Григорий Каковкин - Мужчины и женщины существуют
— А ты просто мудак, Привалов. Ни в чем не участвовал, нигде не состоял, правительственных наград давать не за что!
А про себя подумал, что ему и не объяснить, как это сложно, какие линии жизни, смерти и судьбы пересекаются у него на столе в ворохе записок, приказов, распоряжений, поручений, ходатайств, рекомендаций, аналитических докладов. Не взять того, что по праву положено, — значит поставить себя под удар, вызвать серьезное подозрение. “Привал — амеба, одноклеточная тварь, а я — пусть фельетонный. Ну что ж, пускай, думайте про меня что хотите — только я управляю страной, не всей, конечно, не один, но я могу сместить на градус, на два, на десять вашу амебную жизнь. Она, правда, никому не нужна, но могу — пусть эта информация будет в вашем фельетоне”.
Тонкие и хитрые связи с благами социалистических, а затем капиталистических распределителей у Хирсанова сложились удачно, но с женщинами, с любовью, с длительными и яркими отношениями и даже с легкими знакомствами у Кирилла Леонардовича были проблемы. Да не просто проблемы, а полное дерьмо, если сказать прямо. Больше всего угнетало, что аппарат работает замечательно, “ни одного случая мужской несостоятельности”, а все не так. Счастье — это банальное, затертое слово, которое старается не произносить ни один нормальный мужчина — обходило стороной. Первый брак — перед самой командировкой в Алжир советником-переводчиком — красивая свадьба в ресторане “Прага”, с обеих сторон гордые родители. Алла — красива и умна. Он — тоже хорош собой. Влюблен. А еще тесть в горкоме партии работает. Так прямо на свадьбе в тостах и говорили — так не бывает, все у вас, молодые, уже есть, только держитесь друг за друга, любите, терпите и охраняйте свою семью — горько! Они целовались. Целовались первые полгода — год, и несколько месяцев Хирсанов не замечал перемены в отношениях. Пожили в кооперативе, купленном тестем, потом — Алжир, поездки к Средиземному морю по субботам и воскресеньям. Конечно, в замкнутом посольском круге, но все же, библейская красота рядом. С интимной стороной — никак, он изнывает от желания, а Алла — то больна, то устала. Он орет:
— Ты устала ничего не делать! Мы муж и жена — в чем проблемы?!
И в одну из таких ссор Аллочка ему говорит, что с ним хочет поговорить жена советника по культуре Ивашова. Он возмутился: “При чем тут она?!” А жена ему тихо, почти шепотом: “Ей проще тебе объяснить — я не смогу”. Он пошел искать по посольству Ивашову с желанием убить сразу. Нашел — женщина под сорок лет, с активным комсомольским и партийным прошлым, волевая — она палец к губам приставила, мол, не здесь, везде уши. Вышли из здания посольства на шумную арабскую улицу, и она ему поведала о том, что в голову не приходило, оказывается, у жены не та ориентация, он ей физически противен. Алла честно боролась с собой, но не получилось.
— А ты при чем?!
И тут он догадался, что они с Ивашовой нашли друг друга.
— Молчите, Кирилл, и не портите себе карьеру. Советую вам. Очень советую.
Еще полтора года алжирской командировки они с женой изображали супругов, он прилично выпивал вечерами, мастурбировал, ненавидел себя за это и с солдатскими грезами ждал возвращения на родину, как никто из мидовских, на всем экономивших доллары, переводивших их в чеки, ради возможности купить в “Березке” автомобиль — “Волгу” или “Жигули”.
Потом в Союзе он долго не разводился, к жене помягчал, вел разгульную жизнь, но той самой, необходимой для счастья женщины не находилось. Он понял за эти годы, что включает его женский тип: большую грудь, невысокий рост, чтобы была провинциалкой или москвичкой из необеспеченной семьи, чувственна, способна его слушать и слушаться. Он был согласен даже на дуру, но практичную, не зовущую на подвиги ради родины, партии, принципов или убеждений. И чтобы не задавала лишних вопросов — он давал бы ей все. И этот набор “всего” был довольно широк, даже раскошен по советским временам. К благам распределителей, конечно, прилагался бы регулярный секс, а она — восторгалась бы им, ухаживала, готовила, стирала и на приемах хлопала бы голубенькими глазками, умея себя подать. Он был завидным женихом — они должны бы стать завидной парой, а оказалось найти непросто. Роман на два-три месяца получался, потом у него выпадала командировка на две недели, а возвращаться приходилось к пепелищу. Эти истории начинались и заканчивались одинаково, иногда банальной изменой или громкой ссорой, иногда все как-то само собой рассасывалось, но точка всегда была именно такой и болезненной. И для Хирсанова загадка — почему у меня всегда так?
