А. Федоров - Оракул петербургский. Книга 2
Сабрина долго смеялась, и это радовало Музу. Значит психотерапия идет по правильному пути, пациентку уже удалось оттащить подальше от реактивного психоза или заурядной истерии.
Вечер усердно клонил голову к плечу густой, липкой южной ночи. Обе подруги, – а именно сейчас они почувствовали прелесть взаимного общения, возможного только между искренними подругами, – были захвачены новым чувством. То была пронзительная грусть, свойственная уже не трагедии, а хотя бы драме. Слезы улеглись на дно сознания, но подруги еще были близки к краю переживаний. Слезы, истерика могли выплеснуться в любой момент. Но воспоминания о Сергееве постепенно выстраивались в более спокойную линию. Обе женщины, испытавшие, может быть, самые тяжелые потрясения, вдруг почти одновременно вырвали еще один стих из тайников тетради Сергеева ("Женская логика"):
Женскую логику можно понять,
Только обняв все, что нужно обнять,
Только приняв и вернув без остатка
Сладких восторгов телесную взятку.
Нежное сердце содержит привычку –
Ключик к душе и гонадам отмычку.
Но и проникнув в туманную сказку,
Ты не найдешь лабиринтов развязку,
Не разберешься в законах желаний,
Даже отброшенных на расстоянье.
Что же особого в женском подходе:
Жажда свободы и рабства – в исходе!
Исход дня, любви, рождения и воспитания ребенка, новой любовной страницы – все это звенья одной цепи, подчиненной особой женской логике, логике чувств, построенной на мистике и особом разговоре не только с Богом, но порой и с Дьяволом! Обе подруги снова, практически одновременно, выловили в глубинах души, – как в темном, сказочном пруду, – еще один вольный перевод Сергеева, но теперь уже из Эдгара По:
В тебе обрел все то я,
К чему стремиться мог:
Двухолмие с сосцами,
С кудряшками лужок.
Здесь для меня отныне –
Таинственный порог:
Свободен вход в пещеру –
В манящий уголок!
Сабрина и Муза молчали, напряженно всматриваясь в надвигающуюся ночь; Булька и Граф – верные псы – сидели у ног, тоже о чем-то своем, по-собачьи важном, думали. Жаль, что здесь же не было любимых кошек (они бы зафиксировали и астральные тела убиенных, явившихся поприсутствовать на тайней вечере. Сами собой всплыли в памяти слова еще одного перевода Сергеева из Рильке:
Ночью глубокой обыкновенно
Ветер-дитя проснется мгновенно:
В темноту аллей один уйдет,
К селеньям спящим путь найдет.
Берег пруда обогнув, любопытный,
Хмель одиночества пьет аппетитный,
Образы зыбкие воспринимает,
Шорох дубов на ходу постигает.
Сабрина обратилась к своей новой подруге:
– Муза, я никак не возьму в толк, где здесь мистика, а где реальность: суди сама, это стихотворение почти полностью и абсолютно точно передает наше с тобой настроение, – как же он мог предвидеть все это. Это ли не колдовство?
Муза в свою очередь призадумалась, но начала развивать несколько иное виденье происходящего. Она тоже оставалась под влиянием ушедшего из жизни человека и вела с ним свои беседы:
– Понимаешь, Собринок, все, видимо, несколько иначе происходит в земной жизни. Сергеев исповедовал забавную теорию: он считал, что нейроны мозга человека не могут производить на свет Божий никаких мыслей, они способны лишь трансформировать их из универсального информационного поля, постоянно насыщаемого "словом" живыми существами и неживой материей. Это как бы общая копилка информации, мыслей, программного обеспечения. Нейроны – простые антенны. Наша жизнь (социализация) включает в себя постоянную работу (за счет образования, накопления жизненного опыта, особенно – занятия наукой), подвигающую интеллект человека к способности проникать в определенные локусы информационного поля. Согласно этой теории, мы с тобой являемся адептами Сергеева, хотя бы потому, что пользуемся общими информационными локусами. А в таком поле ведь нет зависимости от времени: любой, кто туда входит пользуется информацией, живущей вечно. Понятно, что существуют универсальные логические, информационные построения, которые и нет смысла менять. Такие откровения накапливались веками, их пополняют и по сей день, но откровений уже поступает мало, идет все больше словоблудие, интерпретации, с позволения сказать. Компиляции, воровство мысли из копилки корифеев прошлых веков, иных планет идут откровенные и бессовестные. Сергеев считал, вообще-то, что Бог заранее создал полный тезаурус слов и понятий, а современные люди, общаясь с ним, лишь поддерживают его рабочее состояние. Так что современные научные открытия – это всего