Завет воды - Вергезе Абрахам
Старик изучающе смотрит на нее. А потом удивляет.
— Почему бы и нет? — говорит он. — Я планирую уйти на покой в конце этого года, так почему бы и нет? Дело того стоит. Но не раньше. — Он убирает сигареты и спички. — Но есть две вещи, которые я хочу сказать тебе, прежде чем уйду. Во-первых, моя работа заключать союзы, уменьшать препятствия. Я всегда знаю больше, чем рассказываю, об обеих сторонах. Пойми правильно. Я никогда не стану предлагать дурную партию. Не буду скрывать сумасшествие, умственную отсталость или эпилепсию. Но, муули, запомни еще одно правило, если хочешь, хотя я говорю о нем только тебе: тайны есть в каждой семье, но не все тайны подразумевают обман. Семью создает не общая кровь, муули, а общие тайны. Так что тебе предстоит нелегкая задача.
Он уже поставил ногу на педаль, как вдруг Мариамма спохватывается:
— Погодите, вы сказали — две вещи. А какая же вторая?
— Назначь дату, Мариамма, — улыбается он. — Даже если это через пять лет от сегодняшнего дня. Назначь дату.
На следующий день Мариамма возвращается из «Тройного Йем» после на редкость долгого дня. Под пешеходным мостом лениво течет вода. Гибискус и олеандр в полном цвету. Два водяных буйвола, освобожденные от плуга, стоят мордами друг к другу — темные силуэты на горизонте, как подставки для книг. Сверчки набирают громкость, их исступленный стрекот вскоре разбудит лягушачий хор. Эти будничные, ничем не примечательные звуки ее юности теперь, с уходом дорогих сердцу людей, стали одой памяти, переносящей прошлое в настоящее. Настал час милостивых призраков.
Ее путь ведет мимо Каменной Женщины, и она всякий раз отдает дань уважения скульптору. Элси вышла замуж за Недуг, но у нее самой болезни не было; какая жестокая ирония в том, что она утонула. Мариамма проходит мимо сарая, на крыше которого Ленин пытался поймать молнию. Назначь дату. Если бы я могла.
После ванны они с Анной ужинают в кухне, отказавшись от нового обеденного стола и стульев ради почерневших, пропитанных ароматом корицы стен, которые хранят живую память о Большой Аммачи. Заходит Джоппан с чертежами и расчетами стоимости строительства нового здания с коптильней для их каучуковой плантации. Здесь млечный сок будут разливать в лотки, смешивать с кислотой до затвердения. Потом новый ручной пресс превратит затвердевший латекс в тонкие резиновые листы, которые затем подвешивают в коптильне, перед тем как сложить в пачки для продажи. Анна-чедети, не обращая внимания на возражения Джоппана, подает ему ужин. И они, как и многими другими вечерами, сидят все вместе на четырехдюймовых стульчиках, склонившись над своими тарелками, которые стоят на земле. Самуэль пришел бы в ужас, увидев, как его сын внутри дома ест из тарелки, не предназначенной исключительно для него. Парамбиль изменился. Они трое — одна семья и одна каста.
глава 74
Внутренний свидетель
Бывший редактор Обыкновенного Человека — один из многих высокопоставленных лиц на церемонии официального открытия новой больницы. К удивлению Мариаммы, после мероприятия он заходит к ним домой. Если не считать обмена приветствиями на папиных похоронах, это их первая беседа. Редактор — симпатичный элегантный мужчина, старше ее отца. С нескрываемой любовью вспоминает он своего покойного колумниста. Но и он понятия не имеет, что заставило отца внезапно броситься в Мадрас.
— Он находился в Кочине, писал статью о засолении внутренних вод. Но не успел туда приехать, как попросил кочинскую редакцию срочно достать ему билет до Мадраса. Я вообще узнал о его отъезде только после катастрофы. Я очень давно хотел, чтобы ваш отец написал что-нибудь из Дубая или Катара, о жизни наших соотечественников в тех краях. Знаете, когда в пятидесятые в Персидском заливе нашли нефть, множество бесстрашных молодых людей ринулись туда на ка́лла каппа́л — простых самодельных лодках, которые сколачивали прямо на берегах рек, — или на дау, которые и по сей день курсируют туда-сюда. У них не было никаких документов, вообще ничего. Но знаете что? Люди до сих пор повторяют тот же путь, потому что не могут себе позволить «Сертификат об отсутствии возражений» или билет на самолет. Их фактически выбрасывают в море в виду суши, и они вынуждены плыть или идти вброд до берега. Если поймают, их ждет тюрьма. Я хотел, чтобы ваш отец добрался туда на дау — законным образом, разумеется, — и описал свое путешествие. А потом, предлагал я, он поселился бы в приличном отеле на неделю-другую, где мог бы написать о том, как люди работают под палящим солнцем и ночуют в тесной комнате, как селедки в бочке, экономя каждую пайсу, чтобы отослать домой. Я даже обещал ему обратный билет на самолет в первом классе. Это был бы идеальный материал для колонки Обыкновенного Человека. Но он всегда отказывался, и я так и не понял почему.
