Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
— Конечно. Вы работаете и работаете, а начальство должно крутить мозгами, чтобы план вытянуть.
— Например, приписками заниматься…
— Это я что ли приписываю? — Колосов достал носовой платок, громко высморкался и сумрачно уставился на бригадира.
— Не знаю, не проверял, — ответил Фунтиков. — Я тебе про другое хотел сказать. — Он вскинул хитрые глаза на мастера.
Тот понял взгляд.
— Говори, что придумал.
— Ничего я не придумал. Остатки стекла есть у нас в сарае, у реки. Не помнишь, нам его завезли с год назад. Хорошее было стекло, но мало. Потом привезли другое, с «Красного факела». Мы его тоже сыпанули туда, а не работали — плохо шло оно. Надо просто верхнее стекло не брать, а что под ним — то наше. Оно зеленоватое, толстое. Его не много, но дня на три хватит. А там смотришь…
Колосов хлопнул себя рукой по лбу.
— Вот старый дурак! Как же я сам не догадался? — Лицо его оживилось, казалось, и ёжик выпрямился.
Он окликнул Казанкина и Лыткарина.
— Сынки, — сказал он им. — Вот вам боевое задание! Сходите в нижний сарай. Разгребите стекло, что лежит наверху, и наберите под ним хорошего. Его легко узнать — большие, толстые зеленоватые куски. Принесите бака два. Нам хватит доработать смену. А завтра нового привезут. Я выколочу.
— Вот всегда так, Пётр Алексеевч, — откликнулся Васька, вытирая чумазое лицо рукавом рубахи. — Как работа погрязнее, потяжелее, так сынки идите. Как полегче — старички. А если что не так — за ухо. Никакой справедливости нет.
— Опять выступаешь? — воззрился на него мастер и строго посмотрел на Фунтикова, как бы говоря, — заступаешься за него, а смотри, какие они, молодые…
Фунтиков невозмутимо встретил взгляд начальства и поторопил ребят:
— Вы пошустрей, соколы!
В такую скверную погоду выходить на улицу не было охоты, но надо было, и Васька с Сашей, доработав на жигалах стекло, вздохнули и стали собираться.
Лыткарин надел старый кашемировый прорезиненный плащ, а Новоиерусалимский натянул стёганую куртку, которая если и согревала, то от дождя не могла спасти. В кладовке они взяли два бачка с дужками, нашли толстую проволоку, обмотали конец ветошью, намочили в мазуте и, освещая дорогу самодельным факелом, вышли из штамповки.
Было темно. Дождь хлестал не переставая. Был он не сильный, но начался давно, и всё на улице оскользло. С деревьев и крыш капало. Прямой дороги к сараю не было, и ребятам пришлось идти закоулками, мимо каменного красного собора, где не светило ни одного фонаря.
— Ты в Африке не был? — спросил Васька приятеля, хотя знал, что тот вряд ли и во сне бывал, но спросил, лишь бы просто спросить, потому что без разговора обстановка казалась очень гнетущей.
— Нет, а что? — в свою очередь задал вопрос Лыткарин.
— Говорят, там ночи такие же тёмные, как у нас сейчас. Слыхал про эфиопские ночи?
— Я слыхал и про египетские.
— А Египет тоже в Африке.
— А-а, — хотел что-то ответить Лыткарин, но поскользнулся.
Загремели бачки. Качнулся факел. Васька схватил приятеля за руку и не дал упасть.
Они выбрались на каменистое место. Это было основание старой крепостной стены, разобранной в тридцатые и сороковые годы на нужды окрестных жителей. Здесь было суше. Ребята остановились передохнуть.
— А ты не видел под колонной у входа в штамповку вмурованную в фундамент доску? — спросил Саша приятеля.
— Нет. А что есть такая доска?
— Есть. Мы её затёрли мелом и прочитали.
— И что там написано?
— А то, что под церковью находится усыпальница. На доске написано, что похоронен какой-то архиерей Алексий. Похоронили его за год до рождения Пушкина. Во, какой старый!
— Не видал я, — протянул заинтересованный сообщением Васька. — А туда вниз можно пробраться?
— Там всё наглухо заделано.
Спотыкаясь и поминая мастера и нехватку стекла, они спустились с осклизлого откоса, и подошли к сараю. Он стоял накренясь на бок, к реке, и шершавые дощатые стены были мокрыми. Медленные, тягучие капли падали с вётел и гулко стучали по железной крыше. Река не шумела. Только слышалось монотонное шелестенье дождя по воде, и лопались пузырьки воздуха: «пав-пав-пуа», «пав-пав-пуа».
Васька дёрнул покосившуюся дверь. Она открылась, скрипнув заржавевшими петлями.
— Скрипит, аж мурашки по телу, — проговорил Саша.
— Она и не прикрыта как следует, — пробормотал Васька.
— Отошла, наверно. Брать-то в сарае нечего — одно стекло, а кому стекляшки битые нужны…
— Дай факел? — попросил Казанкин и взял у Лыткарина чадившую тряпку.
Он просунул голову в щель между дверью и косяком.
— Вроде никого нету.
— А ты что — трусишь?
— Я-а? Чего мне трусить! Просто так, проверяю.
Он шагнул в сарай и сразу остановился, так неожиданно, что напарник ткнулся лицом в его спину.
— Ты чего? — спросил Лыткарин приятеля.
— Показалось.
— Чего показалось? Сам же сказал, что в сарае никого нет.
— А ты ничего не слыхал?
— А чего слышать?
— Стекло вроде осыпалось…
— Входи! Кто здесь будет в худой хибаре ночь проводить.
Они вошли и взобрались на большую кучу стекла в середине сарая.
— Здесь год его прособираешь, — проворчал Васька, опускаясь на колени и рассматривая рассыпанное под ногами стекло.
Стекло тускло переливалось под скудным светом чадного факела, перемешанное с травой, мусором, ветками кустарника, лопуха и чертополоха.
— Надо бы лопату взять, — вздохнул Васька.
— Надо бы. А ты осторожнее, не порань руки.
Они стали наполнять бачки.
— Э-э, да здесь кто-то есть! — вдруг сказал Васька, всматриваясь в темноту. Голос его дрогнул.
Он встал с колен, поднял над головой факел, прислушиваясь. Красноватое дымное пламя неровно осветило сарай и по стенам поползли, заметались широкие тени.
— Кто? — шепотом спросил Саша и застыл на месте с куском стекла в руке.
— Кто здесь? — хриплым голосом спросил Казанкин и сделал шаг вперёд, освещая дорогу.
Никто не отвечал. Они осторожно приблизились к дальнему углу сарая. Под ногами визжало стекло.
— Вот это да! — воскликнул с облегчением Васька. — Никого нет. А мне послышалось.
— И мне послышалось, — пробормотал Саша.
— А тебе что послышалось?
— Кто-то плакал… Может, на улице? Пойдём, посмотрим?
Им обоим быстрее хотелось выйти из сарая на свежий воздух. Под крышей они чувствовали себя неуютно.
На улице стали огибать сарай. Было тихо.
— Показалось, — облегчённо сказал Саша, но тут Васька остановился и опустил факел.
