Карен Перри - Невинный сон
– Спасибо, Лиз. Я тоже.
Я ощущала на себе ее взгляд – все еще тревожный, – и меня пронзило чувство вины за то, что я сказала о Гарри, за то, что уверяла ее, будто он радовался рождению ребенка.
– Но только не говори мне, что ты собираешься рожать его в пустыне.
– Нет, на этот раз не в пустыне, – рассмеялась я.
Лиз улыбнулась.
Я вошла в дом и услышала, как Гарри возится в гараже. По дороге домой я решила не рассказывать ему о том, что поделилась нашей новостью с Лиз. Мне почему-то казалось, что ему это не понравится, вызовет у него раздражение. Кроме того, у меня было чувство, что ему самому нужно еще свыкнуться с этим новым поворотом событий, и я ничуть не возражала дать ему такую возможность.
Я закрыла дверь, повесила сумку на вешалку и спустилась в гараж. Я не постучала и не окликнула Гарри, и поэтому он встретил меня испуганным взглядом, когда я появилась на пороге, будто я ему в чем-то помешала.
– Привет, – сказала я, подошла к Гарри и нежно его поцеловала. – Чем занимаешься?
– Разбираю вещи, – ответил он.
Я увидела на полу позади него коробки и ящики, полные красок, кистей, ножей, полотен и блокнотов для рисования. В противоположном углу стояли его непроданные картины. Он подстелил под них коврик – островок заботливости в этом холодном бездушном гараже.
– Свет здесь ужасный, – проговорил Гарри, протянув руку к свисавшей с провода электрической лам-почке.
Лампочка закачалась, и вокруг нее заклубилась пыль.
– Ты ведь то же самое говорил и о подвале Спенсера, помнишь? Но тебе как-то удалось с этим справиться, верно?
– И здесь страшно холодно.
– Возьми из кабинета электронагреватель и согреешься.
Гарри хмыкнул не то в знак согласия, не то неодобрительно. Он казался мрачным и колючим, но я решила, что мое хорошее настроение превыше всего.
– Так вот, – наклонившись над столом и глядя в лицо Гарри, сказала я, растягивая каждое слово, – я решила, что буду рожать на Холлс-стрит, а наблюдаться у доктора О’Рурке и какого-нибудь консультанта в женской больнице.
– Отлично. Похоже, ты все продумала. – Гарри уставился на противоположную стену. – Пожалуй, я там прикреплю несколько полок. Будет не так тесно. А от этого барахла надо избавиться.
Он обернулся и указал на скопившуюся в гараже гору ненужных вещей, которая росла год от года, как будто была живым существом.
– Мы можем раздобыть контейнер для мусора, – предложила я, – и расчистить все как следует. Давно пора этим заняться.
Гарри начал переставлять вещи и кидать мешки с мусором к двери. Из его рук выпал ящик с инструментами, и они рассыпались по цементному полу.
– На этой неделе я пойду в больницу зарегистрироваться. Хочешь пойти вместе со мной?
– А я тебе там нужен?
– Нет, но…
– Это ведь лишь для того, чтобы заполнить формы?
– Наверное. Для всего остального еще рано.
– Ну, для регистрации я тебе не нужен. – Я внимательно вгляделась в его лицо. – Я пойду на тесты, проверки и всякое такое.
Его слова звучали вполне разумно. Но тем не менее в них слышалась какая-то агрессивность. Нет, наверное, мне просто почудилось.
И я пропустила их мимо ушей.
Гарри принялся сдвигать стулья в угол и громоздить их там друг на друга, чтобы освободить середину ком-наты.
– Хочешь, помогу тебе?
– Что? Чтобы моя беременная жена таскала здесь мебель? – с усмешкой спросил он. – Я ведь не кретин какой-нибудь, правда?
– Ладно, пойду сварю кофе, – сказала я.
Эту незначительную отстраненность в его отношении ко мне наверняка вызвал переезд из студии. Для Гарри всегда важна была окружающая обстановка, особенно то место, где он работал. Я догадывалась, что переезд дастся ему нелегко, и все же меня задевало то, что Гарри не сумел отнестись к нему более позитивно. Однако ссориться из-за этого не стоило.
Я налила воду в кофеварку, насыпала кофе в корзиночку и подумала: сколько же времени будет длиться эта отчужденность? Мрачное настроение Гарри порой тянулось неделями. Я поставила варить кофе, и тут на кухню вошел Гарри. Он остановился в дверях, держа руки в карманах, вид у него был сконфуженный. Взъерошенные волосы, взгляд, смущенно шарящий по полу, – передо мной стоял мальчишка, готовый в чем-то признаться и ждущий прощения. И тут соединявшая нас нить будто вновь напряглась и потянула меня к нему.
– Робин, я счастлив, что у нас будет ребенок, – тихо заговорил он. – Ты ведь это знаешь?
