Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо
— Я согласен. Сдаюсь. Давай вернемся к Оксане.
Батист рассмеялся:
— И нечего поддакивать. Я тебе помогу, даже если ты по-прежнему со мной не согласен.
Уже на следующий день Батист позвонил Виктору и подтвердил, что Оксана по-прежнему в Бельгии.
— Я надеюсь назначить ей предварительную встречу с фотографом из газеты, и этим фотографом будешь ты. Согласен?
— Согласен.
— Где назначить встречу?
— В оранжереях Лакена.
Виктор сказал это просто так, ни на минуту не задумываясь, просто потому, что утром того же дня узнал, что Королевские оранжереи, продолжая традицию, возникшую еще сто лет назад, на три недели открывают свои двери для публики.
— Хорошая идея, — согласился Батист. — А главное, очень правдоподобная.
Когда два дня спустя Виктор пробирался по прозрачному городку, выстроенному из стекла и железа, у него возникло странное ощущение узнавания, хотя вообще-то он впервые видел эти огромные пальмы, гигантские папоротники, камелии, азалии, а запах корицы, смешанный с ароматом лимонной герани, тоже не был знаком ему прежде.
Он пришел на десять минут раньше, поэтому присел на скамейку и стал разглядывать своды и грандиозный главный купол, прикрывавший от небесных опасностей деревья и колонны, а потом установил источник своих ощущений: звуки! Он слышал птиц с площади Ареццо… Он удивленно озирался, но не увидел ни маленьких, ни больших попугаев; проследив источник звуков, он уперся взглядом в… громкоговоритель. В дни, когда оранжереи открывали для посещения, садовники включали записи, чтобы гуляющим было интереснее.
Он снова опустился на скамейку.
Оксана появилась, одета она была в легкое льняное платье и казалась одновременно хрупкой и величественной.
Она искала глазами фотографа и не заметила Виктора.
Он смотрел на нее: сердце у него колотилось, во рту пересохло. Никогда еще он не был так сильно влюблен.
— Я здесь, Оксана.
Она пошатнулась, остановилась, запуталась в собственных ногах, не понимая, в какую сторону теперь двигаться, взмахнула руками, а потом, побледнев, застыла на месте:
— Пожалуйста, Виктор, уходи. — И, не дожидаясь его ответа, она побежала прочь.
Виктор, не обращая внимания на посетителей и на охранников, громко крикнул:
— Пожалуйста, не убегай!
— У меня встреча.
— Это встреча со мной.
Она продолжала бежать по галерее, соединяющей две теплицы. Он догнал ее в несколько прыжков и загородил ей дорогу:
— Оксана, это со мной у тебя встреча. Батист попросил, чтобы связались с твоим агентом, чтобы мы с тобой могли встретиться.
— Но это нечестно.
Он опустил голову:
— Я должен был отыскать тебя. И я боялся, что ты не придешь, если узнаешь, что это я.
— Ты прав, я бы не пришла.
— Значит, я правильно решил поступить нечестно…
Оксана дрожала. Ее губы, словно эхо, повторили слова «честно», «нечестно», потом она замолчала. И горестно вздохнула.
Виктор показал ей на скамью из кованого железа, сел и предложил ей к нему присоединиться. Она устало опустилась рядом.
Он схватил ее за руку. Она быстро отняла ее, как будто его пальцы ее обожгли.
— Я люблю тебя, Оксана.
Она вздрогнула, потом кивнула — она еле дышала, и вид у нее был потрясенный.
— И я тебя, Виктор.
— И что дальше?
— Что дальше?
— Ты меня любишь и поэтому сбегаешь?
Она встряхнула головой, пытаясь привести в порядок мысли, подобрать слова, решилась на что-то, потом передумала, ссутулилась:
— Нам лучше расстаться. Побыстрей. Через год, через месяц у меня может уже не хватить смелости уйти.
— Оксана, но в чем дело?
Она вся обмякла, сгорбилась, стала кусать губы, скрести ногтями скамейку. Виктор смотрел прямо перед собой и решил ждать сколько понадобится: умрет, но не станет ее торопить.
Японские туристы двигались по оранжерее мелкими шажками, за ними по пятам следовала пара словоохотливых итальянцев. Охранник попросил детей не трогать лепестки азалии.
Оксана нарушила молчание:
— Я должна кое в чем тебе признаться.
— Почему ты не сделала этого раньше?
— Я надеялась… Потому что, как только я тебе это скажу, между нами все кончится.
Виктор заколебался. Оксана говорила с такой грустной решимостью, так твердо, что он испугался чего-то ужасного. Встревоженный, он уже было хотел повернуть на понятную. А вдруг все так и будет, как она сказала?
Она почувствовала его сомнения:
— Ты уверен, что хочешь это знать?
В эту секунду ему захотелось убежать, исчезнуть из Королевских оранжерей, только бы не оставаться лицом к лицу с реальностью. Но он подумал, что Оксана, которая уже решилась поговорить с ним, будет разочарована его трусостью. И больше ради нее, чем для себя, он попросил ее продолжать.
Она вздохнула:
— Я плохая женщина, женщина-неудачница.
— Я никогда в это не поверю.
— Я ушла потому, что я никогда не смогу дать тебе то, на что ты имеешь полное право.
— Я не понимаю. Я хочу только любить тебя. И чтобы ты меня тоже хоть немножко любила.
— Да, вначале всегда так бывает… а потом…
— Что потом?
— Потом начинают строить планы на будущее, решают жить вместе, пожениться…
Он прервал ее, думая, что догадался, в чем была причина ее исчезновения:
— Ты замужем?
Несмотря на всю серьезность их разговора, она рассмеялась:
— Нет! С этим нет никаких проблем. Я не рискую впасть в би… бигамию… Слушай, «бигамия» — это двоеженство… А как сказать, что у женщины два мужа?
— Было бы логично сказать «биандрия», но такого слова нет. Реальность еще более несправедлива, чем лексика, — никакого равноправия.
Они улыбнулись; на какие-то мгновения им стало так же легко вместе, как прежде.
Испуганная этим ощущением, Оксана отвернулась, перестала смотреть Виктору в глаза, уставилась на посыпанную гравием дорожку и продолжала:
— Люди женятся и начинают мечтать о детях. Вот поэтому-то я и должна уйти, Виктор.
— Ты не можешь иметь детей?
— Я не могу иметь детей.
Виктор не реагировал. Оксана повернулась к нему и повторила:
— У меня их не будет.
Он не ответил ни слова.
— Я бесплодна. — На глазах у Оксаны выступили слезы. — Виктор, ты понимаешь, что я сказала? У меня врожденный дефект матки, и я не могу выносить плод. Кроме того, еще инфекция, которую я подхватила в пятнадцать лет и которая… О, как это омерзительно! Какое унижение рассказывать об этом тебе. Я не должна ни пересказывать тебе всю свою медицинскую карточку, ни оправдываться. Я люблю тебя, ты любишь меня, поэтому я ухожу. Я — плохой подарок для мужчины.
