Георгий Байдуков - Рассказы разных лет
Неописуемый восторг, вздохи облегчения и сотни горячих рукопожатий. Главное — Виктор жив. Второе — Виктор побил результаты всех парашютистов мира своим затяжным прыжком с большой высоты.
Много дней шли еще разговоры об Евсееве. Про него сочинялись легенды, печатали в газетах. Нарком Ворошилов наградил его золотыми часами, затем он получил орден, а года три спустя — второй.
Евсеевым заслуженно гордится Воздушный флот Красной Армии.
И вот однажды вечером с Курского вокзала поездом, идущим в Кисловодск, отбыл на курорт знаменитый парашютист Виктор. Виктор сразу же лег спать. Утром состоялось знакомство с соседями по купе, потом был совместный обед в ресторане. Уже вечерело, когда на одной из станций поезд резко остановился и пассажиры невольно выглянули в окна вагона. Небольшая станция была ярко освещена. Виктор накинул лиинель. Выскочил на перрон. Втягивая приятную свежесть воздуха, вдруг он почувствовал, что хочет курить. Достал папиросу. Спичек в кармане не оказалось. Их также не было и в киоске. Рядом стоял с задумчивым видом гражданин. Серая поношенная шляпа, жилетка, серый галстук. И главное — он курит.
— Р-р-р-разрешите прикурить? — обратился Виктор к задумчивому гражданину.
— Прошу, товарищ командир! — ответил мужчина и протянул папиросу. Виктор и серая шляпа долго чмокали, приткнувшись носами, пока папироса не разгорелась.
— Б-б-бла-агодарю, — сказал Евсеев и по военной привычке, взглянув в лицо, взял под козырек. Послышались два звонка. Евсеев поспешил к своему вагону.
По дороге попалась старушка, очевидно поджидающая какой-нибудь поезд. Она остановила Евсеева.
— Сыночек, скажи, сколько времени?
Евсеев, к ужасу своему, не обнаружил золотых часов, подареных наркомом за рекордный прыжок. Папироса, шляпа, жилетка, серый галстук и часы почему-то мгновенно слились у Евсеева в единое целое:
«Да, это он срезал», — чуть не закричал Евсеев и, бросив в недоумении старушку, побежал к киоску. Гражданин в шляпе медленно разгуливал по перрону.
— Д-д-давай чччассы!! — крикнул Евсеев заикающимся и возбужденным голосом. Гражданин остолбенел. Затем начал трястись. «Конечно, он — ишь как сдрейфил», — подумал Евсеев и, доставая наган из кобуры, еще громче закричал:
— Д-д-давай, ггговорю, ччаасы!..
Трясущиеся руки потянулись к боковому карману жилетки.
— Ага, подарок наркома хотел стащить, ишь какой ловкий!» — думал Евсеев, посматривая то на трясущиеся руки обладателя шляпы, то на свой поезд, который медленно набирал скорость. Наконец часы в руках. Наган в кобуре. Парашютист бежит к поезду и еле успевает вскочить в последний вагон.
— Чем вы так взволнованы? — обратился к Виктору кто-то из пассажиров.
Евсеев обстоятельно рассказал, как у него гражданин в шляпе срезал подарок наркома. Конечно, все хотели прочитать надпись на часах. Виктор вытащил за ремешок из кармана шинели часы и, держа их перед лицами пассажиров, вдруг закричал на весь вагон:
— Ч-ч-что я-я-я наделал? Я ограбил ч-ч-человека! В-в-ведь это н-н-не мои часы…
Все замерли, не зная, как отнестись к странному командиру. Евсеев тем временем под подушкой своей постели нашел золотые часы с надписью наркома.
Парашютист стоял обескураженный, краснея от своего поступка. Сейчас он отлично вспомнил, что снимал часы, когда ходил мыть руки после обеда. Виктор владел собой во время серьезнейшего и опасного прыжка. Виктор мог собрать всю психику на подчинение чувства страха и растерянности. А что же теперь? Виктор, потный и красный, нервозно и жадно сосал папиросу. Соседи с удивлением глядели на него.
Поезд заметно убавил ход. Застучали под колесами стрелки переходных путей. Евсеев быстро оделся. Как только замелькал перрон, он прыгнул и с ходу, что есть силы, побежал к дежурному агенту НКВД. Расталкивая посетителей, он пробрался к уполномоченному.
— В-в-вот, д-д-руг, ч-часы! Я ограбил гграждани-на на соседней станции. Взял часы! И напрасно оскорбил ч-ч-человека! Будь другом, перешли их на соседнюю станцию гражданину в серой шляпе, жийетке и сером галстук. И вот ему з-з-записка. Здесь мой адрес и кто я такой.
Уполномоченный встал, вглядываясь в лицо командира. В его практике еще не было подобных случаев. Евсеев подал свою орденскую книжку. Уполномоченный записал что-то в блокнот.
