Алексей Слаповский - Закодированный
И вот явился: пьяный и наглый.
– Привет. Извини, я немного… Бывает. Ты слушай. Дело есть. Долг чести – тысяча. Кумилкину проиграл.
– Не дам!
– Верну, радость моя! – сфамильярничал Гоша.
– Отстань от мамки! – послышался грозный голос.
Гоша удивленно повернулся.
Костя стоял в двери комнаты, расставив ноги. Из-за него выглядывал заспанный Толик.
– Ты чего, штырь? – удивился Гоша. – Ты иди обратно спать, пока я добрый! А то дам щелчка – и будет во лбу дырка.
Гоша поднял руку, чтобы дать Косте щелчка. Не для того, конечно, чтобы сделать дырку, а так, шутливо.
Но Костя шутки не понял. Дернул за руку, сам изогнулся, скакнул под Гошу, и вот Гоша лежит на полу, а Костя стоит над ним.
– Ты чего сделал, малолетний? – растерянно спросил Гоша, с трудом поднимаясь на пьяные ноги.
– Прием применил.
– Какой прием?
– Ты сам научил.
– Не он, а Гоша, – поправил Толик.
– Это тоже Гоша, – сказал Костя.
– Это другой, – не согласился Толик.
– Ладно, спите дальше! – прикрикнула на них Татьяна.
И, подумав, сказала:
– Хорошо, тысячу я тебе дам. Я тебе и остальные дам… – она запнулась. – Нет, не так.
Она села к столу вырвала листок из тетради и написала: «Я Татьяна Викторовна Лаврина обязуюсь вернуть „Гоше“ (поставила почему-то кавычки), когда он вернется в память, то, что у него было, а до этого храню на сохранении». Подумала и добавила: «Как в банке». Поставила число и подпись. И подала Гоше:
– На, спрячь. И уходи.
Гоша прочел, ничего не понял.
– А что было-то?
– Неважно.
– Но тысячу дашь?
Татьяна достала тысячу рублей:
– Подавись! И проваливай.
– Ты не поняла. Тысячу долларов я проиграл! Святое дело, долг! Порежут!
Татьяна опять подумала. Приказала:
– Выйди.
И через некоторое время вынесла во двор требуемую сумму:
– Вот. И навсегда исчезни!
9
Гоша, радостный оттого, что так быстро и легко все уладилось, отправился к Кумилкину. Тот спал, утомленный игрой и выпивкой. Спал и Одугловатов, хрипло дыша.
Прикорнул рядом с ними на полу и Гоша.
Кумилкин проснулся после полудня первым и тут же растолкал Гошу:
– Принес?
– Принес.
Кумилкин не верил своим глазам, щупал, считал, показывал продиравшему глаза дяде:
– Ты глянь! Я же говорил, кассу взял человек! Взял, да, Гоша? А ведь наверняка больше было! Ты вспомни!
– Не помню, – мрачно сказал Гоша, болея с похмелья.
Кумилкин понял его состояние и тут же сгонял за поправкой.
Подлечившись, они сели и с увлечением стали обсуждать, какие стройматериалы купить для починки дома, ибо на постройку нового все-таки маловато.
– Шифером покрыть, – предложил Одугловатов. – Листов сорок надо.
Записали шифер.
– Вагонкой обшить дом, – дельно толковал Одугловатов. – Метров восемьдесят квадратных.
Записали вагонку.
– Фундамент переложить, – не отставал в строительной мысли и Кумилкин.
– Точно. Сотни три кирпича красного надо.
Записали красный кирпич.
А потом отправились на местный строительный рынок, где увидели, что денег не хватит даже на шифер.
Огорчились.
Выпили вина для возобновления оптимизма.
– Вот что, – сказал Кумилкин. – Надо тебе у Татьяны остальные деньги взять.
– Думаешь, есть?
– Обязательно! Если она тебе тысячу так легко отстегнула! Я полагаю, у тебя тысяч десять было, не меньше! – уверенно сказал Юрий. Для него десять тысяч долларов всегда были магической цифрой, пределом и оптимумом его мечтаний.
Его уверенность передалась и Гоше, и Одутловатову.
И они отправились к Татьяне.
Не застав ее дома, пошли в магазин.
Переговоры взял на себя Кумилкин.
– Ты вот что, Татьян, – сказал он. – Ты давай по-честному. У нас бизнес-план, сама понимаешь. Нужны оборотные средства. Так что верни деньги человеку.
– Да? И много ли я должна? – спросила Татьяна, усмехаясь, но внутренне холодея от неприятности.
– Десять тысяч! – точно сказал Кумилкин.
– А не слишком хватанул?
– Самый раз!
– И кто же тебе сказал, что у тебя столько было? – спросила Татьяна Гошу.
Тот промолчал. И даже не вспомнил о расписке, что дала ему Татьяна: он сунул ее в карман, и тут же она провалилась в трясину его мутной памяти. То есть беспамятства.
