Михаил Гиголашвили - Чертово колесо
— Гоу! Гоу!
В ошалелом состоянии приятели вышли на лестницу. Внизу, в зале, замерла тайка с бокалом в руках, застыл мальчик-пионер. На улице сели на тротуар, возле осколков бутылки, и стали соображать, что делать дальше.
— Куда он мог сбежать? Вы же его знаете! — сказал Нугзар, жалея, что связался с мальчишками. Его денег пропало немного, но сама ситуация неприятна: кинули, как ребенка!
— Я его битой разнесу!.. Я его прикончу!.. — горячился Юраш. — Он уже раз такое со своим братом сотворил: машину украл и у турков на отраву поменял! Это что, опять?.. Вот змееныш мерзкий!..
Из окон и витрин смотрели разноцветные лица. На втором этаже стали со стуком срочно опускаться жалюзи, хлопать ставни.
— Деньги у нас остались?
— Откуда? Все Синуку отдали!
Что делать? Не сидеть же тут до вечера?.. Васятка хотел звонить в полицию (машина была отцовская), но остальные отговаривали его — самих чтоб не повязали.
— Лучше пошли отсюда, а этого блядёныша потом поймаем и душу вытрясем, — предложил Юраш.
Они собрались двинуться куда-то вдоль красных узких домов, как из-за поворота показалась машина. Со скрежетом дернулась на тормозах, а на злобный крик Васятки, где он, змей, был, Малой ответил:
— Как где?.. В магазине!.. Сушняк мучит! Я выпить воды захотел, фляше[91] схватил, не удержал, она разбилась. Вот решил вам поправить, поехал и купил! — И он указал на сиденье, где пузырилась кока-кола и синела минералка. — Пейте, сколько влезет!..
— Спасибо, гад, у нас сушняка нету, — ответил за всех Юраш.
— Котлы — вот, — показал Малой какие-то невзрачные часы. — Ну, следующий раз сменяем. Сейчас ширева на всех хватит. Гуляй, братва!
— Где колоться будем? — уже забыл происшествие Васятка.
47
После допроса Сатаны инспекторы вышли из отделения, а майор остался, чтобы, по его словам, «поработать».
— Рабочий!.. Что он о себе думает?.. Свинячья голова! — с неприязнью сказал Пилия. — У тебя дома есть что-нибудь?
— Что? — не понял Мака.
— Ну, опиум, морфий, кодеин... А то я с ног валюсь, три дня в пути.
Мака с удивлением посмотрел на Пилию:
— У меня?.. Дома?.. Морфий?.. Да ты спятил, что ли?
— А твоей матери разве не делают? У нее же рак! Мака помрачнел:
— Ну и что? Делают... Мне у матери воровать? Да и в больнице она...
— Не кипятись. Подожди, я в кабинет заскочу, у меня в сейфе было...
— Уже нет. Садись в машину, — сказал Мака, отпирая дверцу. — Кукусик являлся, информацию слил, майор велел кинуть ему подачку. Я и дал...
— Ничего себе распоряжения! Из моего сейфа! Меня скоро ломать начнет.
— Вот, тут что-то есть! — Мака покопался в бардачке, дал Пилии комочек.
Тот понюхал, поморщился:
— Нет, это анаша. А мне опиаты нужны.
— Не один хрен? — равнодушно спросил Мака.
— Да ты где, на зооферме работаешь? Должен разбираться! Я же тебе объяснял: от анаши делаются кроткими, спокойными, тихими и словно пристукнутыми, сидят, как кули в отрубе. А от морфия — возбужденные, курят, чешутся, много говорят, туда-сюда бегают...
— Ладно, что делать будем? — старательно выводя машину из ворот милиции, спросил Мака.
Пилия вдруг отяжелел от этого вопроса. Ему стало зябко. Зазнобило, как перед обмороком. В голове засверкали чемоданы, гонки, опиум, банки с деньгами. Он перелез на заднее сиденье и задрал ноги на спинку, отчего кровь прилила к голове, озноб отпустил и обморока не случилось.
Мака с опаской спросил:
— Что? Уже ломает? Чего ноги раскрыл?
«Дурачок наивный, — отходя, подумал Пилия. — А ведь мне жизнь спас там, в Кахетии, в доме дяди Михо!» Он помотал головой:
— Плохо стало... У тебя тоже начнется... Климакс... — Вдруг озарение прожгло его: — Мака, брат! Да мы ведь богаты!
Тот недоверчиво улыбнулся:
— Ты думаешь, это все настоящее? Не бирюльки?
— Деньги в любом случае настоящие!.. А вещи... Снесем к ювелиру, тот скажет, что к чему. Потом решать надо.
— Что решать?
— Все. Как дальше жить. Мне лично эта душегубка надоела! — Пилия резко сел. — Вот ты когда-нибудь думал, что чувствуют те, кого мы мучаем и бьем? Все эти рублевки, бати, сатаны, кукусики?..
— Что же делать, это воры...
— Это люди, Мака, а потом воры или бляди... И не тебе или мне их судить. Ты в Бога веруешь? — Пилия серьезно уставился на Маку.
— Не... знаю... С первого класса говорят, что нету, — растерялся Мака, въезжая во двор своего дома и глуша мотор.
— А я верую! — воодушевился Пилия, веря сейчас сам себе. — Посмотрим, что нам Бог послал. Я домой не поеду. Есть местечко заснуть?
— Да, на диване.
Пока Мака в квартире что-то включал и чем-то щелкал, Пилия успел осмотреться: старая мебель, обшарпанные обои, вислые занавески, пыль, допотопный телевизор, потертый диван, фотография в черной рамке: бравый усатый мужчина.
Они сели за стол. Посидели, распоясались, сняли кобуры.
— Чай? — предложил Мака. — Или чачу?
— Давай чачу. И ящик тащи. Зачем ты майору это письмо показал?.. А вообще плевать... Завтра — не вчера, — у Пилии стали заплетаться мысли, когда он, выпив рюмку чачи, увидел грязный от земли ящик, который Мака поставил на расстеленную на полу газету.
Сев на корточки, он передал Пилии три трехлитровые банки с деньгами.
— Правильно. С бирюльками погоди. Сперва деньги посмотрим.
Какое-то время они вглядывались сквозь зеленоватое стекло в радужные пачки денег. Банки напоминали абажуры или вазы.
— Сколько в такой может быть? — спросил Пилия, цокая рюмкой по стеклу.
Мака пожал плечами:
— Смотря какими купюрами.
— Тут разные... Надо считать!
Сняли пластиковую компотную крышку, с трудом стали вываливать из банки комки и пачки денег: здесь оказались и красные банковские, запечатанные кирпичики червонцев, и стопки сиреневых четвертных, и пластинки полтинников, обернутые резинками. Пачки долларов, марок. И даже отдельные мятые трешки, пятерки, рубли...
— Видишь, сколько из женских половых органов денег вытащить можно! — усмехнулся Пилия, нюхая деньги. — Нет, это настоящие деньги, которые ходили по рукам... — Он скинул рубашку и, сразу войдя в раж, начал пересчитывать. — И ты считай... Вот тебе бумага, записывай.
Довольно долго в комнате стоял шорох купюр, плеск подливаемой чачи, щелканье зажигалки. Голова у Пилии полностью освободилась от скользких мыслей о чемодане, Большом Чине, опиуме, завтрашнем дне... Наоборот, по мере пересчета денег, завтра казалось все прекрасней.
— 128 359 рублей... И долларов 10 300, — закончил Пилия первым счет, записал сумму и с любовью стал разглаживать разноцветные стопки.
