Эмэ Бээкман - Возможность выбора
Приняв это решение, Орви почувствовала, что должна перестроить всю свою жизнь. Все прежнее — к черту! Шлифовка пуговиц вызывала теперь только отвращение. Орви нужна была совершенно другая работа. Взвесив все, она поступила на курсы маляров. В общежитии строителей ей дали койку.
Уже будучи квалифицированной работницей и окрашивая где-нибудь окно или дверь, Орви думала: интересно, проникнет ли когда-нибудь в эти новые квартиры запах торфа?
Орви нравилась ее новая профессия. Из-под кисти выходили ровные и чистые поверхности. Впервые в жизни Орви порой останавливалась, чтобы поглядеть на сделанное, и были мгновения, когда она испытывала радость труда. Профессия ей нравилась — вот только эти запахи. Вечером, когда она ложилась в постель, ей казалось, что волосы пропахли краской. Чтобы заснуть, она повязывала голову платком. Когда запахи окончательно одолели ее, Орви коротко подстриглась и выкрасила волосы в темный цвет. На какое-то время это помогло. Орви изо всех сил старалась не замечать запахов, и порой ей это удавалось…
Орви стала потихоньку потягивать сигары. Для ее обоняния этот запах был как бальзам. Ароматный табак слегка пьянил, в груди поднималось блаженное чувство, как некогда на берегу моря, когда она лежала в своем воздушном замке. Эти минуты опьянения надо было красть, Орви не решалась брать в рот сигару при ком-то. От одной только мысли, что сейчас раздастся презрительный смех и прозвучат слова: так не делают, это не принято, горло сводила судорога.
И хотя Паула постепенно отходила все дальше и дальше в прошлое, ее утробный смех и полные презрения слова часто звучали в ушах Орви. К тому же многие люди казались ей похожими на Паулу.
Поскольку Орви не выпало счастья стать творцом самобытных предрассудков, отвечающих ее взглядам и представлениям, ей приходилось довольствоваться уже существующим «змеиным клубком».
Орви страдала из-за своей наивности, ей было неприятно, что ее мучили запахи, раздражали ее и негритянские губы — таких не было ни у кого. Орви радовалась, что ее голубые, как льдинки, глаза постепенно становились мутновато-серыми, теперь она могла смело смотреть на кого угодно.
Орви с радостью восприняла уклад жизни в общежитии и стремилась душой и телом походить на остальных.
Ребяческие порывы чувств, пыл, способность восхищаться, желание создать свой дом, тоска по собственному ребенку — все это Орви затаила глубоко в сердце, куда никому не было доступа. Хотя Орви и не забыла своего щенка с обвислыми ушами, она никогда не говорила, что грустит по нему.
Орви устала быть смешной. Ей не хотелось, чтобы где-то кто-то пожимал плечами по поводу ее поведения или высказанного ею мнения.
Пусть день за днем катится в пучину прошлого. Что может быть приятнее, чем жить незаметно? Ты свободнее всего, когда на тебя никто не обращает внимания.
Да пошли они к дьяволу, все те, кто собирается нарушить с таким трудом завоеванный душевный покой Орви. Она презирает чувства и не хочет больше, чтобы ее захлестывала большая любовь. Зачем мучиться в плену ложных представлений, надежд и ожиданий?
Орви и так была счастлива, только бы исчезли все запахи на свете.
Она вынуждена была признаться, что до сих пор еще в ней нет-нет да и вспыхивала прежняя ребячливость — точно застарелая болезнь.
Возле общежития часто бродил какой-то бесхвостый кот. Орви тайком ходила смотреть на него. Когда никого не было поблизости, она садилась на корточки и гладила всклокоченного кота. Он терся о ее колени, фыркал и мурлыкал.
Однажды, когда они компанией, весело болтая, выходили из дверей общежития, кот подбежал к Орви и стал тереться о ее ноги, ожидая ласки.
Все громко захохотали.
— Ты вроде как старая дева, — воскликнула компания хором.
Орви пнула кота ногой.
Весь вечер у нее было такое настроение, что хоть в петлю полезай. Орви пошла в туалет, вытащила из сумочки сигару и закурила. Орви наклонилась совсем близко к зеркалу и стала разглядывать свои черные накрашенные ресницы. Они все время моргали, словно норовя прикрыть глаза Орви от нее самой.
Как человек безвольный, Орви никак не могла полностью преодолеть свое ребячество. На следующий вечер она, дрожа от холода, стояла за углом общежития и ждала бесхвостого кота, карман ее пальто был набит колбасой.
Когда кот явился, Орви нерешительно протянула вперед руку, она боялась, что животное в отместку вопьется когтями и зубами ей в лицо.
