Ласло Немет - Избранное
«Лайош, нечего делать, придется вам быть Микулашем», — сказала барыня. Лайош в этот момент поднял поленом горячую задвижку на дверце печи; когда он обернулся, несколько угольков вывалилось на пол. «Мне?» — переспросил он ошарашенно. Если следовать ночному своему решению, то он сейчас должен был бы сказать: не для меня это дело, что нужно было понимать — сами играйте в вашего Микулаша, а я вам не чучело. Но барынины слова, посвящающие его чуть ли не в главную фигуру предстоящего вечера, прозвучали так неожиданно, что вместо гордой строптивости он ощутил растерянность — как справится он с этой незнакомой задачей? «У нас только на рождество ряженые ходили, ясли младенца Иисуса всем показывали», — сконфуженно пробормотал он. «Вы не бойтесь. Не бог весть какая наука, — успокаивала его хозяйка. — Я все объясню, что надо делать. Тери, дайте-ка сюда маску». Тери, смеясь, вытащила из узла с одеждой оскаленную красную рожу. У Хорватов Микулаш был не епископ с белой бородой, а веселый черт с черными рогами. Не из каких-то принципиальных соображений: просто не было другой маски. К краям ее пришита была резиночка, которую барыня завела Лайошу за уши, чтоб маска держалась на голове. Маска была ему маловата, рот и нос оказались закрытыми, и Лайош стал хватать воздух, чем немало повеселил Тери. «Теперь капюшон», — скомандовала хозяйка. Капюшон представлял собой огромный кусок шелковой ткани, закрывающий голову, и, если скрепить его под подбородком, он свисал на грудь и спину до пояса. Однако Лайошева шея оказалась слишком толстой, и барыня тщетно пыталась, защемляя Лайошу кожу на горле, застегнуть крючок. Надо было что-то придумать, чтоб не задушить беднягу. Пришлось Тери срочно пришивать вместо крючка красную пуговицу от одеяла и с другой стороны — длинную нитяную петлю. Барыня в это время продолжала трудиться над костюмом. Нижней части у костюма не было, и на Лайоша нацепили булавками что-то вроде широкой юбки из красной бумаги.
Лайош стоял посреди кухни, а на горле и на поясе у него бегали проворные женские пальцы. Кухонная плита целый день сегодня пожирала дрова, под маской скоро стало жарко. Лайош чувствовал, как на шею ему скатываются капли пота. Пока женщины сооружали костюм, барынина сестренка сторожила дверь, то и дело оглядываясь на черта и хихикая. «Не хотите взглянуть на себя, Лайош?» — спросила Тери, подставляя ему тот самый осколок зеркала, который он однажды, когда у него обгорели брови, выбил у нее из рук. Черт не был таким храбрым: он покорно посмотрел в зеркальце и увидел в нем на большой, как дыня, голове маленькую, заостренную вверху рогами, а внизу — подбородком нелепую рожу, в прорезях которой растерянно моргали глаза. Красный балахон, спускающийся из-под краев капюшона, он уже не видел, как не видел и грубых башмаков, которые эту фигуру, сверху выглядевшую чертом, внизу завершали как деревянного идола. Вместо мешка ему дали корзину для белья; впрочем, Микулаш, чтобы двигаться без риска, должен был оставить ее за дверью: Тери ее внесет, когда надо будет.
Взмокший от пота Лайош ждал инструкций. «Ну, теперь слушайте, Лайош. В прихожей спросите громко, здесь ли живут Хорваты. Да старайтесь говорить другим голосом. Вот так», — и она, опустив голову, забурчала басом. За ней и Лайошу пришлось побурчать для верности. «Видите, хорошо получается, — подбодрила его барыня. — Как войдете, спросите про детей. Здесь ли они? Хорошо ли себя ведут? Слушаются ли маму? Тиби не очень еще понимает, у него спросите, ходит ли он на горшок. Потом Жужику — всех ли она любит. Да про мачеху не забудьте спросить. Жужи стишок выучила французский, пусть расскажет и еще пускай прочитает молитву. Тогда можно звать Тери, чтобы вносила корзину. Подарки, если два одинаковых, дайте обоим детям, если один — только Жужике. Для гостей подарки завернуты в бумагу, на ней сможете прочитать, что кому. Про эти два пакета, что от отца, скажите, что они получены от дедушкина Микулаша, а про платья — от бабушкина. Дом в коробке оставьте напоследок. Если барин все-таки придет, отдайте ему и скажите: „Микулаш вам послаще дом приготовил, чем жене“. А не придет — отдадите мне».