И Татьяна догадалась: точное попадание в сумму – случайность. И храбро сказала:
– А ну, идите отсюда, алкоголики! Сейчас милицию позову, вам за вымогательство знаете что будет?
Она решительно взялась за телефон.
Дядя и племянник переглянулись. Милиция им не нужна ни в каком виде. Вымогательство не вымогательство, а милиции только дай повод – найдет, за что взять. Тем более что вид у них не самый основательный. Проще говоря – выпивший.
Они вышли, и Одутловатов спросил Юрия:
– Ты с чего придумал вообще про такие деньги?
– Я не придумал, это он сказал! – ткнул пальцем Юрий в Гошу.
– Я не говорил.
– А кто говорил?
Помолчали.
– Что будем делать? – поставил вопрос Кумилкин. – Пропить такие деньги – глупо. Дело начать – мало.
– Пустить в оборот, – подсказал Одутловатов.
– Какой? – иронично спросил Кумилкин, никогда не веривший, что деньги и впрямь могут зарабатывать деньги. Но тут же сам себя опроверг: вспомнил место, где это бывает.
– Сыграть надо! Но только наверняка! – предложил он.
Гоша охотно согласился.
Одутловатов сомневался в прибыльности азартных игр (хотя и видел своими глазами, как племянник обыграл Гошу), но потащился за ними.
Кумилкин уверял, что у него в игровых салонах везде знакомые охранники, которые за сотню рублей скажут, давно ли был джекпот, то есть насколько велика возможность выигрыша.
10
В первом же салоне им повезло: охранник шепнул, что джекпот был очень давно, так что играть можно почти наверняка.
Они и начали.
И сперва даже понемногу выигрывали – в том числе и Одутловатов.
Но он же первый и продул все, что у него было.
Обратился к племяннику:
– Дай взаймы немного.
– Щас прям! У меня только пошло!
И впрямь пошло, да только в другую сторону: скоро и Кумилкин был пуст. Он бросился к Гоше, но и тот растерянно шарил себя по карманам.
– Ты что же! – наскочил Кумилкин на охранника. – Врать мне вздумал?
– Отвали, – лениво ответил охранник.
– А ты знаешь, с кем связался? – грозил Кумилкин. – Ты знаешь, какой это авторитет? – указывал он на Гошу. – Ведь ты же авторитет, Георгий?
Гоша, не имея понятия о своей личности, готов был на любое предложение. И послушно сказал:
– Да, авторитет.
– Неужели? – весело изумился охранник.
Взял авторитета Гошу за ворот и вышиб им дверь, благо та открывалась наружу.
Кумилкин и Одутловатов вымелись сами, не дожидаясь той же участи.
Гоша сгоряча бросился обратно – и получил опять тычка, не сумев дать сдачи: его умение куда-то улетучилось. Или просто пьян был.
Веселье кончилось.
На другое утро они проснулись больные и вялые. Весь день лежали и пили воду. К вечеру Одутловатов сварил макарон, ели с отвращением, но с чувством долга: жить надо, питаться надо.
Потом два дня существовали впроголодь, потом Одутловатов получил пенсию, решили сначала купить продуктов впрок: крупы, вермишели, маргарина – того, что попроще, подешевле.
А остальное, естественно, прогуляли.
К исходу недели пребывания у дяди и племянника Гоша заболел. Лежал в поту, дрожал, все время просил пить. Лечили аспирином – других лекарств не было.
К ночи Гоше стало совсем худо, он стал горячим, губы обметало, глаза воспалились.
– Подохнет еще тут, – сказал Кумилкин. – Хлопот не оберешься.
– Надо Татьяне сказать.
– А ей он нужен? Он ей кто? Он ей никто.
– Жили же вместе.
– Это пока он здоровый был и при деньгах!
Но Одутловатов решил все же сходить к Татьяне.
– Твой-то помирает вроде, – сказал он.
– Какой это мой? Нет никаких моих у меня, кроме детей! – отрезала Татьяна. Потом спросила: – А что с ним?
– Температура высокая. Бредит даже.
– Не заразно?
– Откуда я знаю.
– Скорую помощь вызывайте.
– Ее вызовешь… Сама знаешь: без прописки у нас и в больницу не берут. Только на кладбище. С биркой на ноге.
– А меня не касается!
– Ну, извини…
И Одутловатов поплелся к дому. Но Татьяна окликнула его:
– Стой!
11
Она предусмотрительно захватила свою тележку-арбу – и не напрасно: Гоша не только ходить, встать не мог. С помощью Кумилкина и Одутловатова Татьяна уложила Гошу на тележку, повезла домой.
Поместила, как и прежде, в сарае.
Три дня Гоше было худо, на четвертый стало легче, температура спала. Лежал слабый, тихий. Регулярно впадал в сон, а во сне что-то бормотал. Татьяна прислушивалась.
– Не виноват я, – жалобно говорил Гоша.
А потом ласково:
– Мамочка, я мыл руки, мыл, мыл… И раму, мама, мыл, мыл…