– Конечно, знаю.
– Я подумал, – продолжал Гарри, – теперь, когда я буду работать дома и ты из-за сокращенной рабочей недели будешь проводить больше времени дома, нам нужно установить определенные правила.
– Определенные правила? – недоуменно переспросила я.
– Да, правила.
И тогда мне стало ясно: то, что я приняла за смущение, на самом деле было чем-то другим. Гарри вел себя подозрительно. Словно был себе на уме.
– Робин, мне нужны тишина и покой. Мне нужно, чтобы во время работы меня никто не тревожил. Ты не должна вламываться ко мне всякий раз, когда тебе скучно или одиноко.
Я почувствовала, как волна гнева поднялась во мне, словно ртуть в термометре.
– Так что ты предлагаешь? – ровным, бесстрастным голосом спросила я. – Стучать в дверь? Предварительно договариваться о визите на чашку кофе? Ходить на цыпочках по собственному дому?
– Брось, Робин. Что с тобой такое?
– Что со мной такое? Это ты ведешь себя самым странным образом.
– Послушай, я прошу тебя только об одном: отнесись к моему рабочему месту здесь так же, как ты относилась к студии.
– Ты имеешь в виду – как к святилищу?
– Нет, черт подери, не как к святилищу! – взвился Гарри. – Ты же не забегала туда на чашку кофе, правда? И никогда не заходила просто поболтать.
– Ты мне никогда этого не позволял.
Гарри уставился на меня в упор.
– Зачем ты это делаешь? Зачем ты говоришь такие вещи, будто я никогда тебе этого не позволял? Выставляешь меня каким-то тираном.
Кофеварка шипела и плевалась; я убрала ее с огня и с шумом поставила на стол чашки.
– Робин, не надо делать из мухи слона, – сказал Гарри.
Его слова, словно капли яда, растворились в воздухе. Внутри у меня что-то оборвалось, и я уже понимала, что вот-вот задам ему тот вопрос, который давно хотела задать и никогда прежде не задавала.
– Почему ты мне не дал ключ от твоей студии?
– Что? – настороженно спросил он; взгляд у него был растерянный.
– Ключ. Ты мне не дал ключ от твоей студии.
– Зачем тебе нужен…
– У Дианы был ключ.
Ее имя повисло в воздухе. Оно будто резануло меня по языку. В Диане все было остро и резко, начиная с резко приподнятых уголков ее чувственных губ и кончая острыми каблуками туфель.
– Это другое дело, – мягко произнес Гарри, обходя меня и наливая себе чашку кофе.
– В каком смысле другое?
– Ей нужен был доступ к моим картинам в то время, когда меня не было в студии, – повышая голос, медленно, точно объясняя маленькому ребенку, проговорил Гарри. – Именно поэтому у нее и был ключ.
– Это означает, что у нее будет ключ и от нашего дома?
– Конечно, нет! Робин, да что такое с тобой сегодня, черт подери?!
Мои глаза гневно сверкнули, сердце дико заколотилось.
– Что такое со мной?
– И ты это делаешь каждый раз, когда упоминается имя Дианы. Каждый раз!
– Делаю что?
– Обдаешь меня арктическим холодом. Испепеляешь своим неодобрительным взглядом. Меня это выводит из себя.
– У меня есть для этого причины.
– Какие? Она тебе ничего плохого не сделала. Насколько мне известно, она всегда с тобой вежлива и мила.
– Ха! – Я насмешливо расхохоталась. – О да, необычайно мила! Да ты, Гарри, совершенно слеп. Мила со мной? Да в каждом ее слове сквозит снисходительность. Я ничтожная жена великого человека, и с каким же удовольствием она мне об этом напоминает!
– Робин, все это только в твоем воображении.
– О да, только в моем воображении! Это ты так думаешь. Разве ты не помнишь, как однажды она пришла к нам домой, а возле стены стояло несколько моих картин, и она снизошла до того, чтобы на них взглянуть и высказать свое мнение? Помнишь, что она сказала?
Гарри бросил на меня утомленный настороженный взгляд и отхлебнул большой глоток кофе.
– Она обвела их своим царственным взором и заявила, что они «милы, уютны и местечковы». Так и сказала. Местечковы! Именно таким словом она их и назвала!
Стоило мне вспомнить об этих словах Дианы, и я по-думала: как она меня тогда унизила! Я увидела свои работы сквозь призму ее насмешливого взгляда и почувствовала себя жалкой неудачницей.
– Возможно, ей не понравились твои картины. И что с того?
Я посмотрела на Гарри в упор и тихо сказала:
– А мне не нравится, как она смотрит на тебя.
Гарри мгновенно выпрямился и с грохотом поставил чашку на стол. Бросив на меня мрачный взгляд, он повернулся, чтобы уйти.
