Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий!
Ехно-Егерн увидел стройного молодого мужчину, который сидел в ложе напротив, рядом с темноглазой дамой и что-то, улыбаясь, говорил ей.
– Тоже в молодости шалил и понес наказание, к счастью для него, достаточно строгое. А как сейчас работает! Какие электростанции в Баку поставил и у нас в Орехове!..
Капельдинер, который в это время разливал шампанское, тихо обратился к Укучуеву:
– Вам известно, ваше высокоблагородие, в чью пользу идет сбор?
– В пользу Высших женских курсов, полагаю, – вылупился полковник.
– В пользу Боевой технической группы эс. де., – шепнул капельдинер.
– Опечатать кассу! – почти рявкнул Укучуев и повернулся к Ехно-Егерну. – Вот вам пар и клапан!
– Наступает век электричества, – улыбнулся Ехно-Егерн, в упор разглядывая Красина.
На сцене пианист играл «Кампанеллу».
В ложу Красина вошел пианист Николай Евгеньевич Буренин. Он поцеловал руку Любови Васильевне, сел чуть позади Красина и обнял его за плечи.
– Вы прекрасно сегодня играли, – сказал Красин.
– Касса в надежном месте, – прошептал Буренин.
Красин кивнул, затем показал в партер на двух юнцов, чьи головы как-то тревожно, зыбко покачивались на длинных шеях, а глаза сверкали мощным огнем.
– Это и есть миллионеры Берги?
– Да, Николай и Павел, старший. Оба студенты Высшего технического, но Павел совсем забросил науки…
Красин усмехнулся.
– Странно, миллионеры напомнили мне мою голодную юность. Мне показалось, что они оба сразу похожи на меня, первокурсника Техноложки. Вы с ними знакомы, Николай Евгеньевич?
– Коротко.
– Я хотел бы видеть их дом.
Когда Красин и Буренин поднимались по лестнице миллионерского дома, до них из гостиной донесся истошный визг:
– Все взорвать и срыть лопатами до основания! Не только дворцы и тюрьмы, но и заводы, и москательные лавки, и ресторации, притоны разврата правящей элиты, больницы, университеты и библиотеки, вместилища векового обмана трудящегося класса! Разрушить города и уйти к дикой природе! Начнем сначала! Революция погибнет, если она не разрушит все!
Кричал это блондин в черной косоворотке, правая рука его то и дело взлетала над левым плечом, словно в сабельном замахе. Внимательный зритель не без удивления узнает в нем драгуна Митеньку.
Вокруг оратора в креслах, на подоконниках, на ковре расположилось довольно большое юное общество. Все переглядывались, с недоумением пожимали плечами, и только лишь один гигантский ясноглазый юноша откровенно наслаждался.
– А с булочными как поступить, Митяй? – крикнул он оратору.
– Сжечь! Хлеб съедим, а булочные сожгем!
Гигант встал и протянул Митеньке серебряный рубль.
– Пока еще булочные целы, ступай-ка, купи нам на завтрак ситного да колбасы!
Митя строевым шагом прошагал мимо Красина и Буренина, что-то все еще бормоча себе под нос.
– Хорош? – захохотал гигант. – Подпрапорщик драгунских войск, герой «кровавого воскресенья»! Я его джиу-джитсой взял и перековал в марксиста. Теперь меня крестным отцом зовет! Умора!
Воцарилось недоуменное молчание.
– Спасибо тебе за такого марксиста, Горизонтов! – сердито крикнул юноша рабочего вида Илья Лихарев.
– Вечно вы что-нибудь придумаете, Виктор, – Лиза Берг посмотрела на Горизонтова чуть-чуть из-за плеча.
– Я вам рассказывал, господа, что в плену научился японской борьбе, – растерянно забормотал Виктор. – Ребром ладони я могу убить человека. Можете потрогать ребро моей ладони. Кто хочет? Лиза, хотите попробовать? Николай, ты? Илья? Павел? Надя, вы наконец? Ну потрогайте, чего вам стоит! Танюша, иди сюда, попробуй! Каково? Сталь? То-то…
Красин и Буренин сели в кресла под лестницей, ведущей на антресоли.
– Это Виктор Горизонтов, электрик с погибшего броненосца «Петропавловск». Бежал из японского плена на американской браконьерской шхуне, был в Канаде, Гонконге, Мадагаскаре, вернулся по подложным документам, входит в нашу университетскую ячейку под кличкой «Англичанин Вася»…
– Сейчас у Митьки моего временное увлечение анархизмом, – оправдывался Горизонтов.
– Извольте, Виктор, больше не приглашать сюда эту персону, – ломким голосом сказала Лиза и снова посмотрела на юношу из-за плеча.
– Такие личности только компрометируют революцию! – вскричал Илья.
