Джеймс Олдридж - Морской орел
И они шли дальше.
Стоун вел, не останавливаясь. Мимо деревни, задами, в обход. Он шел до самого утра. Он знал о местности только то, что вчера удалось разглядеть с вершины утеса, но был уверен, что идет правильно. Он вел их к югу от Тимбаки, стараясь держаться все время параллельно Астерусской горной цепи. Они то спускались, то поднимались по невысоким уступам со стороны Мессарской равнины. Но на равнину не выходили. Чем дальше от моря, тем больше деревьев росло на склоне. И, наконец, войдя в густую чащу кленов и платанов, Стоун остановился.
— Дальше можно не идти, — сказал он.
Утро уже брезжило.
Все трое сели молча.
— Ну, теперь что? — начал разговор Берк.
— Вы как думаете? — спросил его Нис.
— Думаю, что надо идти в ту деревню за лодкой.
— Перестань, — сказал Стоун.
Тут вдруг Берк сорвался. Давно уже у него накипало внутри.
— Слушайте, — сказал он. — Ну вас к черту обоих. Я иду в ту деревню и беру там лодку. Идете вы со мной? Да или нет?
Он встал и принялся счищать мокрые листья, кучками налипшие на подошвы его башмаков.
— Я найду дорогу, — сказал он.
— Дорогу-то ты найдешь, — с расстановкой заметил Стоун.
— Да. И с лодкой тоже справлюсь, не сдохну.
— Вы не понимаете, что вы хотите сделать. — На этот раз терпел поражение Нис.
— Все понимаю, — сказал Берк.
— Нет, не понимаете, — сказал Нис.
— Вам что, — продолжал Берк. — Вы тут в конце концов почти дома. Но я не желаю здесь оставаться. А без лодки отсюда не уйдешь.
— Ты твердо решил, Энгес? — Стоун открывал ему лазейку.
— Да.
— Можно попытаться в другом месте.
— Где это? Другого места нет, — сказал Берк. — Сам знаешь.
— Пожалуй, — сказал Стоун уклончиво и нехотя.
— В какой деревне ни возьмешь лодку, будет то же самое, — сказал Берк Нису.
— Мы там уже одну взяли, — сказал Нис.
— Какое это имеет значение? — Энгес Берк раздражался все больше.
— Для такой деревушки — большое.
— Не знаю почему. Когда за них немцы возьмутся, еще не то будет. Бессмысленно деликатничать там, где другой не знает пощады.
— Я вам в этом не помощник.
— Черт вас дери. Да хоть вернемся туда. Может быть, там скажут, где еще можно достать лодку. Может быть, удастся переждать там:
Наступило долгое молчание.
— Что ж, пожалуй, это можно, — медленно сказал Стоун Нису, без убеждения в тоне.
Нис пожал плечами. Выбора не было. Он видел это и сам не мог предложить ничего другого. Он понимал мысли и чувства своих спутников, хотя они его не понимали в вопросе о лодке. Взять одну лодку в такой деревушке, как Сирнос, или взять две — большая разница. Но деликатничать там, где железноголовые не знают пощады, — в этом Берк был прав.
— Когда льется кровь, надо или пить ее, или умереть, — тихо сказал он по-гречески, повторяя изречение так, как оно ему запомнилось.
— Что? — переспросил Берк.
— Это греческие слова.
— Так идете вы или нет? — решительно спросил Берк.
Нис снова пожал плечами.
— Я пойду. Но о лодке говорить не буду.
— Ладно, ладно, идем, — сказал Берк и нетерпеливо зашагал вперед, точно опасаясь, как бы они не передумали.
11
Стоун взялся довести их. Хотя путь лежал через людный простор Мессарской равнины, он сказал, что идти они будут и днем и ночью. Они останавливались днем только там, где опасность была явной. Ночью они не останавливались совсем. Стоун ориентировался чутьем, которое у него очень обострилось. Он ни разу не ошибся в направлении, а маршрут приходилось выбирать сложный.
Наконец они пересекли Мессару и снова повернули на север, в тень Иды. В маленькие горные деревушки они отваживались заходить даже днем.
Но однажды они забрели в деревню Сарос, которая оказалась больше других. Там была кофейня. Они спохватились слишком поздно. Кофейня была плохим знаком. Только в больших деревнях попадались кофейни. А почти во всех больших деревнях были немцы.
Они шли по каменистой улице, все время держась настороже. Но самая большая трудность возникла из-за цирюльника. Цирюльник расположился прямо на улице, он брил голову толстому критянину в белой рубахе.
— Вот что мне нужно, — сказал Берк остальным. Он говорил тихо, потому что они были уже близко.
Критянин сидел на стуле под окнами кофейни, и цирюльник левой рукой мылил ему голову, а правой брил.
— Как по-вашему? — спросил Берк.
— Насчет этого? — отозвался Стоун, поглаживая свои щеки. — Я, пожалуй, рискнул бы.