Пока она говорила, подарки заполнили бельевую корзину до самых краев — еще и не сразу подымешь. В немалые деньги, поди, все обошлось; на эти деньги он Маришку мог бы увезти домой в Абафалву, еще и уход бы оплатил, пока она немного окрепнет. Однако автомобиль Хохвартов, нетерпеливо стоящий на улице, не оставлял времени для таких мыслей. Барыня помчалась наверх. «Ой, детки, кажется, Микулаш сюда завернул, я только что его видела: едет на осле, сбруя у осла в бубенчиках, а на тележке везет какую-то полную корзину». Тиби, который из всего этого уловил лишь, что мать смеется и тянет его куда-то, заковылял, счастливый, по ступеням; Жужика же, вспомнив прошлогоднего черта, боязливо заглядывала в столовую. Она и улыбалась радостно, и готова была убежать. Тем временем Лайош в черных нитяных перчатках, сжимая в руке прутик, ждал в прихожей. Ему наказано было далеко от порога не проходить, чтоб, не дай бог, не свалился бумажный балахон. Когда дети были уже в столовой, среди гостей, Тери за спиной Микулаша нажала на кнопку звонка, открыла, потом захлопнула дверь. «Ой, мне кажется, кто-то позвонил!» — воскликнула в столовой хозяйка и даже выглянула в прихожую. «Тери, это Микулаш пришел? Ой, конечно же, Микулаш! Добрый вечер, господин Микулаш! Вы к кому?» Тери ткнула Микулаша в спину: «Ну говорите, не стойте столбом». На что Лайош забурчал низким голосом: «Добрый вечер. Здесь ли живут Хорваты?» — «Здесь, заходите, господин Микулаш!» — «А дети дома?» — «Как же, как же, дети вас уже ждут, господин Микулаш, вот они, тут, в столовой», — кланялась хозяйка, так же как кланялась еще девочкой, когда впервые перешла из лагеря верящих в Микулаша в лагерь участвующих в обмане.
Башмаки Лайоша двинулись по паркету, и вот уже бедный черт стоял перед глазами гостей. Господа разместились полукругом, лицом к двери; в середине, на коленях у инженера, сидела Жужика, дедушка Хохварт держал Тиби. Лайош, наверное, выглядел нелепее и страшнее, чем выглядят в таких случаях черти: даже взрослые гости, увидев его, замерли на минуту. Все знали, что Микулаш — поденщик, копающий сад, но увидеть такое красное чудище они не рассчитывали. Свисающий капюшон и бумажная юбка образовали огромный колокол. Маленькая ухмыляющаяся маска с рогами была явным обманом, нацепленной снаружи декорацией; настоящий черт таился позади маски, в мешке, из-под которого снизу выглядывали неуклюжие башмаки. На это безликое чудище, красной глыбой стоявшее в свете ламп, и смотрели взрослые гости; одни лишь дети не могли оторвать взгляд от выставленной вперед маски. Жужика знала, что и крик и плач тут не помогут, она побледнела и забилась инженеру в бороду. Тибике же, не ждавший подобного, без передышки визжал от страха, пока мать не взяла его к себе на колени; там он спрятал лицо в спасительную материнскую грудь и выглядывал, всхлипывая, на секунду, лишь когда бурчание Микулаша стихало и он думал, что страшное видение, может, уже рассеялось.
Лайош, насколько ему позволяли узкие щели в маске и туго стянутый на горле капюшон, оглядел господ. Тут было несколько незнакомых: старушка с дрожащей челюстью, должно быть, была бабушка со Звездной горы; вон тот господин — муж крестной; держащиеся за руки молодой человек и молодая женщина — бездетная пара, напросившаяся в гости посмотреть на чужое детское счастье. Никогда еще Лайош не видал здесь сразу столько господ. В иные летние воскресенья у священника в их деревне не набиралось на мессу такой многочисленной паствы. Здесь бы и показать молодечество, сказануть что-нибудь, чтоб надолго запомнили, мелькнула в голове хмельная мысль. Но Тери, вошедшая за ним в комнату, ткнула его, чтоб начинал говорить. «Добрый всем вечер», — снова поздоровался он и, роясь в памяти среди многочисленных наставлений, соображая, что бы сказать в первую очередь, остановился на широко раскрытых, в синих кругах глазах Жужики. Вместо предписанного «Здесь живет Жужика Хорват?» он пробурчал: «А, вижу, и Жужика здесь» — и стал ждать, что ответит девочка. Но раз Микулаш и так уже ее заметил, Жужика не могла ответить, как ее учили: дескать, да, здесь живет. Она лишь смотрела на ухмыляющуюся рожу и пыталась угадать по неподвижным белкам, что ей теперь надо делать. И так как тот стоял и ждал, ей вспомнилось, что для Микулаша надо прочитать молитву. И прежде чем взрослые успели как-то подтолкнуть беседу, она вылезла из-под бороды, сложила ручки и принялась читать «Отче наш». Гости были растроганы, на лице у звездногорской бабушки слезы нашли великолепный сток в одной из самых глубоких продольных морщин. Редко им приходилось слышать такую молитву, идущую от самого сердца. Когда, с подсказками инженера, прозвучало и «аминь», Лайош прокашлялся и сказал: «Ну, теперь расскажи французский стих», и Жужика под взглядом стоящей за спиной Микулаша гувернантки быстро протарахтела нечто невразумительное. Обучение французскому языку дало пока лишь такие результаты.
