Дельфин де Виган - Но и я
Я закрываю дверь в кабинет, гашу свет, для Но начинается новая жизнь, я уверена в этом, жизнь в доме, рядом со мной, я не хочу, чтобы она еще хоть раз почувствовала себя одинокой, я хочу, чтобы она знала — я всегда буду рядом.
23
Она не выходит из комнаты. Дверь закрыта. Мама дала Но кое-что из своей одежды. Отец освободил кабинет, чтобы она смогла устроиться. Из комнаты она выходит, только когда я дома, и почти весь день спит. Не задергивая занавески, лежит одетая на диване, руки вдоль тела, ладонями вверх. Я осторожно стучу, вхожу на цыпочках и вижу ее в этой странной позе — словно Спящая красавица, неподвижная под стеклянным куполом, заснувшая на сто лет, в голубом платье без единой складки, с гладкими волосами вокруг прекрасного лица. Однако Но просыпается, глаза сонно моргают, потягивается, несмело улыбается, спрашивает, как дела в лицее, я рассказываю новости и ухожу готовить уроки, прикрывая за собой дверь.
Позже я зову ее ужинать, она быстро ест, помогает убрать посуду, несколько минут бродит по квартире и затем возвращается в постель.
Она отдыхает.
Глядя на нее, можно подумать, что Но возвращается из долгого путешествия, в котором ей довелось пересечь пустыни и океаны, преодолеть босиком горные кручи, тысячи километров незнакомых дорог, чужих земель. Она возвращается издалека. Из невидимых мест, которые находятся так близко от нас.
Месяцами она стояла в очередях за миской похлебки, койкой для ночлега, на постирушку. Месяцами спала, сунув обувь под голову, покрепче обхватив свой скарб, пряча удостоверение личности и деньги в нижнем белье. Спала вполглаза, на ветхих простынях, под солдатским одеялом, порой укрывшись лишь своей курткой. Месяцами она оказывалась на улице с рассветом, без планов на день, без будущего. Она блуждала в этом мире, который является нашим и в то же время — параллельным, искала уголок, откуда ее не прогонят, где можно просто присесть, на часок прикорнуть.
Она старается занимать как можно меньше места и производить как можно меньше шума, по утрам быстро принимает душ, торопливо выпивает кофе, который приготовил отец, не зажигает света в кухне, ходит бесшумно, крадучись, вдоль стен. Она отвечает «да» или «нет», соглашается со всем, что ей предлагают, и избегает смотреть в глаза всем, кроме меня. Один раз я сидела рядом с ней на кровати, она обернулась, посмотрела мне в глаза и спросила: «Теперь мы вместе, вдвоем?» Я ответила — да, я не знала, что это значит для нее — быть вместе; она часто спрашивает — теперь мы вместе, Лу?
Теперь я знаю — это значит, что ничто и никогда не разлучит нас, это как договор, безмолвное соглашение. По ночам она встает, ходит по квартире, открывает воду в ванной, иногда мне кажется, что она бодрствует несколько часов подряд, слышу, как отворяется дверь кабинета, слышу легкие шаги по ковролину. Как-то ночью я застала ее у окна гостиной: прижавшись лицом к стеклу, она смотрела с высоты пятого этажа на лежащий внизу город, проносящиеся мимо машины, ореолы фонарей, далекие огоньки.
Лукас ждет меня у лицея. На нем кожаная куртка, черная бандана на голове, рубашка торчит из-под свитера, он весь такой огромный.
— Ну что, Пепит, как обстоят дела?
— Она почти не выходит из своей комнаты, но надеюсь, что она останется у нас.
— А родители?
— Они согласны. Сначала Но немного отдохнет, восстановится, а потом будет, наверное, искать работу.
— Знаешь, говорят, что те, кто живет на улице, сломлены. После определенного момента они уже не могут вернуться к нормальной жизни.
— Мне наплевать, кто и что говорит.
— Знаю, но все-таки…
— Проблема именно в этом «но все-таки», из-за «но все-таки» никто ничего не делает.
— Ты такая маленькая, Пепит, но такая большая, и ты, безусловно, права.
Мы входим в класс математики, на нас все пялятся, особенно Аксель и Леа. Лукас садится рядом со мной, во втором ряду.
После каникул он перебрался сюда со своей галерки. Учителя не могли скрыть изумления, постоянно отпускали всякие замечания, смотрите-ка, мсье Мюллер, наконец-то вы в хорошей компании, мадемуазель Бертиньяк сможет одолжить вам немного серьезного отношения к учебе, извлеките из этого пользу, но остерегайтесь списывать у соседки, вот увидите, вам здесь понравится, воздух здесь ничуть не хуже, чем на вашей любимой «Камчатке».
