Стив Мартин - Продавщица
Почему бы не ухватиться за предложение Джереми, думает Чет. В конце концов, это что-то вроде системы комиссионных в сетевой торговле, «Эйвон» от рок-н-ролла. Поскольку комплект оборудования стоит пятнадцать тысяч долларов, не составит труда отстегнуть пятьсот баксов Джереми. Найти нового трафаретчика не проблема; его племянник, кстати, только что окончил школу и ищет работу в сфере изобразительных искусств. Джереми, переоценивая свою незаменимость, думает как раз наоборот: «Надеюсь, до него не дойдет, что ему придется искать еще кого-то на трафареты».
Чет принимает предложение, но сперва ему приходится немного раскошелиться. Двести двадцать два доллара — на новый костюм для Джереми. Джереми хватает предприимчивости растянуть куш и купить себе еще дополнительную пару штанов, чтобы не выглядеть изо дня в день бледной копией самого себя. Затем он тратит пять долларов на номер журнала «Джи-Кью», своей дорожной библии стиля, где обнаруживает крутые способы манипулировать шестью наличными рубашками, чтобы превратить их в еженедельный гардероб. В пути он учится сканировать газетные киоски и украдкой выдирать страницы из журналов с модными фишками.
Дебют Джереми — на данный момент единственная профессиональная группа, использующая усилители «Дог-Гон». Группа «Эпоха» (читается — «И по х!..»). «Эпоха», записав когда-то единственный хит, завоевала кое-какой успех, и Джереми предлагает сопровождать ее бесплатно в обмен на починку оборудования в пути. Он будет ехать в одном из их автобусов и ночевать с обслуживающей технической группой. Его подлинная миссия, разумеется, в том, чтобы убедить какую-нибудь другую группу где-нибудь в другом месте, что он гений акустики, который разработал абсолютный усилитель, и что колонки «Дог-Гон» — единственные приемлемые колонки для любой хиповой банды.
За три дня до Дня благодарения он загружается во вспомогательный автобус — впереди гастроли по шестидесяти четырем городам, начиная с Барстоу, штат Калифорния, в сторону Нью-Джерси, и кончая, через девяносто дней — благодаря шедевральному отсутствию логики в маршруте — Сольвангом, опять-таки, штат Калифорния.
День благодарения
Следующее после ночи соития свидание ничуть не хуже первого, но Рэй уезжает из города на День благодарения, и Мирабель остается надеяться на своих ненадежных подруг. Она заранее созванивается с Локи и Дель Рей — те говорят, что собрались к кому-то на домашний пикник в Западном Голливуде, но пока не знают точного адреса, а когда узнают — перезвонят, так что она может прийти. Она за несколько дней откладывает одежду для этого случая, чтобы по ошибке не надеть ее раньше и не остаться без праздничного наряда. На самом деле Мирабель тоскует по своей семье, но тут — или День благодарения или Рождество, а Рождество лучше, и вырваться можно на подольше. Она так важна для «Нимана», что ей удается подмениться на целых пять дней, наврав, будто психиатр ее брата на праздники уезжает, и чтобы держать брата в рамках, нужны усилия всей семьи. Эту горесть Мирабель вываливает на м-ра Агасу с легким звоном в голосе, словно вот-вот готова разразиться слезами. Искреннее сочувствие м-ра Агасы ее совершенно здоровому брату приводит Мирабель в смущение, тем более что м-р Агаса рекомендует ей навскидку несколько книг, названия, которых увязывают душевное здоровье с физическими упражнениями, заставляя Мирабель старательно записать их и спрятать в сумочку.
Утром в День благодарения Мирабель просыпается в тоске. Она опасается, что Локи и Дель Рей не позвонят — они не раз подводили ее без всякого зазрения совести. С ними нельзя раздружиться только потому, что ей абсолютно необходима пусть хоть такая необязательная дружба. К тому же для нее они единственный источник информации о вечеринках — «нимановские» девицы ее, одиночку, не жалуют. Она ждет до десяти утра и скидывает им на автоответчики просьбу сообщить адрес праздничного ужина. Если ни одна из этих балаболок не скажет адрес, Мирабель провидит катастрофический день. Во-первых, у нее нет наличных. Во-вторых, даже если б они и были, известно, что в День благодарения все закрыто на лопату, возможен разве что классический ужин, ради которого еще пришлось бы пошариться в телефонном справочнике, да и тащиться, пожалуй, в центр Лос-Анджелеса. Она открывает холодильник и видит жалкую половинку бутерброда, который сберегла с ланча два дня назад. В ужасе сужаются ее коричневые радужки — в этом огрызке, видится ей, и заключен весь ее праздничный обед.