— Хорошо, товарищ Евсеев! Можете быть спокойны — передам пострадавшему гражданину. Спешите на поезд.
— У-у-успею! С-с-следующей станции я отправлю вам письмо, а уж вы передайте его моей жертве.
Евсеев вернулся в вагон, немного успокоившись. Затем он написал письмо человеку, которого ограбил без злого умысла.
Я думаю, узнав Евсеева, гражданин в серой шляпе простил храброго парашютиста, который дорожит подарком своего боевого наркома.
1981 г.
СОБРАЛИСЬ ЗА ГРИБАМИ
Я так и знал, что наш друг Иван Алексеевич Лихачев опоздает и никаких грибов мы уже не найдем в это воскресенье. Директор крупнейшего Московского автомобильного завода, чрезвычайно загруженный работой, он все же прикатил с женой и дочерью за нами на дачу на легковом автомобиле ЗИС-101. Наша семья любила жизнерадостного, прямолинейного, энергичного, коренастого, с горящими глазами и коротко подстриженными усами туляка.
— Опоздали мы малость, Егор Филиппович, — сказал Иван Алексеевич и, торопя всех скорее усаживаться в машину, сам, укладывая корзинки в багажник, добавил: — Только заскочим на минутку на завод, а оттуда рванем в родную Лопасню… Надо взглянуть на ремонтников…
— Тогда нет смысла думать о подосиновиках. Уже девятый час. Все порядочные грибники давно дома или на пути к дому с полными корзинками…
— На одну минутку! — горячо и убедительно повторил Лихачев.
— Ни за понюх табаку ломаешь всем выходной день…
— Ничего, Егор, поехали! А время идет — значит, грибы растут, — отшучивался директор.
Шофер быстро помчал нас на автозавод. Проехав по воскресным улицам столицы, мы оказались около гигантского завода. Директор неожиданно крикнул шоферу:
— Стоп, милок!
Машина остановилась. Лихачев шепнул мне:
— Видишь, кто сидит с вахтером на ступеньках лестницы у проходной? у
Я сразу узнал по курчавой седоватой густой шевелюре наркома тяжелой промышленности.
— Вылезай, — сказал мне Лихачев и обратился к женщинам: — А вы пока переберите косточки всем друзьям и знакомым…
Мы с Иваном Алексеевичем остановились. Он шепнул:
— Нарком с вахтером в обнимку… Не будем нарушать разговор.
Правая рука Орджоникидзе была на плече вахтера. Мы невольно стали свидетелями их разговора.
— Не уговаривай меня, друг любезный! Наркомом должен быть я даже тогда, когда ложусь спать… А если серьезно говорить, то даже сны должны мне сниться только наркомтяжпромовские…
— Да ты еще молодой, как я вижу, — заметил вахтер.
— Ну, как тебе сказать?.. А в чем дело? При чем тут молодой или старый? Что ты мудришь, Кузьмич?
— А вдруг девка приснится? Что тогда? — выпалил собеседник.
Орджоникидзе снял руку с плеча вахтера и хлопнул ею по ноге собеседника, засмеялся:
— Ох и шутник ты, Кузьмич! Озорной шутник! — Григорий Константинович достал платок из кармана своего партийного полувоенного френча (такой носил еще Ленин) и, утирая им лицо, спросил: — Кузьмич! Если не секрет, скажи, сколько тебе лет?
Вахтер опустил голову:
— Много уже — сорок пятый пошел… Нарком снова засмеялся:
— Выходит, что яйца учили курицу… Кузьмич взглянул на наркома:
— При чем тут курица и яйца?..
— Мне на днях стукнет полсотни… Выходит, я курица, а ты еще не выношенное яичко…
— Надо же, такую промашку дать] Не думал, никак не думал, что ты старше годами…
— Рад бы помолодеть, да это, друг мой, невозможно… Даже наркомам, — опять улыбнулся Григорий Константинович.
— Верно, на то божья воля… — серьезно согласился вахтер.
— А ты, Кузьмич, в бога веруешь? — удивился Орджоникидзе.
— Не, какой там верую! С первой империалистической отвык. Уж как я молил его сберечь меня, а он не заступился. Вот видишь, левая рука инвалидная. Шандарахнул германец, будь он проклят! — отвечал Кузьмич, и, повернувшись, он заметил нас, вскочил и громко отрапортовал: — Товарищ директор! На посту все в порядке…
Орджоникидзе, увидев нас и поднявшись с бетонной ступеньки, заметил:
— За исключением того, что я приехал без предупреждения, а он долго не признавал меня, но, когда догадался, что дело имеет с наркомом, бросился к телефону. Мне с трудом удалось уговорить его не поднимать шума…
Лихачев укоризненно смотрел лукавыми глазами на вахтера:
— Сколько раз говорил всем и тебе, Кузьмич: обязаны в таких случаях докладывать прямо мне.
Орджоникидзе, здороваясь с нами, заступился за своего нового знакомого:
