всех его предложений отказывалась под разными предлогами, и всякий раз он приходил в бешенство. Однажды она согласилась пойти с ним в кино. Понадеялась, что после этого он станет менее назойливым. В кинозале казино они оказались чуть ли не единственными зрителями. Теперь в Париже, в номере гостиницы «Севинье», ей с необычайной ясностью вспомнился тот черно-белый фильм и стало очевидно, что его серые полутона навсегда связаны в ее сознании с Аннеси, кафе на Вокзальной улице и Бойавалем. Она ожидала, что в темноте он не удержится, обнимет ее за плечи или возьмет за руку, а она все стерпит, подавив отвращение. Ей случалось испытывать такую мучительную неуверенность в себе, что она готова была сама сделать первый шаг, лишь бы другие не отталкивали ее и не выказывали больше враждебности. Да, довольно часто она оказывалась в неприятном положении жертвы, что без конца уступает шантажистам, выигрывая всего лишь минутную передышку.
Однако, вопреки ее опасениям, за весь сеанс он не предпринял ни единой попытки к сближению. Чинно сидел в своем кресле. Но когда в фильме девушка вошла в спальню молодого дирижера и застрелила его из револьвера, Маргарет заметила, что Бойаваль так и впился в экран, даже наклонился вперед, завороженный происходящим. И ее затошнило от страха. Она вдруг отчетливо представила, как Бойаваль с револьвером входит в ее комнату на улице Президан-Фавр.
Когда фильм закончился, он предложил проводить ее до дома. Говорил тихо, застенчиво — она и не знала, что он бывает таким. Мирно шел рядом с ней и не позволял себе никаких вольностей. Только опять предложил съездить как-нибудь днем в Ла-Клюзаз, мол, он ее поучит кататься на лыжах. Она не решилась ответить «нет», боясь, что он снова разозлится. Они миновали променад Пакье, поднялись к вилле Шмидта.
— Есть ли у вас друг сердца?
Она не ожидала, что он может задать подобный вопрос. И ответила отрицательно. Проявила благоразумие. Ей вспомнился фильм: ведь девушка застрелила дирижера из ревности.
С этого момента и вплоть до того, как они подошли к ее дому, он не сказал ни слова, только его глазах появился лихорадочный блеск. Она все думала, намерен ли он остаться у нее. И решила во всем ему уступать. Для храбрости повторяла про себя совет одной девочки в интернате, которому неукоснительно следовала: «Не стоит идти против течения». У двери дома она остановилась:
— Зайдете?
Спросила, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Чтобы увидеть реакцию загадочного человека, что не желал оставить ее в покое. Чтобы добиться хоть какой-то определенности.
Он отшатнулся и посмотрел на нее так, что ее бросило в дрожь, посмотрел с бессильной злобой, — позднее она часто ловила на себе его злобный взгляд и всякий раз хотела спросить, за что он ее ненавидит.
— И тебе не стыдно предлагать мне такое?
Он проговорил это с гневом, но голос его подвел, унизительно сорвался на фальцет.
Следом он внезапно ударил ее по левой щеке. Первая пощечина со времен интерната. На мгновение она ошалела от неожиданности. Потом инстинктивно поднесла руку к губам, проверяя, не течет ли кровь. Глянула ему прямо в глаза и поняла, что он ударил ее, не нападая, а защищаясь. Услышала будто со стороны, как произнесла ледяным тоном:
— Вы действительно не хотите зайти? Это же просто смешно… Вы боитесь? Так объясните мне, чего именно.
Филин, ослепленный светом солнца. Он не выдержал ее натиска, бежал. Она смотрела, как он неровной походкой спешил прочь по улице Президан-Фавр, пока его черный силуэт не слился с оградой конного завода. Отныне он бесследно исчезнет. Она была уверена, что больше никогда его не увидит.
Однако через два дня он появился. Она сидела за прилавком книжного магазина на улице Почты. Шесть часов вечера, уже стемнело. Он остановился перед витриной, словно рассматривал выставленные книги. Но время от времени бросал на нее взгляд исподтишка с жалкой улыбкой. Наконец вошел в магазин.
— Мне очень жаль, что я вас тогда обидел.
Она ответила ему с полнейшей невозмутимостью:
— Ничего страшного.
Ее ровный голос его успокоил.
— Вы на меня не сердитесь?
— Нет.
— Увидимся в кафе на Вокзальной?
— Возможно.
Она вновь погрузилась в бухгалтерские расчеты, и он не стал ее отвлекать. Вскоре она услышала, как за ним закрылась дверь. Хотя бессонница по-прежнему ее мучила, Маргарет перестала заходить в кафе на Вокзальной улице из страха встретить там Бойаваля. Но каждый вечер в шесть часов он возникал перед витриной книжного магазина. И следил за ней сквозь стекло. Она старалась выглядеть безучастной, надевала темные очки, чтобы спрятаться от его упорного взгляда, и тогда лицо Бойаваля расплывалось во мраке. Худощавый, узколицый, он тем не менее подавлял ее своей мощью, будто на самом деле был куда более крепкого сложения, чем казался на первый взгляд; и кожа у него при ближайшем рассмотрении оказывалась гладкой и белой, а не землистой и рябоватой. Наверное, партнеры по игре в покер в кафе тоже рассмотрели его как следует, раз прозвали: «Мамонт». Рози, продавщица в парфюмерном магазине, сказала ей, что у Бойаваля есть и другое прозвище: «Одним ударом». Но его значения Маргарет не поняла.
