Теодор Рошак - Киномания
Как всегда… нет, пусть будет как при нашей последней встрече.
К.
Пожалуй, я честно могу сказать, что обрадовался за Клер. Добрый старый Гарольд теперь, вполне вероятно, даст ей то, что она заслужила, — возможность писать по своему желанию, а то даже и снять пару смелых фильмов. А поскольку он (если верить Клер) человек широких взглядов, то высока вероятность, что я буду встречаться с нею для получения интимных советов.
Но пока мне было как-то не по себе — перед дальним путешествием, о целях которого никто не знал. А кому я мог об этом рассказать, кроме Анджелотти, который, несмотря на все наши разговоры, оставался для меня чужим? Никто на отделении киноведения не понял бы, почему я отправляюсь в какой-то монастырь на юге Франции. Коллеги имели лишь туманное представление о моих исследованиях фильмов Касла. Я не без сожаления понимал, какими закрытыми стали мои изыскания в последние годы. Я систематически отгораживался от всех, намереваясь в один прекрасный день удивить научный мир своим главным трудом. Сейчас время для пространных объяснений было не самое подходящее. Был, конечно, Фаустус Карстад, который знал по меньшей мере половину истории. Но насколько мне было известно, бедняга все еще находился в бессрочном отпуске после операции. Не лучшее время восстанавливать испорченные отношения.
Я подумал — не посвятить ли в мои планы Жанет, но она стала бы задавать вопросы, но которые я пока еще не хотел отвечать. Последнее, что мне оставалось, прибегнуть к помощи Шарки. Что ж, придется ему расстараться. Три дня я пытался до него дозвониться, но когда он наконец снял трубку, меня это вовсе не воодушевило. Он до того обкурился, что мне пришлось дважды напоминать, кто я такой. А чтобы вдолбить ему в голову, куда и зачем я отправляюсь, потребовались прямо-таки героические усилия.
— Ты едешь в Южную Америку? Близкий свет!
— Нет, Шарки. На юг Франции. Сначала в Цюрих, а потом в Альби. Около Тулузы.
— А, ну да. Оттуда этот бедный горбун-художник на коротких ножках.{357}
— Это не имеет к нему никакого отношения. Я еду туда к сиротам. У них есть монастырь в Альби.
— Понял. Это что еще за сироты, старина?
— Ну, эти, саймоновские, помнишь?
— Да, ты видел последний хит Данки? Какая-то там анализация? Высший класс!
— Канализация, Шарки. Да, я его видел.
— Класс!
— Мы говорим о другом.
— О другом?
— Да, мы говорим о моей поездке на юг Франции. Ты еще не забыл?
— Да, помню. В Альбукерк.
— В Альби.
— Понял, в Альби. Слушай, а когда я снова увижу эту красотку Жанет, а?
— Забудь об этом на время. Слушай, на то время, пока меня не будет, я бы хотел оставить у тебя мою рукопись. Ладно?
— Конечно. Слушай, а куда ты едешь?
Бедняга Шарки. Его краткосрочная память сузилась до трех последних слов, которые ему удавалось разобрать. Я решил плюнуть на все это и ограничиться прощанием. Но даже и это далось не без труда.
— Я позвоню, когда вернусь, — сказал я ему, — Недели через три-четыре. У меня будет что тебе рассказать, старина. Кажется, ты во всем был прав.
— Кроме шуток? Я себя поздравляю.
Безнадежно.
Я немного успокоился, когда за неделю до моего отъезда позвонил Анджелотти и спросил, можно ли ему будет познакомиться с моей рукописью книги о Касле, пока я буду в отъезде.
— Конечно, — сказал я ему. — Я даже буду рад оставить ее в руках сочувствующего человека… ну, на всякий случай.
— На какой случай?
— На тот, если я пропаду без вести в море, — рассмеялся я.
Анджелотти не понял. Да и откуда ему было понять?
— В море? Но ведь вы летите самолетом?
— Конечно. Касл пропал в море.
— Правда?
— По пути в Цюрих в сорок первом году.
— Да? А я не знал.
И тут я спросил себя — зачем я вообще поднял этот вопрос.