— Вы хотите сказать, что не знали о сложных отношениях моего отца с водой?
Нет, он не знал. И был ошарашен, когда Мариамма рассказала про Недуг и продемонстрировала генеалогическое древо. При описании подробностей вскрытия мозга редактору, похоже, даже становится дурно.
— И вот так своей смертью мой отец разгадал тайну.
Редактор на время теряет дар речи.
— Боже мой, — потрясенно выдыхает он наконец. — Я и не подозревал! Знаете, наши читатели — его поклонники — были бы счастливы узнать эту историю. Разумеется, на моих устах печать. Могу вас заверить, сам я не пророню ни слова.
— Вообще-то я была бы рада, если бы вы написали об этом. Покров тайны вокруг Недуга на протяжении многих поколений не пошел на пользу. Тайны губительны. Как нам бороться с заболеванием, если мы не знаем, сколько людей им страдают и как оно наследуется? Моим родным это, возможно, не понравится, но я с радостью поделюсь и историей моего отца, и всем, что мне известно. Победа над Недугом — цель моей жизни. Именно ради этого я собираюсь в Веллуру учиться нейрохирургии.
Дорогая Ума,
С тех пор как папин редактор написал большую статью о Недуге и о том, как тот стал причиной гибели Обыкновенного Человека, мои родственники внезапно возжелали поговорить со мной. Прилагаю к письму вырезку из газеты. Я знаю, что Вы не читаете на малаялам, но можно посмотреть на фотографии. Статья читается как детектив, где отец — одна из жертв. А сыщик, выслеживающий убийцу, — дочь жертвы! Озаглавлена она «Обыкновенный Человек разгадывает тайну собственной смерти от Недуга». Я рада, что он использовал слово «Недуг». Думаю, вариант «болезнь Реклингхаузена» не только звучит громоздко, но, как сказал доктор Дас, возможно, данное состояние не имеет отношения к болезни Реклингхаузена. Люди передают по цепочке мою просьбу написать мне, если в их семье были случаи отвращения к воде. Кстати, я думаю, это и впрямь лучший скрининговый вопрос. Поверьте, в Керале, если вы не любите воду, люди это сразу заметят. Мне рассказали уже про три семьи. А еще благодаря родне у меня теперь есть истории многих невест, уехавших после свадьбы, — пропущенных элементов «Водяного Древа».
Поразительно, что женщин с Недугом все помнят как «странных». Их чудаковатость бросалась в глаза не меньше, чем их неприязнь к воде. Нас, девочек, с раннего возраста учат быть «а́даккаву́м» и «о́туккаву́м», скромными и незаметными. Но эти девушки были какими угодно, только не смирными и тихими. Одна была настолько прямолинейной, что потенциальные женихи держались подальше. (В мужчине ровно такое же качество назвали бы уверенностью в себе.) Когда она в конце концов вышла замуж, то выстроила себе дом на дереве на участке мужа. Она панически боялась наводнения, но не высоты. Когда река выходила из берегов, она жила в этом домике. Еще одна девушка в детстве обожала змей и была совершенно бесстрашной. В деревне у мужа ее всегда звали на помощь, если кто-то находил в кухне змею. Она хватала змею за хвост и держала в вытянутой руке. Змея, вероятно, не могла вывернуться и укусить — ей нужна опора, чтобы сопротивляться. Но кто бы захотел проверять? Я выяснила, что обе эти женщины умерли с симптомами, напоминающими симптомы моего деда: головокружение, головные боли, парез лица. Третья девушка намеревалась стать священником, что само по себе ересь. Она одевалась как священник и пыталась проповедовать в церкви. Ей за это попадало. Тогда она встала у входа в церковь и начала проповедовать, пока ее не прогнали. Семья насильно отдала ее в монастырь, но она сбежала и оказалась в мужской семинарии, коротко постригшись и прикинувшись мужчиной. После этого ее заперли в сумасшедшем доме, где она и умерла.
Впрочем, что касается эксцентричности и странности, — моего деда, отца, Нинана, ДжоДжо и моего кузена Ленина можно было назвать странными, каждого по-своему. У каждого из них было сильное влечение, отличавшее их от других. Либо страсть к лазанию по деревьям, либо безудержное стремление идти строго по прямой, или шагать пешком так далеко, что другие и помыслить не могут. Полагаю, Вы согласитесь, что подобные «чудачества» нельзя объяснить опухолью слухового нерва? Итак, вот моя гипотеза: что, если акустические невриномы имеют некоторый аналог в сознании, вызывают определенное отклонение, которое является частью Недуга и проявляется в «чудачествах»? Что, если у них «опухоль разума» (как я это для себя называю) — нечто, что мы не можем увидеть невооруженным глазом или при помощи наших обычных приборов?
Однако, возможно, у меня есть инструмент, позволяющий изучать сознание моего отца. У него была навязчивая привычка вести дневники (вот и еще одно чудачество! Много записей каждый день). Все его мысли сохранены в двух сотнях блокнотов. Это мой следующий проект: систематически просмотреть все дневники в поисках «опухоли разума».