Наконец, после пяти лет такой холостяцкой жизни все же срослось — свои три года семейного счастья он заполучил. И все совпало: очередное назначение; рождение дочери; квартиру выделили там, где положено по рангу; жена, как канарейка, щебетала по всякому поводу: “Кирюша, Кирюша”, но эти годы пролетели мгновенно. Жена заболела, одна операция, другая, и уже ему приходится стирать и гладить, и щебетать “лапочка”, “лапочка”, ходить на родительские собрания в школу дочери. Жене вырезали все, благодаря чему физиологически тянет женщину к мужчине, осталась только бесчувственная дырка, и Кирилл Хирсанов при ней ни при чем — забытый часовой.
Сейчас, заходя на сайт знакомств, читая женские анкеты, он чувствовал себя таким одиноким, что стыдно было бы признаться. “Я обычная, простая женщина ищу нормального, умного, сексуального, с чувством юмора мужчину”, — писала какая-нибудь блондинка или брюнетка и показывала себя в купальнике на песчаном турецком пляже. Ему хотелось написать так же, поменять всего одно слово — я обычный, простой, может быть, не совсем простой, мужчина ищу нормальную, умную, сексуальную, с чувством юмора женщину.
Людмилу Тулупову он заметил на сайте почти сразу — фотографии, конечно, голубые глаза, грудь, но главное, самое захватывающее все его мужское воображение, оказалось — профессия. Простодушно, любя и гордясь своей малооплачиваемой работой, Тулупова написала в графе “профессия”: “Любимая. Библиотекарь”. И потом только добавила: “Зав”. Для Хирсанова эта работа была каким-то немыслимым образом связана с тьмой и светом — с темными рядами бесконечных стеллажей, запахом пыли и с ожиданием светлого, образованного, яркого человека — в конечном счете, именно ее. За барьером еще школьной библиотеки он впервые встретил этот уникальный, быть может, уникально русский образ — красивая лицом, тихая, незаметная, с каким-нибудь будоражащим воображение недостатком, хромотой или заиканием, картавостью, или болезненной робостью, или еще чем-нибудь таким, или без недостатков, но обязательно с неким, иногда едва уловимым, отличием.
— Вас зовут Кирилл, вы из первого класса? Вам надо научиться читать.
— Я уже умею.
— Умеете? Да?! Какой вы молодец!
Каждое “вы” с шумом забивалось как гвоздь в его детскую душу. Были ли когда-нибудь сказаны такие слова или нет, Хирсанов точно не знал, но в школе, университете, аспирантуре, изучая язык, потом в командировках его всегда тянуло к этим женщинам за библиотечной стойкой, к этой сексуальной тишине читальных залов, к этой эротической перекличке: дайте — возьмите — спасибо. И хотя все советские библиотеки были наполовину забиты коммунистической макулатурой, все равно, все они — не разоренные, чудом сохранившиеся дворянские гнезда, куда сослали и, по счастью, не расстреляли “татьянлариных”. Он мог прийти в их культурное захолустье и дать им всем любви и счастья. И они не могли ему отказать, просто по определению: “дайте такую-то книгу” — “да, возьмите”.
В этот раз все сошлось на Людмиле Тулуповой.
19
— Мила, я практически освободился — мы идем в ресторан, — позвонил Хирсанов. — Чтобы не терять время в пробках, за тобой в половине седьмого — в семь подскочит мой водитель, потом вы заедете за мной — а я пока еще здесь посижу. Президент через две недели поедет по регионам — нужна справка, — он не мог удержаться, чтобы лишний раз не подчеркнуть свою связь с высокими лицами. — Столик я заказал, так что…
— Я не одета для ресторана! — ответила Тулупова. — Кирилл Леонардович, я не могу!
Он прервал ее:
— Во-первых, на “ты”, во-вторых — это не имеет никакого значения. Мила — ты прекрасна, и это все, что я могу сказать сейчас…
— …может, я сама доеду, скажите адрес…
— …скажи, — поправил ее Хирсанов. — Мне будет проще, если за тобой придет машина. До вечера.
Тулупова захлопнула крышку сотового телефона, подошла к зеркалу и посмотрела на себя, увидела под глазами, как показалось, новые морщинки, решила, что симпатичные.
И снова звонок. На дисплее высветился номер Вольнова. Она поглубже вдохнула воздуха и, не зная еще, что ответит, нажала на нужную клавишу.
— Привет. Мальчик.
— Я готов.