К удивлению Орви, кот снова потерся о ее ноги, словно и не получил накануне вечером пинка ногой.
Люди должны были бы поучиться у зверей великодушию. Кот напомнил Орви, как она клялась, что никогда в жизни не забудет Бритту. Пустые слова!
Однако сердце у нее защемило. Орви попыталась найти оправдание своей черствости: почему Бритта отнеслась с неодобрением к ее воздушному замку там, на берегу? И вообще Орви могла бы обиженно скривить рот и обвинить Бритту, что она поссорила их с Маркусом. Ведь это она прислала с Аларом щенка — из-за пса дальнейшая совместная жизнь оказалась невозможной.
Орви могла упрекнуть многих и во многом — начиная с Офелии Розин. Зачем она родила ребенка, который никогда не узнает даже имени своего настоящего отца!
Орви всей тяжестью тела откинулась на спинку сиденья и представила себе, как почтенный седой человек расхаживает по розарию своей виллы и даже не вспоминает давнишнего маленького приключения с какой-то Офелией Розин.
Или же ее отец был бездомным бродягой, нашедшим на одну ночь приют у Офелии Розин и околевшим в водовороте смутных времен где-нибудь в придорожной канаве.
Да что говорить об отце, Орви никогда не пыталась разыскать даже Офелию Розин. Может быть, потому, что Орви всегда чуралась своей настоящей матери и презирала ее, все и обернулось так глупо. Теперь поздно жалеть об этом.
Может быть, где-нибудь в темном углу влачит еще существование некая старушка, она поглаживает пальцами стеклянные глаза бесхвостой лисицы, некогда сверкавшие на раскисшей от слякоти аллее.
44Орви приподняла руку и прислушалась — часы тикали.
Пора бы уже возвращаться в общежитие, завтра понедельник, надо рано вставать.
Кто знает, может быть Этс, Вильмер, Олав и Йорус снова заявятся — вроде бы есть повод, надо помириться с женщинами. Вообще-то они по воскресным вечерам не приходили, отпугивала предстоящая рабочая неделя. День, разумеется, завершится приходом Лауры. Она сядет на постель Эбэ и начнет рассказывать последние новости из жизни общежития. Когда много людей под одной крышей — всегда у кого-то дела идут плохо, а кому-то везет.
Вдруг тихий Джо Трилль наберется храбрости и придет перед сном проведать Орви! Человеку нужно что-то для души. Утром снова начнут хлопать двери, все станут торопиться и никому ни до кого не будет дела. Даже над Реги Эртсом некогда будет посмеяться. А может, Реги Эртс носится не просто так, ради удовольствия, а убегает от собственного прошлого?
Маркус сидит за рулем, как немой, и глядит в темноту. О чем он думает? Что он намерен предпринять? Безразлично ли ему все или внутри у него бушует гнев? Что их еще объединяет друг с другом? Неужели они действительно в чем-то похожи?
Нет, пусть Маркус оставит ее в покое, Орви не переступит порога квартиры Паулы.
Может быть, своими жуткими рассказами Паула хотела дать понять Орви и Маркусу, что они трое живут значительно лучше многих других. Это тоже один из способов забыть о своем убожестве. Переживая несчастья других, можно постепенно уверовать в миф о собственном счастье.
Нет, Орви еще не хотела надевать на глаза шоры, рано еще.
Маркус заерзал на сиденье, и у Орви похолодели руки. Сейчас он кинется на нее! Если и не убьет, то уж поколотит обязательно. Два проведенных вместе дня не могут после такого разговора иметь иного исхода.
Орви протянула руку к дверце. Она была не настолько храброй, тяжелые испытания были не для нее. Орви собралась бежать. В своем воображении она уже мчалась по темной дороге, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Разумеется, Маркус заведет машину и начнет преследовать свою бывшую жену. Орви слышала за собой рев мотора, сейчас БМВ собьет ее с ног. Нет, она свернет в кусты, туда машине не проехать. Орви не заяц, она не станет метаться между огнями и догадается свернуть в сторону.
Маркус кашлянул и спросил:
— Что же мне теперь делать?
Его голос был хриплым, он слишком долго молчал. Маркус громко глотнул, откашлялся, словно прочищая горло перед большой речью.
— Что тебе теперь делать? — повторила Орви и отдернула руку от дверцы. Она разминала свои холодные пальцы и глубоко дышала. Запах истлевшей обивки ударял в ноздри.
Все началось с этого красного автомобиля. Очень давно, в один из погожих летних дней, девчонка-школьница села рядом со взрослым мужчиной, чтобы обновить машину.