Но своим привычкам Лукас остался верен. Он почти ничего не записывает во время уроков, забывает выключить мобильный, сидит по-прежнему небрежно развалясь на стуле, выставив ноги далеко в проход между партами, все так же громко сморкается. Но больше никогда не опрокидывает парту.
С недавних пор я пользуюсь некоторым уважением в классе, даже Аксель и Леа здороваются и улыбаются при встрече. Никто теперь не хихикает и не шепчется у меня за спиной, если мне удается ответить на вопрос, который остальным оказался не под силу, или если я раньше всех сдаю контрольную.
Лукас — король, бунтарь, вожак. Я — отличница, робкая и тихая. Он старше всех в классе, а я всех младше. Он самый высокий, я — ниже всех. После уроков мы вместе идем в метро или на автобус, он провожает меня до дома. Я не задерживаюсь, тороплюсь из-за Но. Лукас приносит для нее комиксы, шоколадки, иногда сигареты, которые она курит в открытое окно. Он постоянно спрашивает, как у нее дела, беспокоится о ее здоровье, зовет в гости, когда ей станет лучше.
У нас с ним есть общий секрет.
24
Уже несколько дней, как Но начала выходить из своей комнаты и с интересом наблюдать за нашей домашней жизнью. Она даже предлагает свою помощь — сходить за покупками, вынести мусор, приготовить еду. Теперь дверь в кабинет нараспашку. Но застилает постель, моет посуду, пылесосит, смотрит с нами телевизор. Днем она ненадолго выходит на улицу, но всегда возвращается до семи часов вечера.
Когда я прихожу из лицея, она присоединяется ко мне, устраивается на полу в моей комнате и, пока я делаю уроки, листает журнал или комиксы, а иногда лежит просто так, с широко открытыми глазами, уставившись в фальшивое звездное небо потолка. Я смотрю, как вздымается ее грудь в ритме дыхания, пытаюсь угадать по ее лицу, о чем она думает, но ничего не отражается на поверхности, никогда.
За столом Но следит за моими действиями, я вижу, что она изо всех сил старается не допустить ошибки, она не ставит локти на стол, держит спину прямо, косится на меня, рассчитывая на одобрение. Уверена, никто и никогда не учил ее пользоваться ножом и вилкой, не объяснял, что соус не принято собирать хлебом, что нельзя резать ножом салат, и все такое. Впрочем, я тоже далеко не идеал, хотя бабушка во время летних каникул и пытается привить мне хорошие манеры. Как-то я рассказала Но смешную историю, которая приключилась со мной последним летом, в гостях у моей тетки Ивонны. Это сестра бабушки, она вышла замуж за сына настоящего графа. Мы с бабушкой отправились к ним на чай. Перед этим целых три дня она дрессировала меня и даже специально для этого визита купила мне платье. И всю дорогу в машине бабушка не замолкая поучала, как следует вести себя в графском доме. Ивонна собственноручно приготовила пирожные. Чашку я все равно держала, оттопырив мизинец, отчего бабушка нервно ерзала, но по крайней мере я сидела так, как она меня учила, — краешком попы на бархатном диване, ноги плотно сдвинуты, но — боже упаси! — не закидывая одну на другую. Все-таки это страшно сложно — одновременно есть пирожные, держать на весу чашку с блюдцем и не ронять на пол крошки. В какой-то момент мне захотелось поучаствовать в общей беседе — излишнее желание, что и говорить, но поделать с собой я ничего не могла. Мне вдруг захотелось сказать: «Тетя Ивонна, очень вкусно!» Не знаю, что произошло у меня в голове, своего рода замыкание, наверное, я набрала побольше воздуха и произнесла спокойно и четко:
— Тетя Ивонна, это от-вра-ти-тель-но.
Когда я ей рассказала эту семейную байку, Но хохотала до упаду. Она хотела знать, ругали ли меня потом. Нет, не ругали, тетя прекрасно поняла, что у меня проблемы с соединением, что я просто переволновалась, она лишь рассмеялась негромко, как закашлялась.
Такое ощущение, будто Но всегда жила с нами. День ото дня ей становится все лучше. Мы видим, как меняется ее лицо. И походка тоже. Мы видим, что она постепенно поднимает голову, распрямляет спину, смотрит прямо перед собой.
Мы слышим иногда, как, сидя перед телевизором, она смеется, как напевает в кухне под радио.
На улице зима, прохожие передвигаются торопливо, никто не придерживает за собой хлопающих тяжелых дверей, все стремятся как можно скорее набрать свой код, нажать на кнопку домофона и повернуть ключ в замке.
Есть мужчины и женщины, которые ночуют там, на улице, закутавшись в старые спальники или спрятавшись в пустые картонные коробки. Они греются у вентиляционных решеток у выходов метро, прячутся от ветра под мостами. Мужчины и женщины спят в разных закутках города, который их отверг.