Она отправляется пройтись по пустынной унылой улице перед домом, в надежде, что по возвращении ее встретит красный проблеск на автоответчике.
В коротеньких кварталах вокруг ее дома не происходит абсолютно ничего. Доносится хлопанье автомобильных дверец, невнятные голоса, лай собак, но это звуки бесплотные, отдаленные. Она проходит по школьному двору неподалеку от дома под лязг цепи, бьющейся на ветру об металлический шест. Кругом ни души.
Когда, пригибаясь от ветра, она возвращается домой и поднимается лестнице, уже полдень. Через комнату видно, что красный огонек спасения на автоответчике не мигает. Она опять выходит на улицу и повторяет свой тридцатиминутный обход.
На этот раз она высчитывает, сколько времени реально потребуется Локи и Дель Рей, чтобы ей отзвониться. Придя домой, они, наверно, прослушают сообщение примерно в первые десять минут. Могут быть другие сообщения на автоответчиках, по которым нужно перезвонить, и другие неотложные дела. Значит, на все про все может уйти полчаса. Мирабель знает, что ее прогулка занимает ровно полчаса и, используя метод, перенятый у Рэя Портера, вычисляет, что ко времени ее возвращения на автоответчике не будет нового звонка. Так что она сворачивает на окольный путь и тем самым удлиняет обход на десять минут.
Когда она возвращается домой, то чуть приоткрывает дверь и заглядывает краем глаза, не желая выказывать самой себе собственное волнение — красный огонек мигает. Она выжидает минуту, прежде чем проиграть сообщение, заняв себя на кухне чем-то якобы нужным. Это Джереми — звонит ей с дороги, невнятно желая счастливого Благодарения, а заодно дезавуирует свою предупредительность, похваставшись, что использует телефон бесплатно.
Мирабель садится на футон, обняв колени и уткнувшись в них лицом. Она нервно постукивает ногой по полу, а часы идут — сперва час до начала вечеринки, потом час после ее начала, а там уже недалеко до четырех, и тьма начинает вползать к ней в окна. Она достает свои рисовальные принадлежности и следующий час, рисует маслянистую черноту, оставляя белым только жутковатый плывущий образ — обнаженный рельеф самой себя.
Звонит телефон. Любой звонок кстати в такой провальный день. Несколько мгновений она сверлит аппарат взглядом в отместку звонящему за то, что он так припозднился, но затем хватает трубку.
— Привет, что поделываешь? — Это Рэй Портер.
— Ничего.
— Ты куда-то идешь на День Благодарения?
— Да.
— Отменить нельзя? — спрашивает Рэй.
— Можно попробовать. — Она удивляет себя этим ответом. — Где ты?
— В настоящий момент я в Сиэттле, но могу приехать через три с половиной часа.
Рэй в четыре часа дня почувствовал то же, что Джереми почувствовал как-то в полночь: желание окунуться в Мирабель. Разве что расстояние от Сиэтла до Лос-Анджелеса меньше, чем от квартиры Мирабель до квартиры Джереми, когда два человека хотят чего-то одновременно. Рэя ждет наготове самолет (всего каких-то девять тысяч долларов), и едва, повесив трубку, он выскакивает за порог.
В часы между телефонным звонком и прибытием Рэя химия тела Мирабель час от часу меняется, и порою видение глубочайшей любви, летящей к ней, вспыхивает в ее сознании. М-р Рэй Портер, в двадцати восьми тысячах футов над ней, грезит ярко-розовыми сосками, отдыхающими на подушечках ее плоти. Но как ни различны эти образы, где-то в надмирном эфире они сливаются, и Рэй с Мирабель в День благодарения любят друг друга.
~~~
Рэй привозит с собой самолетную еду на двоих — на частном фрахте, которым он пользуется, кормят неплохо. Креветки, омары, фруктовый десерт, все завернуто в пленку. Они устраиваются на постели, окружив себя яствами и горящими свечами, и он рассказывает ей, как она красива, как он любит к ней прикасаться, а позже Мирабель достает подаренные им перчатки и становится перед ним, одетая только в них, вползает на постель и эротично ласкает его атласными изделиями Диора.
Они медленно занимаются любовью, а после его рука обхватывает ее вокруг талии. И хотя этому жесту как-то недостает окончательной и бесповоротной нежности, душа Мирабель витает в космосе, а пальцы, прижимающие ее к нему, приняты ею в свое сердце, как псалом. Это ласковое прикосновение, это, пусть призрачная, но — нить, связующая ее с чем-то, с кем-то и отводящая одиночество.