Теперь в Париже, в номере гостиницы «Севинье», все это казалось далеким прошлым… И все же, внезапно проснувшись посреди ночи, она невольно возвращалась к тем дням. Как-то раз они с Рози шли под аркадой, объединяющей ряд домов, неподалеку от «Таверны». Маргарет откровенно рассказала ей все и спросила совета, как от него отделаться. Тогда Рози сказала: «Он тебе досаждает, потому что у тебя ослабленный иммунитет… Пристал, как инфекция…» Так и есть, она часто оказывалась крайне уязвимой, беспомощной. И особенно ясно почувствовала это, когда обращалась в полицию, прося о защите. Полицейские сочли ее абсолютным ничтожеством. Будь она дочерью фабриканта или местного нотариуса, к ее жалобе отнеслись бы иначе. Но никакая родня за нее не вступилась бы, и в полиции сразу поняли, что она «Женщина, не стоящая внимания»[6] — пьесу с таким названием Маргарет читала тогда. Полицейский, проглядывая ее просроченные документы, осведомился, почему это она родилась в Берлине и где сейчас ее родители. Она соврала, будто отец был горным инженером из Парижа и часто ездил за границу вместе с женой, а она, их дочь, получила наилучшее воспитание в женском монастыре Святого Иосифа в Троне и в пансионе Ла-Рош-сюр-Форон. Но, судя по всему, полицейского нисколько не интересовала ее биография. И слава Богу. Расспроси он ее подробно, ей было бы трудно вывернуться. А так он просто посоветовал с насмешливой улыбкой не подавать жалоб на людей, что явно не желают ей зла. Подумаешь, какой-то влюбленный. «Знаете, — сказал он напоследок, — мы не вмешиваемся, пока нет жертв…»
Действительно, ей пришлось бы несладко, если бы фараона заинтересовали подробности… Вчера она получила письмо, первое, хотя прошло столько времени, вот оно, на тумбочке возле кровати. Она с удивлением прочитала на конверте:
«Мадемуазель Маргарет Ле Коз,
Париж, шестнадцатый округ, улица Беллуа, дом № 6, гостиница „Севинье“».
Письмо на бумаге со штампом конторы по найму Стейварта. Несколько строк, напечатанных на машинке:
«Мадемуазель,
напоминаю вам о своей просьбе, высказанной во время нашей встречи в тот четверг: пришлите, пожалуйста, рекомендательное письмо за подписью вашего прежнего нанимателя, мсье Багериана. И еще, если вам не трудно, приложите к нему вашу краткую автобиографию, поскольку выяснилось, что сведения в вашем досье недостаточно подробны, по мнению наших клиентов.
С искренним уважением, Ж. Туссен».
Автобиография… Бессонными ночами в номере гостиницы «Севинье» в памяти мелькали отдельные эпизоды прошлого, словно пейзажи за окном ночного поезда. Как потряхивает вагон во время движения, так же неровно, толчками шла ее жизнь. В купе она прислонялась лбом к стеклу. Снаружи темнота, лишь время от времени минуешь освещенную пустынную платформу станции, читаешь на указателе название города — хоть какой-то ориентир, — затем ныряешь в черный туннель… Берлин. Она почти его не помнила. Маленькая, сидела вместе с другими детьми рядом с развалинами домов на куче обломков и мусора, смотрела с полудня до вечера, как один за другим непрерывно снижались самолеты и садились где-то неподалеку. Если ей снился сон по-немецки, то всегда звучала пугавшая ее песенка про Ландверканал… Она долго берегла старую книгу, изданную во время войны, «Унесенные ветром». В качестве закладки в ней лежала открытка с пометкой: «Завод „Аргус Моторен“, Графроидерналлее, Берлин, округ Райникендорф». А следом — имя ее матери: Женевьева Ле Коз из Бреста. Француженка. Маргарет сохранила эту открытку, единственное, что ей осталось от матери. Бывает, что мгновенно теряешь то, чем по-настоящему дорожишь: четырехлистный клевер, любовное письмо, плюшевого медвежонка. Зато какая-нибудь ненужная вещь упорно сопровождает тебя годами, хочешь ты того или нет. Думаешь, что удалось избавиться от нее, но вновь находишь ее на дне ящика. Наверное, стоило бы послать мсье Ж. Туссену эту открытку, она безусловно заинтересует его клиентов.
![Ульяна Соболева - Пусть меня осудят...[СИ]](/uploads/posts/books/124/124.jpg)
