Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо
— Поторопись, девочка, у тебя же встреча через час!
Она торопилась как могла, хотя в принципе не умела спешить, тем более что заниматься собой всегда доставляло ей большое удовольствие.
Она облачилась в светло-бежевый брючный костюмчик из замши, купленный в Сен-Тропе, прыгнула в машину и доехала до «Галереи Ла Рен», кафе, в котором у нее была назначена встреча.
Проследив за Филиппом, она узнала координаты той самой Фатимы, его нынешней пассии, о которой ей рассказала Роза Бидерман. Вчера она позвонила Фатиме, сообщила, что это «Сонья, подруга Филиппа Дантремона», и предложила ей встретиться где-нибудь на людях «исключительно в мирных целях, для вашего же блага, то есть ради вас и ради Филиппа, прошу вас мне верить».
Ева выбрала место в глубине зала, между старинными плакатами в стиле ар-деко, рекламирующими исчезнувшие уже ликеры, и стойкой с десертами. Она не сняла темных очков: это прибавит их встрече таинственности.
Впрочем, Фатима искала ее недолго. Войдя в зал, она тут же заметила Еву и направилась прямо к ней.
Ева чертыхнулась про себя. Фатима была хороша: волосы как вороново крыло, обжигающий взгляд, благородная посадка головы и персиковая кожа. Интересно, ей огорчаться или поздравить себя с такой соперницей?
— Здравствуйте, Фатима, я — Сонья.
— Здравствуйте, — ответила та, даже не пытаясь казаться дружелюбной.
Она села напротив Евы и уставилась на нее.
— Что вы будете пить? — спросила Ева.
— Лимонный сок с водой.
— О, он же такой кислый!
Фатима пожала плечами, показывая, что мнение незнакомки ее не интересует.
«Отлично, — подумала Ева, — она считает меня дурой».
Когда принесли напиток, Фатима поднесла стакан к губам, потом подняла глаза на Еву:
— Так зачем мы здесь?
Ева сняла темные очки.
— Я не говорила Филиппу, что встречусь с вами. Я хотела с вами поговорить, потому что знаю, его не изменишь, мне ведь уже не первый раз приходится делить его с другими женщинами.
— Что?!
— Подумаешь, одной женщиной больше в придачу к жене…
В глазах Фатимы мелькнул ужас.
А Ева продолжала подчеркнуто непринужденно:
— Я уже много лет как любовница Филиппа.
— Что, и сейчас тоже?
— А где он бывает через день, в шесть вечера? Может быть, вы думаете, что он, как он сам говорит, много работает или отправляется домой, к семье?
Фатима задохнулась.
— Во-первых, имейте в виду, что Филипп редко видится с семьей, — у него непростые отношения с его старшим сыном Квентином, а во-вторых, он довольно мало работает. Он владеет акциями фирмы, созданной его отцом, известной международной корпорации. Он живет на ренту и наследство, хотя и внушает всем, что трудится в поте лица.
Еве доставляло изысканное удовольствие рассказывать все это наисладчайшим голосом, во-первых, потому, что это была правда, а во-вторых, потому, что ей нравилось насмехаться над Филиппом.
Пораженная Фатима не отрывала глаз от стакана, который сжимала всеми десятью пальцами.
— Короче, не волнуйтесь. Если Филипп вам дорог — я ведь правильно поняла? — нужно принять его таким, каков он есть. Но сам он вам об этом не расскажет. Вот я и пришла вам помочь.
Фатима вздрогнула. Ей явно хотелось сбежать. И Ева без промедления продолжила:
— Он говорит с вами о своей жене?
— Нет. Он сказал, что она скучная унылая толстуха.
— Напротив, Одиль — очаровательная женщина, и, хотя он ей изменяет, он по-прежнему в нее влюблен! Чудовищно, как она им вертит все эти годы. А обо мне он упоминал?
— Ни разу!
— О Сонье?
— Ни разу.
— А о Еве?
— А кто эта Ева?
— Ну вот видите, какой он! Скрытный… Притворщик… Ну он просто не может иначе! Хотя он славный мужик и добрый. Я в этом сто раз убеждалась. Вот с детьми он так славно обращается…
— С какими детьми?
— С нашими.
— С вашими?
— Ну, которых я ему родила.
— Вы?!
— У нас мальчик и девочка, Тельма и Луи.
В этот момент Ева подумала, что назвала не слишком удачные имена, но она заметила, что Фатима, которая с каждой минутой все больше распалялась, не обратила внимания на эту деталь.
Ева приготовилась нанести последний удар и достала из сумочки фотографию:
— Смотрите, вот мои крошки. — И она протянула Фатиме снимок, где она была в обществе Филиппа и двоих детей, трех и пяти лет. — Правда, похожи на него? У Филиппа сильные гены, гены Дантремонов.
Кровь отхлынула от лица Фатимы. Она ругалась по-арабски. Ева дала ей немного попсиховать, а потом схватила ее за руку:
— Фатима, я ведь не ревную. Вы можете с ним видеться, можете рожать с ним детей, мне абсолютно не жалко. Только потребуйте заранее, чтобы он отписал на них какую-нибудь приличную сумму. У меня на это ушли годы. Настоящая битва была. Сперва он отказывался, боялся, что это ущемит права его официальных детей. Но в любом случае моим детям или вашим нет никаких оснований рассчитывать на наследство, потому что, во-первых, это будет только лет через двадцать, а то и тридцать — дай бог, чтобы попозже, — а во-вторых, кто знает, сколько таких окажется — ну, его внебрачных детей, которые потребуют свою долю? Так что если не принять меры прямо сейчас, нам потом достанутся одни объедки. Но я-то в конце концов добилась, чтобы он открыл на мое имя счет в Швейцарии, и теперь он кладет туда деньги.
Фатима вскочила:
— Я брошу этого мерзавца!
— Нет, Фатима, ну что вы! Ваш уход так сильно его ранит…
— Я брошу этого мерзавца, он мне ни о чем не сказал, а только твердит уже полгода, что вот-вот уйдет от жены.
Ева сделала огорченный вид:
— Ох ты господи, он правда так сказал? Это он зря. О нет… этого он, конечно, никогда не сделает.
— А я-то собиралась отказаться от таблеток! Какая дура!
— Фатима, вы не должны себя обвинять!
— А вы вообще молчите! Я не такая, как вы! И делить его ни с кем не собираюсь. Либо он мой, либо пускай проваливает. Ох, я ему устрою сегодня вечером!
— Фатима!
Но молодая женщина уже вылетела из кафе, спеша обрушить громы и молнии на голову обманщика.
Ева вздохнула и достала пудреницу, открыла ее, погляделась в зеркало и подмигнула своему отражению:
— Нет, не подходит нам эта Фатима. Уж больно нервная.
Вернувшись домой, она забралась с толстой книжкой на новенький диван, подаренный Филиппом Дантремоном. У нее было отличное настроение, и она спросила кошку, которая устроилась у нее на животе:
