Маргарет Этвуд - Лакомный кусочек
Мы вошли; народу было немного, и я сразу заметила Лена, сидящего за одним из черных столов. Я представила его Питеру; они пожали друг другу руки, Питер — резко, Лен — дружелюбно. Тотчас появился официант, и Питер заказал еще два джина с тоником.
— Рад видеть тебя, Мэриан, — сказал Лен, наклоняясь через стол и целуя меня в щеку; эту манеру Лен, должно быть, завел в Англии, потому что прежде он такого не делал. Он немного растолстел.
— Ну, как Англия? — спросила я. Мне хотелось, чтобы он что-нибудь рассказал и развлек Питера, у которого был очень необщительный вид.
— Нормально. Народу только много. Шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из наших. В конце концов начинаешь сомневаться — стоило ли ехать в Англию, чтобы толкаться там среди всяких туристов. Под конец, впрочем, мне не хотелось уезжать оттуда, — сказал он, оборачиваясь к Питеру. — Как раз наклевывалась хорошая работа и вообще дела пошли в гору. Но когда женщины начинают слишком интересоваться тобой, приходится глядеть в оба. Им бы только замуж выйти. Тут правило такое: выстрелил — и беги. Хватай с налету и спасайся, пока тебя не сцапали, — он улыбнулся, сверкнув превосходно вычищенными зубами.
Питер заметно повеселел.
— Мэриан говорит, вы работаете на телевидении, — сказал он.
— Верно, — сказал Лен, рассматривая квадратные ногти на своих непропорционально больших руках. — В данный момент я не при деле, но наверняка что-нибудь найду. Здесь нужны люди моей квалификации — для программы новостей. Нашему телевидению давно не хватает хорошего комментатора новостей, по-настоящему хорошего. К сожалению, когда хочешь делать что-нибудь действительно стоящее, приходится без конца сражаться с бюрократами.
Питер явно повеселел; наверное, он решил, что человек, интересующийся проблемой комментирования новостей, не может быть гомосексуалистом.
Я почувствовала, как кто-то коснулся моего плеча, и обернулась. За мной стояла девушка, которую я никогда прежде не видела. Я открыла было рот, чтобы спросить, что ей нужно, но тут Питер сказал:
— Да это Эйнсли! Ты мне не говорила, что она тоже придет.
Я снова поглядела; это действительно была Эйнсли.
— Ничего себе, Мэриан, — сказала она шепотом, словно ее потрясла обстановка, — тут, оказывается, настоящий бар! Что, если у меня спросят свидетельство о рождении?
Лен и Питер встали. Скрепя сердце я представила ей Лена. Эйнсли села в четвертое, свободное кресло за нашим столом. С лица Питера не сходило изумленное выражение. Он уже встречался с Эйнсли, и она ему не понравилась: считал, что голова ее полна, как он выразился, «всякой радикальной белиберды»; это потому, что она прочла ему лекцию об «освобождении либидо». Питер придерживается консервативных взглядов. Эйнсли обидела его, назвав какое-то из его убеждений «общим местом», а он отомстил ей, назвав какой-то из ее тезисов «дикарским». Увидев Эйнсли в баре, Питер, по-моему, догадался, что она что-то затевает, но не хотел переходить в наступление, не выяснив, что именно. Ему нужны были улики.
Появился официант, и Лен спросил у Эйнсли, что она будет пить. Она поколебалась, потом нерешительно сказала:
— А нельзя ли мне… просто стакан лимонада?
Лен наградил ее ослепительной улыбкой.
— Я знал, что у тебя новая соседка, Мэриан, — сказал он, — но ты мне не говорила, что она такая молоденькая!
— Я за ней присматриваю, — сказала я хмуро, — меня просили ее родственники.
Я ужасно разозлилась на Эйнсли; она поставила меня перед очень неприятным выбором: выдать ее, объяснив Лену, что она на несколько месяцев старше меня и уже кончила колледж, или промолчать и таким образом принять участие в этом надувательстве. Я прекрасно знала, почему Эйнсли пришла в бар: она надеялась использовать Лена для своей затеи и — чувствуя, что ей нелегко будет заставить меня познакомить их, — решила осмотреть его, явившись без приглашения.
Официант принес Эйнсли лимонад. Я удивилась, как это он не спросил, сколько ей лет, но, очевидно, опыт подсказал ему, что несовершеннолетняя девица не решится войти в бар в подобном наряде и заказать лимонад, — и, значит, на самом деле Эйнсли вправе сидеть за нашим столом. Скорее уж подозрение у официантов вызывают подростки, одетые по-взрослому, а Эйнсли трудно было в этом обвинить: она откопала где-то и напялила на себя ситцевое летнее платьице, которого я никогда не видала, — беленькое, с розовыми и голубыми квадратиками и с гофрированным воротником. Волосы она убрала назад и завязала розовым бантом, а на руку надела позванивающий серебряный браслет. Грим на ней был почти незаметен, глаза подведены чуть-чуть, так что они казались еще круглее, синее и больше, чем обычно, а свои длинные овальные ногти она принесла в жертву — обкусала до мякоти, как это делают школьницы. Ясно было, что Эйнсли пустилась во все тяжкие.
Лен разговаривал с ней, задавал вопросы, пытаясь расшевелить ее. Она пила лимонад маленькими глотками, отвечала кратко и нерешительно. Она явно боялась завраться и опасалась Питера. Однако, когда Лен спросил, чем она занимается, она ответила правду.
— Я работаю в фирме электрических зубных щеток, — сказала она и трогательно, очень правдоподобно покраснела. Я поперхнулась.
— Прошу прощения, — сказала я. — Мне надо выйти на террасу подышать.
На самом деле мне надо было решить, что делать. Я не могла позволить ей окрутить Лена — это было бы нечестно по отношению к нему. Эйнсли, должно быть, почувствовала мои сомнения и наградила меня предостерегающим взглядом.
Выйдя на террасу перед баром, я положила локти на парапет, достававший мне почти до ключиц, и поглядела на город. Внизу бежал поток огней; достигнув черной кляксы — то есть парка, — поток раздваивался и огибал кляксу справа и слева; другой поток огней пересекал его и уходил в темноту. Что мне делать? Да и мое ли это дело? Вмешавшись, я нарушу неписаный кодекс, и Эйнсли как-нибудь мне отомстит, как-нибудь доберется до Питера. В таких делах она мастерица.
Далеко на горизонте, на востоке, вспыхнула зарница. Приближалась гроза.
— Прекрасно, — сказала я вслух. — Гроза очистит воздух.
Если я не собираюсь предпринять решительных действий, надо взять себя в руки, чтобы случайно не ляпнуть чего-нибудь. Я прошлась взад и вперед по террасе, готовясь к возвращению в бар и с некоторым удивлением обнаружив, что слегка пошатываюсь.
Подойдя к столу, я увидела против моего стула полный бокал: официант принес новый заказ. Питер был занят разговором с Леном и едва заметил мое возвращение. Эйнсли молчала, потупясь и играя с кубиком льда в стакане лимонада. Я оглядела ее и решила, что это последнее достижение Эйнсли по части метаморфоз напоминает большую витринную рождественскую куклу с гладкой, как резина, моющейся кожей, со стеклянными глазами и блестящими волосами. В бело-розовом платье.
Я настроилась послушать Питера; голос его шел словно издалека и рассказывал какую-то историю — кажется, про охоту. Я знала, что Питер раньше любил охотиться, особенно со своими старыми друзьями, но он почти ничего не рассказывал мне об этом, лишь сказал однажды, что они убивали только ворон, сурков и других мелких вредителей.
— Я выстрелил в ближайшего — бах! Попал с первого раза, прямо в сердце. Остальные разбежались. Я его подобрал, и Тригер говорит: «Знаешь, как их разделывают? Разрезают брюхо, встряхивают как следует, и все кишки сами вываливаются». Я выхватил нож, хороший нож, немецкой стали, и рассек ей брюхо — это была самка — потом взял ее за ноги и тряхнул хорошенько, вроде как хлыст, а из нее как полетит вся эта гадость! Кишки, кровь — черт знает что, во все стороны! Меня с головы до ног обрызгало, на каждом дереве кроличьи кишки висят, ветки политы кровью сверху донизу…
Он засмеялся. Лен осклабился. У Питера был совсем чужой голос — голос, которого я не узнавала. «Воздерживайтесь!» — мелькнуло у меня: это память предупреждала, что алкоголь может помешать мне правильно относиться к Питеру.
— Ну и смеху было! К счастью, у нас с Тригером были с собой фотоаппараты, и мы сделали пару неплохих снимков всего этого кошмара. Кстати, я хотел тебя спросить, ты, наверное, сталкивался по работе с фотокамерами разных марок… — и они принялись обсуждать японские объективы.
Мне казалось, что Питер говорит все громче и быстрее; за его речью невозможно было уследить, и я перестала слушать и мысленно представила себе эту сцену в лесу. Я видела ее, как слайд на экране: краски светились необычайно ярко — голубое небо, коричневая земля, красное на зеленом. Питер в клетчатой рубашке и с ружьем на плече стоял спиной ко мне. Вокруг него толпились друзья — друзья, которых я никогда не видела; забрызганные кровью, смеющиеся лица были ярко освещены лучами солнца, падавшими сквозь листву неизвестных мне деревьев, залитых кровью. Крольчиху я не видела.