В течение нескольких последних дней перед отъездом я стал чувствовать странную перемену. Каким-то образом рассеивались многие мои «но» и даже настоящие страхи, которые тревожили меня в связи с этой поездкой в Цюрих. Вместо этого я испытывал все возрастающее головокружение — сродни чувству, охватывающему тебя на американских горках, когда вагончик резко поднимается вверх перед первым крутым спуском. Вероятно, на меня повлияла серьезность Анджелотти. Как бы там ни было, я даже наслаждался, предвкушая возможный риск. И было еще кое-что. Ощущение власти. Каждая моя мысль, каждый поступок словно обретали важность, ибо я был в курсе великого замысла сирот. Я в жизни себе не мог представить столь дальний замысел, столь непримиримое упорство. Я обнаружил, что намеренно подавляю в себе недоверие, которое у меня вызывала история Анджелотти. Я хотел, чтобы он оказался прав. Потому что тогда и я буду обладать этим знанием! И вскоре как один из наивных хичкоковских простачков, так походя путающих планы сил зла (Джимми Стюарт, Кэри Грант{358}), я, возможно, проникну в глубь заговора, поучаствую в этом жутком приключении. Прежде я не знал за собой таких слабостей, а когда узнал, то сделал себе строгое предупреждение: «Осторожнее, Джонатан! Это путь к безумию».
Из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, из Нью-Йорка в Рим, из Рима в Цюрих. А потом на ожидавшем меня лимузине в приют, где я должен был провести ночь, прежде чем отправиться в Альби.
Старое траченное временем здание было все таким же мрачным, каким я его помнил, а вот доктор Бикс заметно изменился. Оставаясь по-прежнему официальным, как и прошлым летом, он явно изо все сил старался казаться доброжелательным. Я даже готов был поверить, что он рад моему возвращению. Мне пришлось напомнить себе, что это невозможно, поскольку я здесь чужак, приехавший задавать нежелательные вопросы. Я провел в его кабинете почти час, прежде чем разобрался в своем положении. В кабинет заглянул священник по имени Брат Базиль, и доктор Бикс поспешил представить меня как «гостя отца Маркиона, направляющегося в монастырь». В его голосе прозвучала торжественная нотка, и брат Базиль ответил мне более чем почтительным рукопожатием и поздравлением. Как я понял, приглашение от одного из «совершенных» давало гостю определенный статус. Доктор Бикс дал мне понять, что редко кто удостаивается такой чести.
— По-моему, в последний раз официальную встречу в монастыре мы устраивали года три назад. Если не ошибаюсь, это был представитель Красного Креста, с которым мы сотрудничали в одном деле. Но чтобы приглашать ученого… такого я не припомню.
Я пожелал узнать, сколько мне будет позволено остаться в монастыре.
— Это будет зависеть от отца Маркиона. В монастыре есть все необходимое. Правда, еда может вам показаться скудной. Я хочу сказать, пища будет вегетарианская. И порции скромные. Но вы сможете заказывать себе индивидуальное питание.
— Должно быть, отец Маркион очень стар, — сказал я. — Я его не утомлю?
— Все старейшины очень стары. Многим за девяносто. Старейшему — отцу Валентиниусу — сто девять. Членам нашей церкви свойственно долгожительство. Может быть, дело в пище. Я полагаю, отец Маркион покажется вам очень живым и проницательным.
В приют я прибыл во второй половине дня, и ясных планов касательно обеда у меня не было. Выяснилось, что доктор Бикс приглашает меня пообедать в его резиденции. Он даже настаивал на этом. Насколько я понял, единственная причина этого приглашения состояла в том, чтобы дать мне понять: церковь мне очень, очень благодарна за мою «блестящую статью» о Саймоне Данкле. Доктор Бикс получил копию от брата Юстина и позволил себе показать ее кое-кому из старейшин, в первую очередь отцу Маркиону, которому мой анализ понравился. Как и предполагал Анджелотти, мое мнение о чудо-мальчике имело для сирот огромное значение. Хотя я и чувствовал себя при этом неловко, но и дальше вел свою игру, соглашаясь со всем, что доктор Бикс говорил о мастерстве и будущем Саймона, и умалчивая о своих серьезных сомнениях.
Наконец, дождавшись удобного момента, я напомнил ему, что статья еще может быть пересмотрена.
— Но ваше мнение о Саймоне в концовке будет по-прежнему выражено в том же положительном духе? — озабоченно спросил доктор Бикс.
— Надеюсь. Откровенно говоря, в настоящий момент я вовсе не уверен, что статья вообще будет закончена. Это будет зависеть от того…
— Да?
— Удастся ли мне продвинуться в моем исследовании Макса Касла.
— Я не сомневаюсь, отец Маркион сделает все, чтобы вам помочь.
— Надеюсь. А как насчет вас, доктор? Вы тоже могли бы быть очень мне полезны.
— И в каком же отношении? — услужливо спросил он.
Я набрал побольше воздуха и выложил свои козыри.
— Я привез с собой один фильм. Это даже не фильм, а фрагмент длиной в несколько минут. Последняя серьезная работа Касла. Она несколько лет хранилась в частной коллекции. Я бы хотел посмотреть ее сегодня.