лишь хорошо забытое старое. Они есть здание, собранное из старых кирпичиков, а, так называемое, "развернутое понятие" – это вновь оштукатуренный фасад. Поэтому, когда какой-нибудь академик Алферов гордится присуждением Нобелевской премии за открытие в области современной физики, то он должен знать, что его оценили только, как удачливого штукатура-маляра, но никак истинного созидателя, строителя нового здания. Информационный тезаурус – это, скорее всего, общегалактическая структура. Но к недосягаемым откровениям нас, землян, не допускают – кишка у нас тонка. Наши с тобой переживания не являются избирательными, строго индивидуальными, они типичны для многих. Вот Сергеев, почерпал из информационного поля универсальные логические построения несколько лет тому назад и отразил их в стихотворении, а мы их прочувствовали, увидели сегодня. Сергеев указал нам этим стихом дорогу в нужный локус (это простой путь). Мы и сами могли бы методом проб и ошибок добраться до нужного нам сервера, настроенного на поэтический лад. Но то был бы сложный путь. Сергеев проделал эту работу за нас, обеспечив нам иной уровень потребления информации. В любом случае информация существует помимо нашей воли, нашего ума, способа восприятия. Сергеев предлагал свою модель общения людей: она действует, как спутниковая связь. Я тебя увидела: определила с помощью зрительного анализатора твой образ, передала запрос спутнику (локусу информационного поля), приняла его ответ и отреагировала с помощью своих эмоциональных и, например, речевых возможностей.
– Я понятно толкую, Сабрина, ты все улавливаешь?
Сабрина молча утвердительно мотнула головой. Говорить не хотелось, что-то очень грустное и ответственное повисло в воздухе. Видимо, из своих тайных укрытий сейчас за дамами наблюдали строгие эфирные тела – посланцы более просветленных душ – Сергеева и Михаила. Женщины, словно почувствовав строгие и внимательные взгляды из зазеркалья, даже поежились.
Затянувшееся молчание прервала Муза вопросом:
– Сабринок, ты не будешь возражать, если я поселюсь у тебя в доме. За эти короткие мгновенья я, как это не звучит парадоксально, успела сильно привязаться к тебе, словно знаю тебя десятки лет, так стоит ли нам расставаться.
Взаимность такого желания была настоль очевидной, что Сабрина сперва даже не поняла смысла вопроса, просто не врубилась. Потом, вникнув в сказанное, аж заволновалась:
– Муза, но стоит ли говорить о само собой разумеющемся. Я, вообще, не понимаю, как могла, много хорошего наслышавшись о тебе от Сергеева, до сих пор не попробовать организовать нашу встречу.
Муза порозовела: видимо упоминание о внимании Сергеева в таком контексте было ей очень приятно. Но она быстро справилась с пляской вазомоторов.
Сабрина продолжала:
– Мне думается, что между нами выстраивается что-то очень похожее на лесбийскую любовь, причем с первого взгляда.
Конечно, если бы здесь присутствовал живой Сергеев, а не его эфирное или астральное тело (кто знает, какая сейчас следовала стадия загробного перевоплощения), то он обратил бы внимание на необычное волнение Музы, и все моментально бы понял. Этого как раз и боялась Муза больше всего.
Однако сказано не без участия Святого Духа: "День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание" (Псалом 18: 3).
Женщины вернулись в дом и занялись обычными делами, имеющими отношение к сугубо санитарно-гигиеническим функциям: приняли душ на ночь, постелить лежанки (какая там кровать без мужчины!), облачились в пижамы. Разошлись по разным спальням (их было в доме две), и каждая углубилась в собственные мысли о заурядном…
На следующее утро не было раннего, беспокойного стука в дверь. Сбежавшие от тягот лицезрения женских слез мужчины (Магазанник и Феликс) появятся на пороге дома только на третий день. Зато такого периода одиночества и отрешенности было вполне достаточно для некоторого (терпимого) успокоения мыслей, эмоций у Сабрины. Она потихоньку сумела взять себя в руки. Безусловно, неоспоримая заслуга в том принадлежала Музе, ее психотерапевтическим талантам. И вот, когда все же Магазанник и Феликс явились, женщины четко и определенно сформулировали им свое окончательное решение: срочно уезжаем все вместе в Россию, Сабрина с Музой поселятся в квартире Сергеева в Петербурге, в том же славном городе верная жена будет рожать ребенка, ибо дите с первого вздоха обязано насытиться аурой, созданной властвующим оракулом, тем, который питает и родителей, в данном случае питал отца – Сергеева.