– Лиза Берг, старшая сестра, и Илья Лихарев, штамповщик берговской фабрики, друг Павла, наш партиец, кличка «Канонир», – продолжал комментировать Буренин.
– Лиза влюблена в Горизонтова, а Илья любит Лизу, – усмехнулся Красин.
Между тем в гостиной установился страшный шум. Говорили все разом, и все махали руками. Мимо Красина и Буренина то и дело проходили группы молодых людей. Часть из них, с книгами, направлялась наверх, другие с какими-то странными бачками, ящичками и бутылями, посвистывая, спускались в подвал.
– Наверху, как я понимаю, у них кружки, а в подвале бомбовая мастерская. Веселый дом, – сказал Красин.
– Отец Бергов, как вы, должно быть, знаете, погиб прошлой зимой на лыжных катаниях в Альпах. Старшим остался Павел, но ему всего 22 года, и он думает только о революции. Николай моложе на год, но гораздо более умеренных взглядов, он за мирное развитие. Братья вечно спорят, как и сейчас…
– Коля, ведь ты же сам говорил, что даже электротехника не может развиваться при абсолютизме! – кричал Павел.
– Я уверен, что развитие российской экономики заставит абсолютизм сдать свои позиции! – на такой же высокой ноте ответил Николай.
– Сдать позиции! – захохотал Павел. – Он будет уничтожен еще в этом году одним ударом рабочего кулака!
– Обратите внимание, Николай Евгеньевич, братья все время оглядываются на… – Красин кивком показал на удивительно красивую темноволосую девушку с мрачноватым взглядом.
– «Струна» единственная в этом доме знает вас как «Никитича», – прошептал Буренин.
– Она идеальная подпольщица, но тем не менее оба братца влюблены в нее по уши, – усмехнулся Красин.
– Теперь только Танюша Берг не вошла в вашу драматургию, Леонид Борисович, – улыбнулся Буренине. – В кого же влюблена она?
Тоненькая девушка-гимназистка, почти девочка, словно почувствовала, что говорят о ней, и остановилась посреди гостиной, оглядываясь.
– Таня влюблена… в вас, Николай Евгеньевич! – засмеялся Красин.
– Ой, Николай Евгеньевич! – вскричала Таня. – Господа, здесь Буренин!
– Ну, раз уж вы нас, наконец, заметили, – сказал Буренин окружившей их молодежи, – позвольте представить моего приятеля инженера Красина.
– Счастлив безмерно! – воскликнул Николай. – Я был на вашем докладе об энергетических установках в Баку!
– Николай Евгеньевич, умоляю, Рахманинова, – как ребенок попросила Таня.
Буренин себя упрашивать не заставил и сел к роялю.
Два гориллоподобных субъекта в штатском втолкнули Митеньку в большой полутемный кабинет. За столом, пустынно поблескивая моноклем, сидел сухопарый подполковник.
– Тэк-с, член анархической группы «Черный костер» под боевой кличкой «Огурчик», он же бывший подпрапорщик 5-го драгунского полка дезертир Петунин?
– Нет, нет! – отчаянно затрепыхался Митенька.
– По закону военного времени вы будете преданы смертной казни расстрелянием, – подполковник закрыл папку, вроде бы задумался, почесал ногтем пробор. – А впрочем… подойдите-ка ближе, «Огурчик»…
За чайным столом в доме Бергов продолжался спор. Ораторствовал Николай, явно стараясь произвести впечатление на Красина.
– Страна наша – великая, и, несмотря на все наши уродства во всех сферах, происходит естественный процесс: одаренность возвышается над тупостью. Но есть одна сфера деятельности в нашей стране, где все происходит наоборот, где достоинство – не ловкость, а леность, не мысль, а безмыслие. Это сфера административная, правительственная. Вот в чем скрыт трагический порок. Как вы считаете, Леонид Борисович?
– Согласен, Николай Иванович, – кивнул Красин. – Добавлю, что царский бюрократический аппарат мало способен на улучшения, ибо он выталкивает людей недюжинных как чужеродный элемент.
– Примитивно! – выкрикнул Павел. – Вы, либералы, как огня боитесь классовой оценки явлений! Талант и бездарность! Добро и зло! Мистика!
Из-за самовара высунулась Танюша, любезно и снисходительно объяснила Красину:
– В нашей семье, кроме Николая, все убежденные марксисты…
Красин одобрительно покивал ей:
– Нынче все марксисты, а я вот электротехник.
– Браво, Леонид Борисович! – Таня влюбленно смотрела на него.
«Как он держится, какое самообладание, – глядя исподлобья на Красина, подумала «Струна», – а Павел – мальчишка».
– Эсеры умеют улучшать царский аппарат! – захохотал Горизонтов. – Сазонов и Каляев очень улучшили!
– Личный террор – глупость! – вскричал Павел.
– Не учи ученого! Я большевик и не хуже тебя…
