Салман Рушди - Земля под ее ногами
Пишут несостоявшиеся Вины, возмущенные, что выбор пал на Миру, а не на одну из них; пуристы выражают свое отвращение к факту эксгумации группы; она должна была остаться в золотом прошлом, которому она принадлежит, не нужно делать из группы зомби; ненавистники лесбиянок высказывают свое мнение — в основном из трех букв — о маленькой замухрышке и всех других сестрах Сафо[367], и это еще самые безобидные письма. Многие корреспонденты присылают написанные неразборчивым почерком послания, в которых утверждают, что именно песни «VTO» о землетрясениях виноваты в нынешней череде катастроф, и советуют группе держаться подальше от опасных тем: Не варашите снова сваи проблемы, а то вам што, мало деняг, которые вы нахапали на людском горе?
Другие винят Ормуса за долгое безмолвие, называя это предательством. Они полагают, что настоящей причиной молчания группы была его зависть к гениальной Вине и именно он виноват в случившемся. Если бы «VTO» не прекратила выступать, Вине не пришлось бы начинать сольную карьеру, и можно с полной уверенностью утверждать, что она не оказалась бы в Мехико в тот роковой День святого Валентина и сейчас была бы жива. Ты, гребаный убийца Ормус Кама, не думай, что мы когда-нибудь забудем тебе это или простим.
Есть, однако, корреспонденты и с позитивным взглядом. Они восхваляют пророческую проницательность Ормуса в его старых песнях, его веру в то, что музыка может буквально изменить мир, и умоляют Ормуса использовать свою волшебную силу во имя добра. Исцели больную планету. Пой нам и излечи страдающую землю.
На каждого с нетерпением ожидающего Мириного дебюта фэна приходится пятеро таких, которые по разным причинам надеются на ее провал.
В какой-то момент во время долгих месяцев подготовки, еще до того, как мы оказались в ангаре, я и сам позволил себе увлечься этой идеей. Мира рассказывает, что в новом шоу Ормус хочет развить тему двойственности мира — нашего и того, другого, мира, — двойственности, которую он преодолевал большую часть своей жизни. Его занимает идея о стирании границ между мирами, он пишет стихи о любви в этом и том мире и, может быть, о спасении… Когда я понимаю, что он ничего не знает о музыке, которая была до него, — насколько он, пусть и подсознательно, все еще обижен на своего ученого отца, как многое он, должно быть, подавляет в себе! — я, раздосадованный, принимаю это слишком близко к сердцу. Я иду и покупаю гору записей старых опер: «Эвридику» Якопо Пери (1600), либретто Оттавио Ринуччини, «Орфея» Монтеверди (1607), либретто Алессандро Стриджо, и, конечно, Глюка, чья ария была последней из исполненных Виной песен в Текиле. Мне не удается отыскать оперу соперника Пери, Джулио Каччини, тоже на либретто Ринуччини, но я не особенно расстраиваюсь, потому что она не так уж и хороша.
Когда Мира снова идет в Родопы-билдинг, я увязываюсь за ней и приношу Ормусу эти записи. Он принимает мой подарок, ставит Пери и даже терпеливо выслушивает то, что я хочу ему сообщить: что не только вся история оперы начинается с этих произведений, но и то, что этот миф преодолевает все культурные границы, его отголоски слышны в сказаниях об Одине[368], в кельтских преданиях и даже, мне кажется, в некоторых индейских сказаниях, и все эти версии положены на музыку, поэтому нужно поручить кому-нибудь все это раскопать. Я рассказываю ему о зарождении нового жанра — сольной песни под аккомпанемент — его жанра искусства! — во Флоренции шестнадцатого века, при дворе графа Джованни Барди, в конце 1570-х годов: целью песни было донести до слушателей смысл текста. Это был радикальный отход от положенного в основу мадригала принципа орнаментации с помощью деления на части, что сделало возможным появление оперы, арии и вообще всей современной традиции песни, вплоть до привязчивого трехминутного хитового сингла с Тин-Пэн-Алли[369]. Это все часть его истории, говорю я, и ему следует об этом знать.
Я пытаюсь описать ему картину первого исполнения оперы Пери во дворце Питти по случаю бракосочетания Марии Медичи с французским королем Генрихом IV и состоявшейся позднее премьеры оперы Монтеверди в Академиа дельи Инвагити во время карнавала в Мантуе, правитель которой, герцог Гонзага, был покровителем Монтеверди и Стриджо. Но прежде чем я пускаюсь в подробности о вариации строф, stile concertato[370] и тому подобное, он перебивает меня, очень мягко.
— Я понял, это старая сказка, ее уже исполняли раньше, особенно на итальянском, — шепчет он без всякого раздражения. — Думаю, так бывает с любой историей. Но то, что я пытаюсь здесь сделать, — это только мое, и я все-таки продолжу идти по своей тернистой тропе, если ты, конечно, не против.
