Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы
– Примерно то же самое делают с азиатской едой в Штатах, – кивает Лорен, – только наоборот.
– Вот-вот, – улыбается Ричард, – но я-то здесь больше всего люблю не еду, а напитки. Даже не знаю, чем тебя угостить сначала: вареной кока-колой с имбирем или фирменным юаньяном.
– Вареная кока-кола как-то не вдохновляет, – качает головой Лорен, – а юаньян – это?..
– Более традиционная вещь: кофе, чай и сгущенное молоко.
Лорен смеется. На зеленоватый стеклянный столик официант одно за другим выставляет блюдца с закусками.
– И, главное, все стоит сущие гроши, – говорит Ричард. – Не сравнить с ресторанами, которые выбирает твой брат.
– Он испорчен своей работой, что поделать! – Лорен пожимает плечами и с опаской подносит к губам чашку с юаньяном.
– Нет, грех жаловаться, если бы не он, мы бы сюда не прилетели. Очень мило с его стороны оплатить нам отель…
– Он оплатил вам всем отель? – Лорен едва успевает сделать глоток, чуть не поперхнувшись от изумления. – Я думала, только мне, как сестре.
– Да, оплатил отель, но не дорогу. Поэтому здесь почти одни азиаты – им недалеко лететь.
– Зачем ему? – недоумевает Лорен. – И почему тут, а не в Штатах?
– Я тоже спросил. А Фред сказал, что накануне присоединения к Китаю в Гонконге работает одновременно столько шпионов и разведок, что нам будет проще затеряться, не привлекая лишнего внимания.
Лорен незаметно оглядывает зал: все верно, они здесь единственные европейцы, и местные пялятся на них во все глаза. Ну да, не привлекать к себе лишнего внимания, тот самый случай. Впрочем, в «Шангри-Ла» они выделяются меньше, что правда, то правда.
– А чем ты занимаешься в Сингапуре? – спрашивает Лорен.
– Изучаю восточную медицину. Вообще-то я гомеопат, но стараюсь использовать разные методы лечения.
– И все, как я понимаю, нетрадиционные?
– Наоборот: традиционные. Проверенные веками. Без антибиотиков, дорогих лекарств и побочных явлений: так что ни младенцев с ластами после талидомида, ни аутизма после прививок… ничего интересного.
– Мы, выходит, коллеги, – говорит Лорен, откусывая кусок от гренка, намазанного арахисовым маслом и политого сиропом. – Я тоже врач, но, так сказать, мейнстримного типа. Диагностика, работа в больнице, все такое.
Сверху на гренке лежит брикет желтоватой массы. Лорен принюхивается.
– Маргарин, – поясняет Ричард, – классический гренок по-гонконгски. Очень здоровая пища: маргарин делают из растительных жиров, поэтому в нем нет холестерина.
– Да-да, – говорит Лорен, – холестерина нет, только чтобы этот маргарин переработать, наша печень выделяет холестерина примерно как если бы мы гамбургер съели. Хотя, конечно, традиционная медицина может придерживаться на эту тему другого мнения, – ехидно добавляет она.
– Вот только не будем ссориться, – смеется Ричард. – Я не против обычной медицины, я просто не люблю Большую Фарму.
Лорен откладывает гренок обратно на тарелку и тянется к завернутым в бамбуковый лист рисовым колобкам.
– А чем тебе не мила Большая Фарма? В конце концов, если бы не они – у нас бы не было антибиотиков, а люди до сих пор умирали бы от послеоперационного перитонита.
Ричард с удовольствием доедает свой гренок, запивает его чаем и говорит:
– Антибиотики – это такая гонка вооружений. Каждый год появляются новые резистентные формы бактерий, и Большая Фарма отвечает на это новыми антибиотиками. И так – до бесконечности. Самовоспроизводящаяся система.
– А традиционная медицина…
– Традиционная медицина рассчитывает на внутренние силы человеческого организма. На тонкий баланс.
Лорен скептически улыбается.
– Гуморы, – говорит она, – Средние века. Если бы не медицина, люди бы мерли, как двести лет назад.
– Это не медицина, – парирует Ричард, – это гигиена. Чистая вода. Кипячение. Ну, сама знаешь. А если бы медицинские корпорации беспокоило, что люди умирают, они бы не скрывали лекарства от Эболы, лихорадки Западного Нила и прочих тропических болезней.
– А они скрывают?
– Конечно. Такие лекарства дороги в производстве, у больных денег на них нет, а ООН, не ровен час, заставит раздавать их бесплатно или продавать по себестоимости – из гуманитарных соображений. Поэтому проще потратить еще полмиллиарда на новый антидепрессант, который за десять лет превратит тихого меланхолика в психопата, склонного к расширенному суициду.
– Зато африканцы могут рассчитывать на внутренние силы человеческого организма и тонкий баланс инь и ян… или чего там?
– Не будем спорить. – Ричард улыбается и накрывает руку Лорен своей. – Мы не на конференции.
– Я заметила, – и Лорен кивает на официанта, принесшего еще две тарелки: – Лучше скажи: это что такое?
Ричард объясняет, Лорен пробует, им подливают чай, юаньян и холодный кофе, голоса за соседними столиками сливаются в монотонный гул, блики неонового света ползут по зеленоватой столешнице, Ричард полощет свои палочки в чашке чая – традиционный способ, ты правильно поняла! – Лорен смеется и заказывает еще цзунцзы.
– Если честно, – говорит Ричард, – я прилетел, потому что надеялся увидеть тебя снова.
Лорен поднимает брови – быстрее, чем успевает удивиться на самом деле:
– Да ну?
– Понимаешь, каждый раз, когда я думаю о том утре в сеульском аэропорту, я вспоминаю, как ты пересказывала мне Маргарет Митчелл. Прямо настоящая Шахерезада!
На мгновение все возвращается – жесткое аэропортовское сиденье, побелевшие мамины губы, зеленые цифры, застывшие на табло прибытия… Кларк Гейбл и Вивьен Ли на глянцевой обложке с золотыми рельефными буквами.
– Я прочитал «Унесенных ветром» той же осенью, – продолжает Ричард, – и когда читал, все время думал, что где-то есть девочка, которая читает ту же книгу и тоже только что потеряла… – не окончив фразу, он отпивает холодный кофе с лимоном.
– Это была любимая книжка моей бабушки, – говорит Лорен, – папиной мамы. Она считала, что настоящая женщина и должна быть такой: что бы ни случилось – оставаться красивой и решительной. Она так всю жизнь и прожила, будто у нее за спиной пылает Атланта и ей нужно срочно сшить платье из штор.
Ричард улыбается, а Лорен вспоминает бабушку на поминальной службе по отцу. Черное платье, прямая спина, аккуратная старомодная прическа, застывшее, словно каменное лицо. Думала ли она о том, что Скарлетт тоже потеряла ребенка? Четырехлетняя Бонни разбилась, упав с пони, а ее мальчик, майор Коллман, в сорок два года погиб в самолете, сбитом вражеской ракетой. Офицер, он погиб в бою. Бабушка могла им гордиться.
