Джон Ирвинг - Отель «Нью-Гэмпшир»
Сегодня, в тридцать, я видел:
Деревья вспыхнули, словно
Свечи на торте славном
В последних лучах светила.
И в этом быстром сияньи —
Время задумать желанье,
Пока нас ночь не накрыла.
Знать бы, какое желанье —
Как должен был знать я когда-то,
Склонившись над скатертью чистой,
Над свечей колыханьем —
Чтоб сдуть их одним дыханьем.
А когда Фрэнку исполнилось сорок, я послал ему открытку со стихотворением Дональда Джастиса «Мужчина в сорок лет», которое заканчивалось строками:
Мужчины к сорока
Научились закрывать тихонько
Двери комнат,
Куда они не вернутся.
Фрэнк прислал мне в ответ записку, в которой говорилось, что с этого момента он прекращает читать поэзию. «Закрывай свои двери! — огрызнулся Фрэнк. — Тебе тоже скоро будет сорок. А что касается меня, то я хлопаю дверьми и каждый раз, черт подери, возвращаюсь к ним!»
«Браво, Фрэнк!» — подумал я. Он всегда проходил мимо открытых окон без малейшей тени страха. Именно так делают все великие агенты: дают самые невероятные и нелогичные советы, заставляют тебя храбро идти вперед, ведь только так можно чего-то добиться; и ты добиваешься более или менее того, что хочешь или, во всяком случае, что-то получаешь, по крайней мере не заканчиваешь путь с пустыми руками, когда храбро идешь вперед, когда ныряешь во мрак, будто следуешь самому разумному совету на свете. Кто бы мог подумать, что Фрэнк вырастет таким лапушкой? (В детстве он был таким засранцем.) И я не осуждаю Фрэнка за то, что он слишком сильно подстегивал Лилли.
— Это Лилли, — всегда говорила Фрэнни, — вот кто слишком сильно подстегивает Лилли.
Когда этим чертовым критикам понравилась ее «Попытка подрасти», когда они осыпали ее наивысшими похвалами, — мол, невзирая на то, кто она такая, эта малышка Берри из известной семьи, спасшей оперу, она действительно «неплохая писательница», «многообещающий» молодой автор, — когда они начали твердить и твердить о свежести ее голоса, все это значило для Лилли одно: ей надо продолжать это занятие, теперь она должна отнестись к нему серьезно.
Но наша маленькая Лилли написала свою первую книгу почти случайно; эта книга была всего лишь эвфемизмом попытки подрасти, и все же, написав ее, Лилли убедила себя, что она писательница; а на самом деле она, возможно, была всего лишь тонко чувствующим читателем, любителем литературы, хотевшим писать. Думаю, Лилли погубило именно ее писательство (а оно на это способно). Писательство сожгло ее дотла. Она была слишком мала, чтобы принять на себя такую добровольную пытку, постоянное отсечение кусочков собственной плоти. После того, как киноверсия «Попытки подрасти» сделала ее знаменитой, и после того, как телесериал «Первый отель „Нью-Гэмпшир“» сделал Лилли Берри повсеместно известной, полагаю, Лилли захотела «просто писать», как часто говорят авторы. Полагаю, она не хотела ничего другого, как только быть свободной, чтобы написать теперь свою книжку. Вся проблема в том, что вторая книга Лилли вышла не слишком хорошей. Она называлась «Сумерки ума» — выражение, позаимствованное Лилли у ее гуру, Дональда Джастиса.
И вот приходят сумерки ума.
И светлячки шевелятся в крови.
И так далее. Может быть, с ее стороны было бы мудрее выбрать название для книги из другой строчки Дональда Джастиса:
Время кланяется нам не без ошибок
Она могла бы назвать свою книгу «Не без ошибок» — потому что именно так оно и было. Она откусила больше, чем могла проглотить; это была не ее лига. Речь в «Сумерках ума» шла о смерти мечты, о том, как тяжело мечты умирают. Это была смелая книга, в которой Лилли отошла от своей маленькой биографии, но затронула область, слишком для себя чуждую, чтобы суметь там за что-то ухватиться; она написала сумбурную книгу, говорившую в первую очередь о том, насколько чужд нашей сестренке сам этот язык. Когда пишешь сумбурно, ты всегда подставляешься. И Лилли с ее ранимостью подставилась по полной программе — едким критикам, зашоренным журналистам, матерым акулам пера.
Как говорил Фрэнк, который был обычно прав насчет Лилли, ее больше смущало не то, что она написала плохую книгу, а то, что в некоторых довольно влиятельных кругах плохих читателей та рассматривалась как героическая. Определенную группу студентов-бездарей привлекла именно сумбурность «Сумерек ума»; они с радостью открыли для себя, что абсолютная невнятица не только может быть опубликована, но, похоже, считается чем-то заведомо серьезным. Как указал Фрэнк, некоторым студентам больше всего нравилось в этой книге именно то, что Лилли ненавидела: самокопание, ведущее в никуда, бессюжетность, размытость характеров, отсутствие интриги. Отчего-то в определенных университетских кругах явное неумение выразить свою мысль воспринимается как подтверждение того, что очевидный для любого дурака порок можно при помощи искусства обратить в добродетель.
— И где только эти студентики набираются таких идей! — жаловалась Фрэнни.
— Не все они так думают, — замечал Фрэнк.
— Они думают, что натянутое, вымученное и труднопонимаемое, с долбаной большой буквы Т, лучше, чем увлекательное, прямое и понятное! — кричала Фрэнни. — Что, черт подери, происходит с этими людьми?
— Не все же они такие, Фрэнни, — говорил Фрэнк.
— Только те, кто делает культ из неудачи Лилли? — спрашивала Фрэнни.
— Только те, кто слушает своих учителей, — самодовольно говорил Фрэнк, чувствуя себя в своей тарелке: отрицания всего и вся. — Я хочу сказать, как ты думаешь, Фрэнни, у кого эти студенты учатся так думать? — спрашивал ее Фрэнк. — У своих учителей.
— Господи Иисусе! — обычно говорила Фрэнни. Она не просила роли в «Сумерках ума»; в любом случае, снять по этой книге кино не было никакой возможности. Фрэнни сделалась звездой намного проще, чем Лилли — писательницей.
— Быть звездой проще, — говорила Фрэнни. — Не надо ничего делать, достаточно расслабиться, быть самой собой и ждать, что ты понравишься людям. Ты просто должна верить, что они увидят твое внутреннее «я», — говорила Фрэнни. — Ты просто должна расслабиться и верить, что твое внутреннее «я» найдет к ним дорогу.
Думаю, писателю, чтобы показать свое внутреннее «я», надо приложить некоторые усилия. Я всегда хотел написать об этом письмо Дональду Джастису, но, думаю, хватит и того, что я его однажды видел, пусть и издалека. Если бы то, что в нем есть самого чистого и лучшего, отсутствовало в его стихах, он не был бы хорошим поэтом. А так как что-то хорошее и сильное перешло из него в его стихи, встреча с ним" может принести разочарование. Нет, я вовсе не хочу сказать, что он ничтожество какое-нибудь. Возможно, он замечательный человек. Но он не может быть таким же чеканным, как его стихи; его стихи настолько величественны, что он в сравнении с ними заведомо проигрывает. В случае с Лилли, конечно, было наоборот: это ее творчество проигрывало по сравнению с ней самой, как она прекрасно знала. Она знала, что ее творчество не так привлекательно, как она сама, и потому искала окольных путей.