— А платить чем? — спросил Нис.
— Пусть раньше щетину сбреет, а там видно будет, — сказал Берк.
— Может быть, он одолжит нам бритву, — сказал Стоун.
— Сомневаюсь, — язвительно возразил Нис.
— Предложим ему изюму, — сказал Стоун.
— Хотите сразу же выдать себя?
— Ничего. Рискнем, — сказал Стоун и улыбнулся. — Куда ни шло.
— Хорошо, — сказал Нис. — Постараюсь ему объяснить.
— Как же объяснить? — отрывистым шепотом спросил Берк.
— Как-нибудь, — ответил Нис.
Был севильский цирюльник, цирюльник Гиббоне, который отрезал головы семнадцати клиентам; цирюльник — король Алжира. И это тоже был цирюльник, и перед ним стояли три человека: один — ярко-рыжий, высокий, настоящий великан, с квадратным лицом; другой — небольшого роста, с бородой как из проволоки, никакая бритва такую не возьмет; третий — плотный, почти круглый, и волос у него — одно удовольствие, тонкий и мягкий.
— Калимера, — сказал Нис цирюльнику.
— Калимера, — ответил тот. Он был в очках с овальными стеклами и походил на сфакийского крестьянина. Цирюльник на Крите — вечный странник. Он самый непоседливый, самый беспокойный из людей.
Короткое молчание. Цирюльник усердно брил старика в белой рубахе, пальцами натягивая кожу.
— Вам угодно? — сказал он, поднимая голову.
— Да, — сказал Нис. — Нам угодно побриться.
— Сию минуту отпущу клиента, — сказал цирюльник.
Он снова намылил голый череп критянина. У него была широкая английская бритва, которой он проворно водил по голове. Все трое стояли молча и смотрели, как он работает. Он покончил с головой, выбрил щеки, затылок, дважды прошелся по подбородку. Потом обтер бритву о ладонь, сложил и спрятал в маленький холщовый чехольчик. Провел рукой по голове клиента и объявил, что все готово.
Старик в белой рубахе встал, поглядывая на трех спутников. Пощупал выбритую голову. Потом порылся в небольшом кошельке и достал несколько желтых монеток — драхм. Помедлил еще с минуту, повернулся и вошел в кофейню.
— Мы из Дикте, — вежливо сказал Нис.
— Стаял уже снег на Ласити?
— Да. — Потом: — У нас нет мелочи.
— И ничего нет?
— Мешочек изюму.
— Побрить надо всех троих?
— Да.
— Где ваш изюм?
Обратиться к Стоуну Нис не мог, а мешок висел у Стоуна на поясе. Нис запустил ему руку под рубашку и нащупал мелкие твердые шарики в мешке. Тогда он кивнул Стоуну, и тот отвязал мешок.
Цирюльник распустил тесемку, которой он был стянут, и заглянул внутрь. Потом вынул одну изюминку, разжевал и проглотил вместе с косточками.
— По вкусу похоже на виноград с Юктас.
— Он с Ласити, близ Кастелли, — сказал Нис.
— Всех троих? — повторил цирюльник, держа мешочек в руках.
Он обращался к Стоуну и Берку и смотрел прямо на них. Смотрел пристально. Энгес Берк подумал: я пою в опере и вот сейчас меня освищут и прогонят со сцены.
— Эти люди мусульмане, — сказал Нис, чтобы объяснить, почему его спутники молчат и только таращат глаза. — Дервиши. Они говорят по-турецки.
— Я их как-то видел в Кастелли, — сказал цирюльник.
— Этих?
— Ведь они обнажают голову перед солнцем?
— Да.
— Значит, этих, — уверенно сказал цирюльник. Он держал в руке мешок с изюмом и думал о бороде, которая как из проволоки, и улыбался всем троим.
— Пусть рыжий садится первым. Я его запомнил очень хорошо. Замечательно исполнял воинскую пляску — пиррихий.
Нис указал Стоуну на стул. Стоун сел и почувствовал, как смит-вессон вдавился ему в бок. Плетеное сидение прогнулось под его тяжестью. Цирюльник снял очки и достал из чехольчика ножницы с тупыми концами. Он захватывал волосы между пальцами и отрезал их. Стоун посмотрел на Берка и заметил у него под буркой личный знак солдата, висевший на шее. Было жарко, и с Берка лил пот.
— Я всегда считал, что они не в своем уме, — сказал цирюльник Нису.
— Это кто как смотрит.
— А ты сам — не мусульманин?
— По отцу — да. Но я исповедую религию матери.
— По-моему, любая религия достойна уважения, если это религия родителей.
— Мудрые слова, — сказал Нис.
— Ты тоже дрался в Дикте?
— А кто дерется? Я ничего не знаю.
— На Ласити инглези еще воюют с итальянцами. Они пока держатся там, к востоку от Ласити.