— О'кей, извини меня, — смущенно бормочу я. — Я просто хотел заметить, что все сталкиваются с одной и той же проблемой. Дело в том, что она не должна быть спасена, понимаешь? Все так или иначе придумывают счастливый конец, но это неправильно. Я просто хотел обратить на это твое внимание. В конец концов. Вина не… — И здесь я останавливаюсь, прикусив язык.
— Хорошо, — говорит Ормус, не подавая виду, что слышал последние несколько слов. — Конец не счастливый. Я понял. Спасибо, что зашел.
— Вина все это знала, — глупо, даже несколько упрямо, мямлю я и отправляюсь домой.
(Кстати, говоря о классике, должен заметить, что Ормус положил на музыку «Dies irae». Должно быть, Мира продекламировала ему этот гимн и он явно не ограничился тем, что погладил ее по головке и послал прогуляться. «О Angry Day» — возможно, единственная песня в рок-музыке, слова которой переведены с латинского оригинала, написанного итальянским монахом тринадцатого века.)
План таков: сначала — короткое турне по Америке и Англии, с выступлениями на не очень больших площадках, таких как «Роузленд», «Юнайтед Сентр», «Кембридж Корн Иксчейндж», «Лабаттс Аполло», не более полудюжины концертов, чтобы дать группе отдохнуть перед началом планируемого через шесть месяцев турне по шести континентам сроком на полтора года, с выступлениями на стадионах. Знаменитый дизайнер Марк Макуильям, оформляющий стадионы для концертов рок-звезд, придумывает нечто грандиозное для этих грандиозных гастролей. Первые же концерты будут, напротив, оформлены очень лаконично, никаких излишеств. «Давайте сначала доведем до ума музыку, — бормочет Ормус, — прежде чем устраивать шоу».
Его голос в порядке, хотя и слабее, чем раньше, и требует усиления. А гитара его, по словам Ино, с чьим ухом я не возьмусь спорить, возможно даже лучше, эмоциональнее, чем прежде. Он действительно снова в строю, и группа звучит уверенно. В последний наш день в ангаре, перед специально приглашенной аудиторией, они прогоняют весь концерт, именно так, как он будет представлен слушателям, разве что без сценических костюмов. Но даже в джинсах и футболках они смотрятся совсем неплохо. Аплодисменты долгие и искренние. «VTO» жива.
Мы в «Роузленде», сентябрь 1993 года, прошла всего неделя после концерта в ангаре; пара тысяч фэнов в состоянии полной экзальтации, по ним скользят лучи прожекторов, что приводит их в еще большее неистовство, — и мотор «VTO» запускается.
Раз-два-три-четыре!
Барабанщица, Пэтти Ла Биф, настоящая девушка из Техаса, одна из первых женщин-барабанщиц, пробившаяся в высшую лигу, в своем роде такая же легенда, как и Ормус с Виной. Раньше молодые люди из публики кричали ей: Эй, телка! — но она, не обращая на них ни малейшего внимания, сплюнув, продолжала свое дело. Бас-гитарист «VTO» Бобби Бат, родом с Монтсеррата, острова землетрясений и студий звукозаписи, играет так, будто главная цель его жизни — стабильность ритма, и ничего более. Многие гитаристы знают массу разных трюков, говорит он, но я всегда ценил основы, в роке нужна твердость, не так ли? Вести басовую линию — и пусть они там, впереди, пляшут вокруг нее. Бобби Бат был какое-то время женат на списанной Симоне, но ничего не имеет против возвращения в команду. Его отношение к этому: Если она против чего-нибудь, значит, я — за. Это был плохой ром, и мне его хватило под завязку!
А вот и замухрышка, ее шумно приветствуют фэны, они специально собрали свой клуб, чтобы поддержать ее. Наконец искусственный туман рассеивается, и Ормус Кама в своем пузыре, с десятиструнной гитарой, обращает к слушателям свою первую песню — реанимированную версию зажигательного хита «Ooh Таг Baby». Он поет первую строчку сам, совсем как в старые времена, только лучше, потому что маленькая замухрышка хорошо ему подыгрывает, заполняя дыру, которая раньше образовывалась у них на сцене из-за игры Бат; а затем выбегает Мира — и все пошло наперекосяк.
Я сижу рядом с Mo Малликом, и мы оба сразу улавливаем, что случилось, мы понимаем, что Мира была на сто процентов права, а Ормус, с его слепым желанием вернуть из мертвых Вину Апсару, ошибся. Публика недовольна: Что, ты и правда выставляешь девочку, одетую под Вину, и мы должны это проглотить?! Увидев их реакцию, мы осознаём, что это провал и в этот вечер «VTO» может умереть снова. Здесь, в старом танцзале, все это похоже на последний танец Ормуса Камы.
