Иэн Макьюэн - Утешение странников
Колин сидел в углу и смотрел, как Мэри помогает Кэролайн накрывать на стол. Время от времени Мэри бросала на него тревожный взгляд. Один раз она пересекла комнату по диагонали и сжала ему руку. Роберта не было, пока на столе не появилось первое блюдо. Он переоделся в светло-кремовый костюм и повязал узкий черный шелковый галстук. Поданы были бульон, бифштекс, салат из зелени и хлеб. Две бутылки красного вина. Они сидели на одном конце длинного обеденного стола, довольно тесно, Кэролайн и Колин с одной стороны, Роберт и Мэри с другой. В ответ на расспросы Роберта Мэри принялась говорить о своих детях. Ее десятилетнюю дочь наконец-то отобрали в школьную футбольную команду, и в первых же двух матчах мальчишки так зверски ее блокировали, что она потом целую неделю пролежала в постели. Перед следующим матчем она, чтобы избежать столь откровенной травли, остригла волосы и даже забила гол. Ее сын, он на два с половиной года младше, может пробежать всю беговую дорожку вокруг местного стадиона из начала в конец меньше чем за девяносто секунд. Когда она закончила говорить, Роберт, который все это время откровенно скучал, безучастно кивнул и занялся едой.
В самой середине ужина повисла долгая пауза, нарушаемая только стуком вилок и ножей о тарелки. Затем Кэролайн задала несколько нервических, путаных вопросов о школе, в которой учатся дети, и Мэри пришлось пространно рассказывать о недавно вступивших в силу законодательных актах и о неудаче, постигшей движение за школьную реформу. Когда она обратилась за дополнительной информацией к Колину, тот ответил так коротко, как только мог; а когда Роберт перегнулся через стол, дотронулся до руки Колина и указал на почти пустой стакан, тот отвернулся и стал поверх головы Кэролайн смотреть на книжный шкаф, битком набитый газетами и журналами. Мэри оборвала свой монолог едва ли не на полуслове, извинилась за то, что слишком много говорит, но в голосе у нее при этом прозвучала раздраженная нотка. Роберт улыбнулся и взял ее за руку. И в эту же самую минуту отправил Кэролайн на кухню за кофе.
Не выпуская руки Мэри, он чуть повернул голову, так, чтобы теперь его улыбка досталась и Колину.
— Сегодня у меня в баре начинает работать новый управляющий. — Он поднял стакан. — За моего нового управляющего.
— За вашего нового управляющего, — откликнулась Мэри. — А что стряслось со старым?
Колин взял стакан, но поднимать его не стал. Роберт пристально на него посмотрел, и, когда Колин наконец выпил, Роберт сказал так, словно давал дурачку урок вежливости:
— За нового управляющего Роберта.
Он налил вина в стакан Колину и повернулся к Мэри.
— Старый управляющий был старый, а теперь у него еще и сложности с полицией. А новый управляющий. — Роберт поджал губы и, бросив быстрый взгляд на Колина, резким напряженным жестом сделал из указательного и большого пальцев маленький кружок, — он знает, как решаются сложные вопросы. Он знает, когда нужно действовать. Он никому не позволит взять над собой верх.
Колин на какое-то время встретился глазами с Робертом.
— Судя по всему, именно такой человек и был вам нужен, — вежливо сказала Мэри.
Роберт кивнул и с победным видом улыбнулся ей в ответ.
— Именно такой человек, — сказал он и отпустил ее руку.
Когда Кэролайн вернулась из кухни с кофе, она застала Колина растянувшимся в шезлонге; Роберт и Мэри сидели за столом и беседовали вполголоса. Она принесла Колину его чашку и присела с ним рядом, подмигнув ему и опершись между делом о его колено. Бросив через плечо быстрый взгляд в сторону Роберта, она принялась расспрашивать Колина о работе и родственниках, но по тому, как ее глаза шарили по его лицу, пока он говорил, по готовности в любой момент задать следующий вопрос, было ясно, что слушает она его вполуха. Судя по всему, предметом столь жадного интереса с ее стороны был самый факт разговора, а вовсе не его содержание; она даже чуть склонила голову в его сторону, словно старалась омыть лицо в потоке его речи. Несмотря на это, а может быть, именно поэтому Колин говорил легко и просто, сперва о том, как у него не вышло стать певцом, потом о своей первой актерской работе, потом о семье.
— А затем отец мой умер, — сказал он под конец, — а мать во второй раз вышла замуж.
У Кэролайн уже вертелся на языке следующий вопрос, но на сей раз она задавать его не спешила. Позади нее зевнула за столом Мэри — и встала.
— Может быть, вы… — Кэролайн замолкла, а потом начала снова: — Вы, наверное, скоро уедете домой.
— На следующей неделе.
— Но вы же придете к нам еще раз? — Она коснулась его руки. — Обещайте, что непременно придете.
Колин был вежлив и уклончив.
— Ну да, почему бы и нет.
Но Кэролайн была настойчива:
— Нет, я серьезно, это очень важно.
Мэри уже шла в их сторону; Роберт тоже поднялся из-за стола. Кэролайн понизила голос до шепота:
— Я не могу спуститься вниз по лестнице.
Мэри остановилась было с ними рядом, но, услыхав шепот Кэролайн, прошла чуть дальше, к книжному шкафу, и взяла с полки журнал.
— У меня такое впечатление, что нам пора, — обернулась она в их сторону.
Колин с благодарностью кивнул ей и попытался встать, но Кэролайн схватила его за руку и тихо сказала:
— Я вообще не могу выйти из дома.
Роберт подошел к Мэри, встал возле шкафа, и они принялись вдвоем разглядывать большую фотографию. Она взяла ее в руки. Человек стоит на балконе и курит. Фотография была зернистая и нечеткая, снимок явно сделали с большого расстояния и увеличивали многократно. Он позволил ей несколько секунд подержать фото, потом взял его у нее из рук и поставил обратно на полку.
Колин и Кэролайн встали, Роберт отворил дверь и включил свет над лестницей. Колин и Мэри поблагодарили Роберта и Кэролайн за гостеприимство. Роберт объяснил Мэри, как добраться до гостиницы.
— Не забудьте… — сказала Колину Кэролайн, но остальных ее слов он не расслышал, потому что Роберт закрыл дверь.
Спустившись по первому лестничному пролету, они услышали позади резкий звук, похожий, как позже говорила Мэри, на звук падения какого-то предмета или пощечины. Они спустились по лестнице вниз, пересекли маленький дворик и вышли на неосвещенную улицу.
— Ну, — сказал Колин, — и куда теперь?
Глава седьмая
В течение следующих четырех дней Колин и Мэри выходили из гостиницы только для того, чтобы, перейдя через оживленную улицу, занять столик в кафе-понтоне, до которого солнце добиралось на два часа раньше, чем до их собственного балкона. Ели они теперь исключительно в гостинице, в тесной столовой, где не только накрахмаленные скатерти, но и сама еда была в желтых и зеленых пятнах — от цветных витражных стекол в окнах. Прочие постояльцы оказались людьми любезными и любопытными, они вежливо подавались в сторону соседского столика, чтобы поделиться наблюдениями о не слишком известных храмах, о запрестольном образе работы некоего своенравного художника, принадлежавшего к известной школе, о ресторанчике, в который ходят только местные.
Всю дорогу от квартиры Роберта до гостиницы они прошли, держась за руки; и уснули в одной постели. Проснувшись, они с удивлением обнаружили, что лежат обнявшись. Секс удивил их еще того пуще, потому что такого мощного, всеобъемлющего удовольствия, таких острых, едва ли не болезненных приступов возбуждения они оба не помнили — как выяснилось позже, в вечернем разговоре на балконе, — со времен семилетней давности, когда они только-только познакомились. Неужели они и правда так легко об этом забыли? На все про все ушло меньше десяти минут. Они долго лежали лицом к лицу, удивленные и взволнованные. Они вместе отправились в ванную. Хихикая, стояли под душем и намыливали друг друга. Тщательно вымывшись и надушившись, они вернулись в постель и занимались сексом до середины дня. Голод погнал их вниз, в крохотную столовую, где от серьезных разговоров соседей-постояльцев они принялись хихикать, как парочка школьников. Они съели на двоих три основных блюда и выпили три литра вина. Они держались — поверх стола — за руки и говорили о родителях и о детстве так, словно только что познакомились. Прочие постояльцы бросали на них одобрительные взгляды. По прошествии трех с половиной часов они вернулись к своей постели и обнаружили на ней свежие простыни и наволочки. Лаская друг друга, они уснули, а когда, ближе к вечеру, проснулись, короткое потрясающее утреннее чудо случилось еще раз. Они опять искупались вдвоем, на сей раз без мыла, и слушали как зачарованные мужчину, который на противоположной стороне двора тоже мылся в душе и пел свою арию: «Mann und Weib, Weib und Mann». Им в номер принесли на подносе аперитивы; на серебряном блюдечке тонко нарезанные дольки лимона, в серебряном ведерке кучкой навалены кубики льда. Поднос они вынесли на балкон, где, прислонившись к окантованной геранями стене, они, затягиваясь косячком, стали смотреть на закат и на прохожих.
